Он снял печати, отпер дверь, и детективы во-шли внутрь. Офис мадам Жизель представлял собой маленькую, тесную комнату, в которой располагались стоявший в углу несколько старомодный сейф, письменный стол и несколько стульев с потертой обшивкой. Единственное окно было грязным и производило впечатление, будто его никогда не открывали.
Оглядевшись, Фурнье пожал плечами.
– Видите? – сказал он. – Ничего. Абсолютно ничего.
Пуаро подошел к столу, сел за него, провел рукой по деревянной крышке и ее нижней поверхности, после чего взглянул на Фурнье.
– Здесь имеется звонок, – сказал он.
– Да, он проведен вниз, к консьержу.
– Весьма разумная мера предосторожности. Клиенты мадам наверняка приходили порой в буйное состояние.
Он открыл один ящик стола, затем другой. Они содержали канцелярские принадлежности – календарь, ручки, карандаши, – но никаких документов или личных вещей.
Пуаро бегло просмотрел содержимое ящиков.
– Не буду обижать вас, друг мой, тщательным обыском. Если б здесь что-то было, вы, я уверен, обязательно нашли бы.
Он бросил взгляд на сейф.
– Похоже, не самое надежное хранилище…
– Немного устарел, – согласился Фурнье.
– Он был пуст?
– Да. Эта проклятая горничная все уничтожила.
– Ах да, горничная… Доверенное лицо. Мы должны поговорить с ней. Эта комната, как вы сказали, ничего нам не даст. Очень интересно, не находите?
– Что вы имеете в виду, месье Пуаро? Что находите интересным?
– Я имею в виду, что эта комната выглядит совершенно безличной… И нахожу это интересным.
– Едва ли она была сентиментальна, – сухо произнес Фурнье.
Пуаро поднялся со стула.
– Пойдемте, поговорим с этой в высшей степени преданной горничной.
Элиза Грандье была невысокой полной женщиной среднего возраста с румяным лицом и маленькими проницательными глазками, которые она быстро переводила с Фурнье на его спутника и обратно.
– Присядьте, мадемуазель Грандье, – предложил ей Фурнье.
– Благодарю вас, месье. – Она села с невозмутимым видом.
– Месье Пуаро и я вернулись сегодня из Лондона. Вчера началось расследование по делу о смерти мадам. Нет никаких сомнений в том, что мадам была отравлена.
Горничная грустно покачала головой.
– То, что вы говорите, ужасно, месье. Мадам отравили? Кому такое могло прийти в голову?
– Именно это вы, вероятно, и сможете помочь нам выяснить, мадемуазель.
– Разумеется, месье. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь полиции. Но мне ничего не известно – абсолютно ничего.
– Вы знаете, что у мадам были враги? – резко спросил Фурнье.
– Это неправда! Откуда у мадам могли взяться враги?
– Бросьте, мадемуазель Грандье, – сухо произнес Фурнье. – Ростовщику нередко приходится сталкиваться… с определенными неприятностями.
– Действительно, иногда клиенты мадам вели себя не очень благоразумно, – согласилась Элиза.
– Устраивали сцены? Угрожали?
Горничная покачала головой:
– Нет-нет, ничего подобного. Угрожали вовсе не они. Они жаловались, плакали, умоляли, говорили, что не могут заплатить. – В ее голосе отчетливо прозвучали презрительные нотки.
– Вероятно, мадемуазель, они просто не могли вернуть долг, – сказал Пуаро.
Элиза Грандье пожала плечами:
– Возможно. Это их дело! Обычно они в конце концов все-таки платили, – с нескрываемым удовлетворением произнесла она.
– Мадам была довольно жестким, наверное, даже жестоким человеком, – заметил Фурнье.
– Это вполне оправдано.
– Вы не испытываете никакой жалости к жертвам?
– Жертвы… Вы ничего не понимаете, – сбивчиво заговорила Элиза. – Разве есть необходимость в том, чтобы жить не по средствам, влезать в долги, а потом надеяться, что тебе их простят? Это просто неразумно! Мадам была честной, порядочной женщиной. Она давала в долг и рассчитывала получить свои деньги обратно. Это справедливо. У нее самой никогда не было долгов. Она всегда вовремя платила по счетам. И это неправда, будто она была жестокой! Мадам была доброй. Она всегда давала деньги «Маленьким сестрам бедняков», когда те обращались к ней. Она оказывала помощь благотворительным организациям. Когда жена Жоржа – консьержа – заболела, она оплатила ее лечение в больнице.
Горничная замолчала. Ее лицо заливала краска гнева.
– Вы ничего не понимаете, – повторила она. – Вы просто совсем не знали мадам.
Фурнье немного подождал, пока уляжется ее негодование.
– Вы сказали, что клиенты мадам обычно в конце концов платили. Вам известно, какими способами она вынуждала их делать это?
Элиза снова пожала плечами:
– Я ничего не знаю, месье. Абсолютно ничего.
– Вы знали достаточно для того, чтобы сжечь документы мадам.
– Я следовала ее инструкциям. Мадам сказала, что, если с нею произойдет несчастный случай или она заболеет и умрет где-нибудь вдали от дома, я должна сжечь ее деловые бумаги.
– Те, что хранились в сейфе на первом этаже?
– Совершенно верно. Ее деловые бумаги.
– И они находились в этом сейфе?
На щеках Элизы вновь проступил румянец. Она была явно раздражена такой настойчивостью.
– Я выполняла инструкции мадам, – упрямо повторила она.
– Это понятно, – сказал Пуаро с улыбкой. – Но в сейфе бумаг не было. Ведь так, не правда ли? Этот сейф давно устарел, его мог бы открыть даже любитель. Бумаги хранились где-то в другом месте – может быть, в спальне мадам?
Элиза помялась.
– Да, это правда. Мадам всегда говорила клиентам, что бумаги хранятся в сейфе, а сама держала их в своей спальне.
– Вы нам покажете, в каком именно месте?
Элиза поднялась с кресла и направилась к двери. Мужчины последовали за ней. Спальня представляла собой комнату средних размеров и была настолько плотно заставлена украшенной орнаментом тяжелой мебелью, что перемещение по ней стоило немалого труда. В одном углу стоял огромный старомодный шкаф. Элиза подняла крышку и вынула старомодное шерстяное платье из альпаки с шелковой нижней юбкой. На внутренней стороне платья был пришит глубокий карман.
– Вот здесь, месье, – сказала горничная. – Они хранились в большом запечатанном конверте.
– Вы мне об этом ничего не говорили, когда я допрашивал вас два дня назад, – резко произнес Фурнье.
– Прошу прощения, месье. Вы спросили меня, где находятся бумаги, которые должны храниться в сейфе, и я ответила, что сожгла их. Я сказала правду, а где именно они хранились, вы не спрашивали.
– В самом деле, – согласился Фурнье. – Видите ли, мадемуазель, эти бумаги нельзя было сжигать.
– Я выполнила распоряжение мадам, – угрюмо произнесла Элиза.
– Понимаю, вы действовали из лучших побуждений, – сказал Фурнье примирительным тоном. – А теперь я хочу, мадемуазель, чтобы вы меня очень внимательно выслушали. Мадам была убита — возможно, лицом или лицами, о которых она знала нечто, что могло бы повредить их репутации, стань эта информация достоянием гласности. Она содержалась в этих самых бумагах, которые вы сожгли. Я задам вам вопрос, мадемуазель, но вы не спешите и хорошо подумайте, прежде чем отвечать. Возможно – на мой взгляд, это вполне вероятно и понятно, – вы просмотрели эти бумаги перед тем, как предали их огню. Если это так, вам не будет предъявлено какое-либо обвинение. Напротив, любая информация, которую вы узнали, может сослужить большую службу полиции и помочь ей привлечь преступника к ответственности. Таким образом, мадемуазель, вы можете смело говорить правду. Ознакомились ли вы с содержанием бумаг перед тем, как сожгли их?
– Нет, месье. Я даже не видела их, поскольку сожгла конверт, не распечатывая его.
Глава 10. Маленькая черная книжка
Несколько мгновений Фурнье пристально смотрел на горничную и, удостоверившись в том, что она говорит правду, отвернулся в сторону с выражением глубокого разочарования на лице.
– Очень жаль, – сказал он. – Вы вели себя достойно, мадемуазель, но тем не менее очень жаль.
– Ничем не могу помочь вам, месье. Мне тоже очень жаль.
Фурнье сел и достал из кармана записную книжку.
– Во время первого допроса, мадемуазель, вы сказали, что не знаете имен клиентов мадам. А теперь рассказываете, что они плакали и молили о милосердии… Следовательно, вам что-то известно о клиентах мадам Жизель?
– Позвольте объяснить, месье. Мадам никогда не упоминала имена и никогда не говорила о делах. Но мне не раз приходилось слышать ее комментарии.
Пуаро подался вперед:
– Вы не могли бы привести пример, мадемуазель?
– Дайте вспомнить… Ах да. Однажды мадам получила письмо. Вскрывает конверт, читает, смеется, а потом говорит: «Вы хнычете, распускаете слюни, моя прекрасная леди. Все равно вам придется заплатить». В другой раз она сказала: «Вот идиоты! Думают, я буду давать им крупные суммы без надлежащей гарантии. Знание – гарантия, Элиза. Знание – сила».
