Я нахмурился:
– До этого она уже была с человеком, рост которого предположительно составлял пять футов семь дюймов.
– Да.
– Разве возможно, что Элизабет Страйд повалили на землю у ворот в Датфилдс-Ярд, а через минуту уже прижимают к стене за углом, на Фэрклоу-стрит?
– Это вы мне скажите, Уотсон. Насколько быстро проворачивают уличные сделки в Уайтчепеле?
– Разговор может занять несколько минут или даже секунд. Что же случилось после?
– Это загадка, Уотсон. Спустя пятнадцать минут Браун, находясь дома на Фэрклоу-стрит, услышал крики «полиция!» и «убивают!». Это совпадает с показаниями других свидетелей. В час ночи Луис Дымшитц…
– Еще один еврей, Холмс.
– Вот поэтому на них и падает подозрение; вдобавок сюда примешивается и наше извечное недоверие к инородцам. Однако вспомните: прямо напротив находится здание Международного общества обучения рабочих. Дымшитц, русский еврей и уличный продавец ювелирных изделий, также является управляющим этого клуба. Он въехал в Датфилдс-Ярд на повозке, запряженной пони. Трудолюбивая лошадка шарахнулась и заартачилась. Дымшитц заметил груду тряпок на земле. Он стал прощупывать дорогу хлыстом, затем наклонился и зажег спичку. Разумеется, это была Лиз Страйд.
Торговец вошел в рабочий клуб, взбежал по лестнице и бросился искать свою жену: все ли с ней в порядке? И не она ли та пьяная или мертвая женщина, что лежит во дворе? Очевидно, он был слишком напуган, чтобы осмотреть тело, а может быть, почувствовал притаившуюся опасность. Позже он высказал полиции страшное предположение, что Потрошитель прятался в темноте всего в нескольких шагах от него и что преступник скрылся, пока сам Дымшитц был в клубе.
И, боюсь, он не ошибался, Уотсон. Именно так я и поступил, – завершил свой рассказ сыщик.
Я стоял с открытым ртом и не мог выдавить ни слова. Неужели эта экспедиция и подробное изложение событий являлись на самом деле извращенной исповедью, адресованной мне не как другу или врачу, а как преданному биографу?
Неужели Шерлок Холмс только что признался мне, что он и есть Джек-потрошитель?
Глава пятая
Бесприютный госпиталь
Полное описание этого метода [гипнотического лечения], авторитетное и подкрепленное доказательствами, изложено в брошюре «Экспериментальное исследование в области гипнотизма» доктора Рихарда фон Крафт-Эбинга, профессора психиатрии и неврологии университета Граца, вышедшей в 1889 году.
Фрэнсис Марион Кроуфорд. Примечание к «Пражской ведьме» (1891)Париж неизменно предлагает множество развлечений, стоящих внимания пытливого туриста. Хотя на дворе был всего лишь июнь, тысяча восемьсот восемьдесят девятый год уже отпраздновал открытие Эйфелевой башни – перевернутой чертежной кнопки из ажурного железа, – и Всемирной выставки.
Однако достопримечательности, которые представляют интерес для иностранной журналистки, жаждущей достаточно сенсационных материалов, чтобы телеграфировать в Америку, встречаются реже. Я уже исследовала недра парижского морга, несколько подвалов, одну или две сети катакомб, видела результат насильственной смерти и свела знакомство с неистовством толпы, из-за которого некогда кровь аристократов окрасила мостовые Парижа в рубиново-алый цвет.
На фоне такой экзотики поход в парижский госпиталь – занятие столь скучное, что и рассказывать нечего, но мне было крайне любопытно посмотреть, чем лечебница в Париже отличается от подобных учреждений на моей родной земле. И конечно, мне безумно хотелось увидеть женщину с отрезанной грудью.
Теперь наконец я встречусь с непосредственной участницей, уцелевшей среди немыслимых событий, которые случились в потайной пещере глубоко под землей, непосредственно под электрическими огнями, извергающимися фонтанами и ногами тысяч прогуливающихся по Всемирной выставке посетителей.
– Думаешь, эта женщина помнит о произошедшем достаточно, чтобы дать показания? – спросила я Ирен, пока мы готовились к выходу из номера отеля, а на улице сгущались сумерки. – И на каком языке она говорит? Полиция Парижа уже допрашивала ее? Почему они разрешают нам навестить ее?
В первую очередь она ответила на мой последний вопрос:
– Они не разрешают «нам» ее навестить. Они позволили прийти мне.
При желании она умела подпустить ледяного педантизма в стиле Шерлока Холмса, хоть и не была англичанкой!
Примадонна продолжила крепить шляпку поверх высокой прически с помощью трех огромных стальных булавок с черными бусинами на конце. Шпильки исчезали в локонах, подобно мечу в ножнах; видны были только их эфесы, сверкающие поверх волос. Во многом эти булавки напоминали мне свою хозяйку.
Ирен продолжила отвечать на мои вопросы:
– Она полька, как сказали полицейские; они также говорят, что не удалось добиться от нее ничего разумного.
– Вероятно, они неразумно задавали вопросы.
– Вполне возможно, Пинк. Либо пытались узнать слишком много, либо чересчур торопились, а может, вовсе спрашивали не о том. Надеюсь, – добавила она, все еще расправляясь со шквалом моих вопросов, – что воспоминания о кошмаре со временем сотрутся из памяти. Я чуть-чуть говорю по-польски. Когда-то я была примадонной в Императорской опере Варшавы. – Она посмотрела в зеркало на себя в шляпке, на лице ее не отразилось ни одной эмоции. – В те времена я выучила несколько слов, но дела это давние и далекие.
– Это вряд ли поможет.
Ирен повернулась и обратила на меня тот же безжизненный взгляд, которым ранее одарила зеркало. Я будто смотрела в глаза живому мертвецу.
– У меня есть и другие умения, – сказала она, – которые я приобрела за время путешествий, и они могут принести большую пользу. Ты готова?
Если уж на то пошло, я собралась еще раньше ее.
Не знаю, случайно или намеренно, но со времени ужасающих событий, случившихся в пещере рядом с Сеной и окруженных досадной стеной молчания всех свидетелей, у моей – если можно так выразиться – наставницы произошли странные перемены в манере одеваться и в поведении в целом.
В глубине шкафа оперная дива, привыкшая красоваться словно пава, отыскала простые невзрачные наряды, напоминающие расцветкой оперение воробья. В своем сегодняшнем платье в крупную шотландскую клетку светло-коричневого и угольного цветов с однотонным серым жакетом и такими же лацканами она могла бы сойти за квакера.
Казалось, она пытается свыкнуться с отсутствием Нелл, примеряя на себя ее цветовую гамму. С другой стороны, примадонна, прирожденный хамелеон, запросто могла нарядиться в скромную одежду, чтобы не смущать запуганную иностранку провинциальных кровей. Никогда наверняка не скажешь, обусловлены ли поступки Ирен конкретной целью или исключительной уверенностью в себе. Несомненно, поэтому она и была столь успешным агентом частного сыска.
– Я готова и жажду отправиться в путь, – произнесла я, вонзая сопротивляющиеся булавки в свою шляпку. – Должна ли я что-либо знать, до того как мы прибудем?
– Я вижу, журналистов больше привлекают гипотезы, чем сухие факты.
– Сначала идет гипотеза. Факт ее подтверждает. Чтобы узнать факты, я должна посмотреть на все своими глазами, – подчеркнула я.
– У тебя будет такая возможность. В Сен-Сюльпис[23].
Я была совершенно довольна тем временем, которое провела в сумасшедшем доме: в результате получилась не только превосходнейшая газетная статья, но еще и моя первая книга – «Десять дней в сумасшедшем доме» под авторством Нелли Блай.
Госпитали, по моему мнению, были немногим лучше психушек.
Может быть, дело в рядах железных коек и грубой хлопчатобумажной ткани, из-за которой постельное белье походит на саван.
Холодный бетонный пол; суровые стены без всяких прикрас; везде разит карболовой кислотой; окна наглухо заперты, будто удерживая внутри боль и страдание.
Парижский госпиталь был полностью лишен волшебного французского духа, который помог бы скрасить тяготы болезни. Палата, где лежала нужная нам пациентка, была крайне скудно освещена и выглядела промозглым подземельем, где обитали тощие жалобщицы и расплывшиеся плакальщицы.
Сестру-хозяйку в полосатом переднике, которая провела нас к кровати девушки, совершенно не интересовало, кто мы и зачем пришли. Радостная новость для нас, но достаточно пугающая для пациентов.
Должна признать, что, хоть я и повидала в жизни пакостей, у меня мороз прошел по коже, когда мы приблизились к жалкой койке, на которой лежало еще более жалкое тело, чей профиль едва выступал над постельным бельем.
В тусклом свете я старалась отвести взгляд от ее груди, но не могла. Грудная клетка казалась равномерно плоской. Но ей отрезали только одну грудь, разве нет? Неужели поверхностные знания Ирен в польском могут включать специфическое слово «грудь», которым не пользуются в обществе, если только речь не идет о курице или утке, хотя некоторые и тогда расценивают упоминание грудки как грубость?
