– Интересно, что он здесь делает? Вы что-нибудь знаете о нем, сэр?
Полковник покачал головой:
– Нет. И никогда им не интересовался.
– Он не слишком-то располагает к себе, – заметил Питер. – Вероятно, он из тех, кто предпочитает держаться подальше от родных мест.
– У вас, молодые люди, одни тайны в голове! – воскликнул полковник. – Сначала бедняга Титмарш, а теперь этот, как его, Дюваль. Он-то в чем провинился?
– Этот тип заинтриговал нас своими речами, – объяснил Чарльз. – У нас просто кровь в жилах застыла, когда он стал распространяться о Монахе.
Полковник поднял руки.
– Нет-нет, тут я вам не товарищ! Вы хотите сказать, что слушали этого обкуренного торчка?
Чарльз быстро взглянул на него.
– Ага, вы тоже считаете, что он наркоман?
– Я понимаю, что так говорить не следует, – извиняющимся тоном произнес он. – Похоже на клевету. Но здесь все так считают.
Он обернулся на скрип открываемой двери. В комнату заглянул Уилкс. Поздоровавшись, он спросил, подавать ли джентльменам чай. Все отказались, но полковник задержал Уилкса вопросом:
– Послушайте, этот художник донимал мистера Малкольма болтовней о привидении. Он что, опять напился?
Тот, покачав головой, прошел внутрь гостиной.
– Боюсь, что так, сэр. Последние три дня с ним что-то происходит. Сначала все про Монаха говорил, потом о глазах, следящих за ним в темноте, а вчера и вообще плел про какие-то козни и переселение душ, у меня прямо мороз по коже прошел. Сдается мне, он малость свихнулся.
– Ну и дела! Надо бы его приструнить, – пробасил полковник Экерли. – Никогда не знаешь, чего ждать от наркоманов. Он становится опасным для окружающих.
– Да, сэр, и я так думаю, – поддержал Уилкс. – Иногда у него появляется нехороший блеск в глазах.
– Держите от него подальше свои кухонные ножи, – засмеялся полковник.
Питер посмотрел в окно.
– А вот и наш друг Фрип, – объявил он. – Выглядит утомленным.
Чарльз обернулся к окну, но Фрип уже прошел.
– Еще бы. В нашем монастыре много комнат.
– Фрип? Знакомое имя, – насторожился полковник. – Это тот человек с пылесосом?
– Он, – кивнул Чарльз. – Сегодня он демонстрировал его у нас дома. Вернее, по всему дому.
– Эти коммивояжеры просто чума какая-то! – возмутился полковник. – Он и ко мне заявился позавчера, но мой камердинер спустил его с лестницы.
– Я ему говорил, что в здешних местах у него дело не пойдет, – сказал Уилкс. – Почему он тут обосновался? Не слишком удачный выбор, но ему виднее. Так вы не будете пить чай, джентльмены?
– Нам пора идти, – ответил Питер, поднимаясь. – Когда вы пожалуете к нам на партию в бридж, полковник? Может, пойдем сейчас – выпьем чаю и поиграем?
Полковник не возражал, и вскоре они появились в монастыре, где застали Селию в состоянии исступленного восторга по поводу небывалой чистоты в доме, жаждущую немедленно заказать чудо-пылесос.
На следующий день Питер в компании полковника Экерли отправился на площадку для гольфа, которая находилась в дальнем конце деревни. Маргарет поехала на машине в Лондон к своему дантисту, так что Чарльз был вынужден идти к Дювалю пешком.
Он легко нашел его дом, но даже после едких замечаний местных жителей не был готов увидеть столь убогую картину. Везде царило унылое запустение – сад зарос щавелем и крапивой, окна давно не мыли, белая штукатурка местами отвалилась от стены, обнажив грязную кирпичную кладку. Петли были сломаны, и ворота стояли открытыми. Чарльз прошел по тропинке к входу и постучал по облупленной двери тростью. Через несколько мгновений послышались шаги, потом звук отодвигаемого засова, и перед ним предстал Дюваль.
Было очевидно, что к приходу Чарльза он попытался привести в порядок не только гостиную, но и собственную персону. Дюваль был в чистой рубашке и пиджаке с тщательно затертыми пятнами. К тому же он был трезв, хотя его нервозность и дрожащие руки выдавали в нем наркомана.
Дюваль принял Чарльза с льющейся через край любезностью и стал настаивать на совместном чаепитии перед началом переговоров. Чайник, по его словам, уже стоял на плите. Он с таким старанием изображал гостеприимного хозяина, что у Чарльза не хватило духа отказаться.
– Сейчас заварю чай, – захлопотал Дюваль. – Прислуги у меня нет. Вы меня простите?
– Конечно. А пока вы готовите чай, я бы хотел взглянуть на ваши картины.
Хозяин сделал приглашающий жест рукой:
– Все перед вами.
У стен стояло множество картин, на них пестрели беспорядочные цветные пятна и громоздились кубы. Лишь пара из них поддавалась хоть какому-то объяснению.
– Смотрите сколько хотите! – патетически воскликнул Дюваль. – Так вы сможете заглянуть в мою душу.
Из сострадания к душе Дюваля Чарльз расценил это как преувеличение. Однако вежливо поклонился и попросил хозяина не церемониться. Художник тотчас же исчез в пристройке, где располагалась кухня, оставив Чарльза наедине с окружающей обстановкой.
Она была довольно убогой. На первом этаже этого древнего жилища находилась всего одна комната с ведущей наверх крутой лестницей, двумя дверями – в кухню и на улицу, зарешеченными окнами и огромным камином, занимавшим почти всю стену. Низкий потолок подпирали изъеденные древоточцами дубовые балки, затянутые многолетней паутиной. Чарльз предположил, что изначально здесь было нечто среднее между кухней и жилой комнатой, поскольку из центральной балки торчали большие крюки, на которых в старину подвешивались свиные окорока.
Мебель была под стать этой развалюхе. На полу лежала пыльная ковровая дорожка; обстановку составляли три стула, один из которых был прислонен к стене, поскольку у него отсутствовала ножка, а также стол, мольберт, буфет и деревянный сундук у окна, заваленный тюбиками с краской, кистями, тряпками и углем. Еще здесь находились картины, и Чарльз стал лихорадочно соображать, на какой из них остановить свой выбор.
Вскоре явился Дюваль с чайником и с надеждой в голосе предложил виски с содовой, но Чарльз решительно отказался.
– Eh bien[8], тогда молоко и сахар? Вы посмотрели мои картины? Сейчас я объясню, что хотел выразить в них.
– Буду очень рад. Чувствую, они полны смысла.
Эти слова прозвучали как стартовый выстрел, и художник оседлал своего любимого конька. Полчаса он многословно и бессвязно излагал свои мысли, пока Чарльз не почувствовал, что погружается в ночной кошмар. Однако его вежливые вопросы и восторженный интерес окончательно развязали язык Дювалю, и тот стал туманно распространяться о своем вынужденном пребывании во Фрэмли.
Поняв, что любые попытки расспросить Дюваля подробнее могут спугнуть его, Чарльз ограничился простым сочувствием.
– Кто бы вас ни держал здесь, он самый настоящий преступник.
Его слова достигли цели.
– Да, форменный негодяй. Вы даже не представляете! Но я ему отомщу, и довольно скоро. Он у меня попляшет! Заплатит сполна за все эти годы, что я провел в ссылке.
Изо рта у него стекала тоненькая струйка. Он был похож на собаку, пускающую слюну при виде кости.
Чарльз почувствовал, что зря теряет время, выслушивая сумасшедшего. Брезгливо отвернувшись, принялся снова рассматривать картины и вскоре сделал свой выбор. Увидев, что покупатель остановился на наименее футуристической из всех его картин, Дюваль огорчился, но после безуспешной попытки сбыть ему «Закат в преисподней» смирился и стал заворачивать более умеренных «Жнецов».
Небо за окном нахмурилось, и когда Чарльз уже собрался уходить, полумрак комнаты осветила молния, за которой сразу последовал зловещий раскат грома. Начинался дождь, и Чарльзу, оставившему плащ дома, пришлось задержаться.
С приближением грозы художник впал в беспокойство, и когда потемнело, стал оглядываться, словно за спиной у него кто-то стоял. Когда снова прогремел гром, близкий и оглушительный, он испуганно дернулся и что-то пробормотал насчет лампы. После чего исчез в кухне и вскоре появился с дешевой масляной лампой, поставив ее на стол.
– Не люблю темноты, – объяснил Дюваль. – Возможно, это покажется вам странным, но когда долго живешь один, невольно появляются причуды. – Он вздрогнул и уставился на Чарльза. – Но есть вещи, которые не объяснишь причудами.
Он опять посмотрел по сторонам и, склонившись к гостю, тихо произнес:
– Я знаю, что он за мной следит. Чувствую его взгляд за окном. Дверь у меня всегда на запоре, но когда я выхожу, он следует за мной. Я слышу его шаги, однако никого не вижу. Порой мне кажется, будто я больше не выдержу, по ночам здесь очень тихо, а я совсем один. Так легко сойти с ума. Но пока я в своем уме. Нет, я не сумасшедший.
– Кто же за вами следит? – невозмутимо спросил Чарльз. – У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет?
Дюваль покачал головой:
– Не знаю.
– Надеюсь, не наш Монах?
Вздрогнув, художник побелел как полотно.
