– Мне бы хотелось знать, кто первым оказался на месте гибели лорда Олдирна и как скоро после выстрела?
Услышав эти слова, темнокожий тихо, но явственно произнес из угла, откуда он приближался:
– Это я.
– За мгновение до того, как я проник через занавес между главной и задней сценами, – сказал Клэй.
– Мистер Боуз? Пожалуйста, следуйте за мной.
Эплби направился к задней сцене и через несколько шагов остановился, поскольку ему показалось, что мистер Боуз стоит на месте, в то время как мистер Боуз, шедший позади, налетел на него, и оба начали извиняться. Эплби впервые познакомился с движениями, которые герцогиня назвала «неземными».
– Он… совсем умер? – тихо спросил мистер Боуз.
– Он умер сразу.
Мистер Боуз скорбно взмахнул рукой – Эплби так и не понял этот странный и выразительный жест – и продолжил:
– А теперь… я должен вам рассказать?
– Прошу вас.
– Я сидел вон там. – Мистер Боуз повел его с задней сцены в занавешенный коридор за ней. В самом конце одной из его коротких сторон стояла табуретка.
– Я сидел вот тут, поскольку отсюда я мог видеть и главную, и заднюю сцены.
– Могли видеть заднюю сцену?
Лицо мистера Боуза выразило смутное беспокойство, однако ответил он сразу:
– Ну конечно. Иногда это совершенно необходимо. В эту щель я вижу главную сцену, а вот в эту – и заднюю тоже.
На мгновение Эплби недоуменно задумался.
– Но вы не видели ничего странного?
– Не забывайте, пожалуйста, что я суфлер. Надо все время следить за текстом, хотя я его очень хорошо знаю. Я иногда заглядываю за занавес, но только туда, где происходят страдания.
– Страдания?
– Драма, действие. И в то время я, очевидно, смотрел на главную сцену, где происходило основное действие и шел диалог между Гамлетом и королевой. На задней же сцене был только ждавший чего-то Полоний.
Казалось, что мистер Боуз на что-то намекал, и вскоре стало ясно, что он хотел сказать. И сообщил очень ценные сведения. Любой проскочивший за занавес на заднюю сцену с намерением убить и что-то похитить подвергался существенному и осознанному риску быть замеченным суфлером через его глазок. Подобная вероятность убедила Эплби в еще большей рискованности такой затеи.
– А после выстрела, мистер Боуз, вы разве не сразу посмотрели туда?
– Я очень встревожился и вскочил на ноги. Мгновение я стоял не шевелясь. Потом я схватил край занавеса, чтобы отдернуть его и зайти на сцену. Но в замешательстве я потянул его не в ту сторону. Когда я пробрался на заднюю сцену, то увидел лишь тело и пороховой дым. Но через мгновение с главной сцены появился мистер Клэй.
– А потом?
– Я выбежал, опасаясь за жизнь лорда Олдирна, и позвал герцога. Сначала пришел мистер Джервейс, потом герцог, а затем врачи.
Перед мистером Боузом Эплби чувствовал себя на удивление озадаченным. У него создалось впечатление, что за этими ответами крылись какие-то подспудные процессы – возможно, полные обмана, возможно, просто очень странные. Однако это могло оказаться стандартной реакцией: когда сталкиваешься с восточным менталитетом, всегда существуют готовые предубеждения.
– Мистер Боуз, а теперь очень важный вопрос. Сколько секунд прошло между выстрелом и вашим появлением на задней сцене?
Темнокожий задумался:
– Вам нужна наибольшая точность?
– Если возможно.
Темнокожий достал часы. Потом задумался. Затем он посмотрел на часы и начал бормотать какие-то бессвязные слова. После чего снова взглянул на часы:
– Пять секунд.
Эплби склонялся к тому, что такому отсчету времени можно доверять. Несомненно, чувство времени мистера Боуза привязывалось к чтению канонического текста.
– А затем мистер Клэй?..
На этот раз мистер Боуз просто посмотрел на секундную стрелку своих часов:
– Две секунды.
– Благодарю вас. Вы можете что-либо добавить?
Мистер Боуз смотрел на Эплби с явным смущением на лице. Он столь же смущенно взмахнул рукой.
– Здесь очень много зла! – произнес он.
Возможно, западный мир все еще казался мистеру Боузу – несмотря на растущее понимание работ мистера Джеймса Джуса – непостижимым с моральной точки зрения. Возможно, ему казалось, что он действительно сообщает Эплби нечто важное. Или же этот странный ответ представлял собой отговорку. В тот момент Эплби интересовали не столько слова, сколько сопровождавшие их взгляды. Глядя на очень смуглое лицо, легко говорить о сверкающих глазах. Но в глазах мистера Боуза сверкало нечто большее, чем просто огонек. Он и впрямь представлял собой почти неземное создание, этакий чистый лист, разумеется, обладавший в высшей степени созерцательным и высокодуховным характером. Однако Эплби, даже если и видел перед собой святого, подозревал, что за ним прячется тигр. Он подумал, что неплохо бы узнать, как живет этот мистер Боуз и чем он дышит.
– Вы брамин, мистер Боуз?
– Я воин!
В ответе, сопровождавшемся внезапным вздергиванием головы, присутствовало нечто большее, чем утверждение кастовой принадлежности. В нем содержалось понимание подтекста заданного вопроса, а также, возможно, угроза, какое-то обещание или вызов. Через секунду все это, казалось, уже исчезло, и перед Эплби стоял просто напуганный восточный гость.
Эплби решил, что последующие вопросы надо задавать на людях, поэтому он проследовал на главную сцену, прошел по ней, словно актер, собирающийся произнести монолог, и посмотрел на труппу.
– Мистер Клэй, сколько времени прошло между тем, как вы услышали выстрел и попали на заднюю сцену?
Клэй тотчас ответил:
– Семь секунд.
Это поразительно точно совпадало с оценкой мистера Боуза. Однако Эплби разыграл удивление:
– Вы уверены, что не меньше? Это кажется большим промежутком времени.
– Секунда после выстрела. Чуть меньше четырех секунд, чтобы пересечь сцену. Я отсчитывал время, пока не стало ясно, что игру надо остановить. Чуть меньше двух секунд перед занавесом – я все еще считал время. Доля секунды – проход за него.
– Мистер Клэй, – заметила герцогиня, словно спеша подтвердить достоверность слов ее гостя, – обладает непревзойденным чувством сценического времени. Полагаю, прошло именно столько времени, сколько он говорит.
Как бы то ни было, заявление герцогини стало единственным подтверждением, которое Эплби получил от актеров, поскольку все остальные находились за кулисами. Сурового вида человек, сидевший рядом с герцогиней, приложив руку ко лбу, вдруг высказал предположение:
– А как там прибор доктора Банни? Неужели он ничего не записывал?
– Сэр Ричард Нейв… мистер Эплби, – сказал герцог, торопливо представляя их друг другу.
Эплби ухватился за представившуюся возможность:
– Машинка, которая выдала одно из посланий? Она стояла здесь и записывала?
В это время Банни со смешанным чувством гордости и тревоги достал свой черный ящичек.
– Науке, – напыщенно начал он, – никогда не известно, для каких целей…
Нейв бесцеремонно прервал его:
– Цель одна: найти записанный интервал между выстрелом и последующей репликой мистера Боуза «Боже мой!». Нет сомнений, что он хотел позвать герцога.
Мистер Боуз энергично закивал головой. Он хотел позвать герцога. Эплби быстро завладел черным ящичком, хотя не очень-то верил в его «сыскные способности». Затем он стал размышлять.
Любой пробравшийся на заднюю сцену с целью убить Олдирна располагал пятью секундами, чтобы осуществить первую часть отхода – скрыться за занавесами. Но все это время он вполне мог находиться под неусыпным взором мистера Боуза. Мог ли кто-либо, желавший похитить документ, решиться на такое? Эплби казалось, что нет – по крайней мере, не ради такого документа. Можно, конечно, вообразить документ – например, запечатанное письмо с информацией о тяжком преступлении, – который сто́ит добыть таким кровавым и опасным способом. Однако документ государственной важности похищают не в каком-то импульсивном порыве и не из чувства самосохранения. Им почти наверняка овладевают ради чистой наживы или же, что менее вероятно, из-за тщеславия. К тому же, как заметил премьер-министр, привычные к таким делам субъекты не убивают. Конечно, нет, когда есть огромная вероятность того, что их обнаружат. Эплби все больше склонялся к тому, что убийство Олдирна как с точки зрения драмы на сцене, так и с учетом театральных посланий, представляло собой нечто совершенно иное. Шпионская же версия являлась чистой фантазией, порожденной тем фактом, что многие знали, что у покойного имелся важный документ и он охранял его пусть и необычным, но действенным способом.
Глядя на находившихся в зале потрясенных и измученных людей, Эплби сомневался, что любая попытка получить от них что-нибудь значащее посреди ночи увенчается успехом. Здравый смысл и известные на тот момент обстоятельства дела убедили его без лишних церемоний отправить их спать. Однако оставались сомнения, что ниточка в его руках может оказаться далеко не единственной. К тому же он прекрасно осознавал, что его репутация целиком и полностью зависит от дела, о котором через несколько часов заговорит вся Англия. Поэтому он решил вести себя чрезвычайно осторожно, что означало говорить начистоту. Он перебросился парой фраз с герцогом, после чего обратился к присутствовавшим:
