Ознакомительная версия.
Он взглянул на стопку книг на прикроватном столике и на те, что стояли аккуратным рядком на полке над камином, заколоченным бывшими владельцами, но открытым потом Сэнди. Иногда она даже растапливала камин, потому что считала это романтичным.
Он взял верхнюю книжку, «Отель у озера» Аниты Брукнер, купленную им по ее просьбе к Рождеству. Открыл. И прочитал надпись: «Моей дорогой Сэнди. На наше четвертое Рождество. Любви моей жизни. ХХХХХ».
Что случилось с тобой? Где ты сейчас? Надеюсь, покоишься с миром.
Он поцеловал книжку, а потом бросил ее, с остальными, в новый мусорный пакет.
Пятница, 12 декабря
У Анетты Липперт шла семьдесят пятая минута ночной смены в отделении интенсивной терапии клиники, которой она отдала большую часть своей профессиональной карьеры. Мюнхенская клиника «Швабинг» имела репутацию – на ее взгляд, совершенно заслуженную – одной из лучших в Германии нейрологических больниц; в отделении интенсивной терапии на каждого пациента приходилась одна медсестра.
Будучи старшей медсестрой, она обычно брала утреннюю смену, на которую приходилась большая часть переводов и операций, но из-за поразившей город эпидемии гриппа и нехватки персонала ей в некоторые дни приходилось работать круглосуточно.
Ночная смена – долгая и скучная. В ночную смену почти ничего не происходит. В отделении поддерживалась одна и та же температура, двадцать четыре градуса по Цельсию, и поэтому здесь бывало душновато, хотя пациенты, занимающие пятнадцать коек, никогда не жаловались. Многие из них и не разговаривали. Исключение составляла находящаяся в коме неопознанная женщина на кровати номер 12, иногда бормотавшая что-то неразборчивое, без начала и конца.
Проходя в сопровождении двух докторов по отделению с остановкой у каждого пациента и получая последнюю информацию от каждой медсестры, Липперт дошла до кровати номер 12. Лежавшей здесь женщине было, пожалуй, около сорока. Короткие каштановые волосы. Лицо забинтовано. В полукоматозном состоянии она пребывала с того самого момента, как месяц назад ее сбило такси на Виденмайерштрассе, оживленной улице одного из самых красивых мюнхенских районов, отделяющей город от реки Изар.
Тогда она и поступила в клинику как Unbekannte Frau[8].
Свидетель происшествия с возмущением рассказал полиции, что, пока женщина лежала на дороге, какой-то негодяй в шлеме и на мотоцикле подхватил валявшуюся неподалеку сумочку и, дав газу, умчался.
В течение сорока восьми часов о ней никто ничего не знал. Потом полицейские привели мальчика, только что вернувшегося из футбольного лагеря, в слезах, поскольку за ним не приехала мама. Он-то и узнал в потерпевшей свою мать, фрау Ломан. Но и после этого женщина осталась отчасти загадкой.
Судя по всему, как информировала больничное начальство полиция, фрау Ломан очень постаралась стереть свое прошлое. Обыск в ее квартире, проверка компьютера и мобильного телефона так и не дали ответа на вопрос, кто же она в действительности такая. Выяснилось, что у нее по меньшей мере два поддельных паспорта и две карточки социального страхования. Ее кредитные карточки были выданы на вымышленные имена. В Мюнхенском банке на ее счете, открытом на одно из этих имен, лежало три миллиона евро. Счет она открыла примерно девять лет назад, успешно пройдя все изобретенные для борьбы с отмыванием денег протоколы безопасности с фальшивыми документами.
Специалисты из Интерпола сняли отпечатки пальцев и взяли образец ДНК, пообещав представить результаты через несколько недель. Ввиду интереса, проявленного к фрау Ломан со стороны полиции, ее, как только представилась такая возможность, перевели в одну из отдельных палат.
На нее, остановившись у кровати, и смотрела сейчас медсестра Липперт. Глаза пациентки были закрыты – с момента поступления она так ни разу и не открывала их. Дыхание контролировал вентилятор. Жидкости, содержавшие разного рода питательные вещества и поддерживавшие жизнедеятельность организма, поступали внутрь через двухпросветный интубационный катетер, выступавший из верхней части груди.
«Кто же ты на самом деле? – прошептала про себя Анетта Липперт. – Куда направлялась, когда тебя сбило то такси? Откуда ты взялась? И от чего убегала?»
Полиция сделала все, что могла. Женщина жила под разными личинами. На каком-то этапе, до рождения сына, она сменила имя, причем по меньшей мере дважды. Но почему? Этого полиция не знала. Может быть, скрывалась от мужа или любовника? Бежала от криминального прошлого? А может, она террористка? Расследование продолжалось.
Между тем фрау Ломан не приходила в сознание. И ее жизнь поддерживалась через воткнутые в тело трубочки.
С глубокой печалью смотрела на нее Анетта Липперт. «Кто-то любил тебя когда-то. У тебя сын. Возвращайся к нам. Очнись! Ты нужна сыну».
Время от времени женщина на кровати номер 12 делала резкий вдох, но глаза ее все равно не открывались.
Закрылись навсегда?
Родственников у нее не было – по крайней мере, сын Бруно о таковых не знал. Он жил сейчас в семье одного из своих друзей, родители которого часто приводили мальчика в больницу.
«Что же такое заперто в твоей голове? – думала Липперт. – Как нам отпереть замок?»
На четвертом за смену обходе, сразу после полуночи, когда Анетта Липперт снова задержалась у кровати фрау Ломан, та вдруг на секунду открыла глаза.
– Скажите, я его прощаю, – произнесла она и снова закрыла глаза.
– Сказать кому? – торопливо спросила медсестра.
Но ответа не последовало – только пыхтел ровно вентилятор и попискивали негромко мониторы.
Запертая внутри собственного черепа, Сэнди слышала их голоса. Понимала, что они говорят. Но она как будто плыла под водой в глубокой части бассейна. И не могла отозваться.
– Сказать кому? – повторила Липперт.
Нет, больная снова отключилась. Ушла в какой-то глубокий, недоступный для других уголок мозга.
Липперт постояла еще немного, потом перешла к следующей кровати и присоединилась к врачам.
Пятница, 12 декабря
У бара «Черный лев» в Патчеме была темная история, и эта история нравилась Рою Грейсу даже больше, чем сам бар. В 1976-м на парковке «Черного льва» подстрелили жену сомнительного девелопера Барбару Гол, которая умерла впоследствии от полученных ран, так и не успев освободиться от супружеских уз. Дело это стало одним из самых печально знаменитых за всю криминальную историю Брайтона, поскольку ниточки от него потянулись к известному гангстерскому семейству Крей и двум крупнейшим сексуальным скандалам послевоенной Британии, «делу Профьюмо» и «делу Лэмбтона».
Какая жалость, думал Грейс, что столь трагическая история не нашла должного отражения в интерьере паба, давно ставшего частью ресторанной сети «Харвестер» и в полной мере воспринявшего ее стиль и дух – бодренько, ярко и корпоративно.
Пока Гленн Брэнсон, возвышаясь над толпой, стоял в очереди у стойки, Грейс сидел в кабинке, в тихом уголке зала, и разговаривал по телефону с Клио, пытавшейся спланировать комбинированную вечеринку по случаю новоселья и Нового года. При этом он то и дело поглядывал на толстый плотный конверт, оставленный на столе Брэнсоном.
– Думаю, стоит взять то же игристое вино, «Риджвью», которое было у нас на свадьбе. Заодно поддержим местного производителя.
– Отличная мысль! Надо поторопиться с заказом. Сколько гостей у тебя получается? – спросил он.
– Боже мой! – со смехом воскликнула вдруг Клио.
– Что такое?
– Ной сунул руку в собачью миску и тащит что-то в рот. А Хамфри стоит и смотрит! Вот чудеса! Подожди, пора спасать сына!
– Отлично! Переведем мальчишку на собачий корм и сэкономим целое состояние!
– Да, хорошая мысль, – рассеянно отозвалась Клио. – Сообщи, когда будешь возвращаться, я подогрею обед.
– Только не из собачьей миски!
– А это, детектив-суперинтендент Грейс, будет зависеть от того, насколько поздно вы соизволите явиться.
Он усмехнулся:
– Люблю тебя.
– И я тебя.
Получилось холоднее, чем обычно. И он снова ощутил возникшую вдруг отстраненность.
– Послушай, я понимаю, что помощи от меня сейчас немного… Извини…
Грейс поднял голову – у столика стоял с напитками Брэнсон. Он покраснел и торопливо добавил:
– Мне пора.
Посланный поцелуйчик остался без ответа.
Брэнсон опустился на стул и покачал головой:
– Ничего, дружище, переживешь. – Он протянул Грейсу диетическую «колу» и отхлебнул белую пенистую шапку «Гиннесса».
– Не думаю.
– Ты уж поверь мне.
– Ты – циник.
– Ага. – Инспектор печально усмехнулся.
– Значит, ты и эта репортерша из «Аргуса»… Шивон Шелдрейк?
Брэнсон вдруг смутился:
– А что такое?
– Она же тебе нравится, а?
– Ерунда!
– Я слишком хорошо тебя знаю. – Грейс отпил «колы». – Ты иногда играешь с огнем. В нашем прошлом деле тебе приглянулась та девушка, Рэд Уэствуд. Поосторожней, дружище. Я буду только рад, если ты встретишь хорошую женщину, но…
Ознакомительная версия.
