– Прошу вас, проявите сострадание!
– Да – к тому, кто не знает жалости!
– Вы не понимаете… все было совсем не так.
– Если вам все известно, значит ли это, что вы сами совершили преступление?
Надин покачала головой. Она явно не чувствовала себя виноватой.
– Нет. – Голос ее звучал спокойно. – Она была жива, когда я уходила.
– А потом… что произошло потом? Вы знаете – или подозреваете?
– Я слышала, мистер Пуаро, – взволнованно сказала Надин, – что при расследовании убийства в «Восточном экспрессе»[21] вы согласились с официальной версией.
Сыщик с любопытством посмотрел на нее.
– Интересно, кто вам сказал?
– Это правда?
– Тот случай был… другим, – медленно произнес он.
– Нет. Не другим! Убитый был злодеем… – Голос у нее дрожал. – Как и она…
– Моральный облик не имеет никакого значения! Человеку, который присвоил себе право судить и отнимать жизнь другого человеческого существа, не место в обществе. Это говорю вам я, Эркюль Пуаро!
– Как вы жестоки!
– Мадам, в определенных вопросах я тверд. Я не буду покрывать убийцу. Это последнее слово Эркюля Пуаро.
Она встала. Ее темные глаза внезапно вспыхнули огнем.
– Тогда продолжайте! Можете и дальше разрушать жизни невинных людей! Больше мне нечего сказать.
– Нет, мадам, я думаю, что вы могли бы многое рассказать…
– Я больше ничего не знаю.
– Знаете. А что случилось, мадам, после того, как вы расстались со свекровью? Когда вы вместе с мужем сидели в шатре?
Надин пожала плечами:
– Откуда мне знать?
– Вы знаете – или подозреваете.
Она посмотрела ему прямо в глаза:
– Я ничего не знаю, мистер Пуаро.
Сказав это, Надин повернулась и вышла из комнаты.
Отметив в блокноте «Н. Б. 16.40», Пуаро открыл дверь и окликнул ординарца, которого полковник Карбери оставил в его распоряжение, – смышленого парня, хорошо говорящего по-английски, – и попросил пригласить Кэрол Бойнтон.
Он с интересом посмотрел на вошедшую девушку – каштановые волосы, гордая посадка головы на длинной шее, нервная энергия красивых рук.
– Садитесь, мадемуазель, – сказал Пуаро.
Она послушно села. Ее бледное лицо оставалось бесстрастным. Пуаро автоматически придал лицу сочувственное выражение, на что девушка никак не отреагировала.
– А теперь, мадемуазель, вспомните, пожалуйста, как вы провели вторую половину того дня, о котором идет речь.
Она ответила без промедления, вызвав подозрение, что ответ был тщательно отрепетирован.
– После ленча мы все отправились на прогулку. Я вернулась в лагерь…
– Минуточку, – перебил ее Пуаро. – Вы гуляли все вместе?
– Нет, я почти все время была со своим братом Реймондом и мисс Кинг. Потом гуляла одна.
– Благодарю вас. Вы говорили, что вернулись в лагерь. Примерно во сколько?
– Думаю, было минут десять шестого.
Пуаро записал: «К. Б. 17.10».
– И что было потом?
– Моя мать по-прежнему сидела там, где ее устроили. Я подошла к ней, поговорила и пошла к себе в палатку.
– Вспомните, пожалуйста, о чем вы говорили?
– Я просто сказала, что сегодня очень жарко и что я собираюсь прилечь. Мать ответила, что посидит еще. И всё.
– В ее внешности вы не заметили ничего необычного?
– Нет. Хотя, возможно… – Она задумалась, глядя на Пуаро.
– Я не могу дать вам ответа, мадемуазель, – тихо сказал сыщик.
– Я просто задумалась. Тогда я не обратила внимания, но теперь, вспоминая…
– Да?
– Совершенно верно… – медленно проговорила Кэрол. – У нее был странный цвет лица… очень красный… краснее, чем обычно.
– Может быть, она была чем-то взволнована? – предположил Пуаро.
– Взволнована? – Кэрол недоуменно посмотрела на него.
– Да, у нее могли возникнуть проблемы, скажем, с кем-то из слуг-арабов.
– О! – Лицо Кэрол прояснилось. – Да, вполне могли.
– Но она ни о чем таком не упоминала?
– Нет… нет, ничего.
– Что вы делали потом, мадемуазель? – продолжил Пуаро.
– Пошла в свою палатку и прилегла на полчаса. Потом спустилась к шатру. Брат со своей женой были уже там, читали.
– А вы чем занялись?
– У меня с собой было вышивание. Потом взяла журнал.
– Вы разговаривали с матерью по дороге в шатер?
– Нет. Я сразу спустилась. Думаю, я даже не посмотрела в ее сторону.
– А потом?
– Сидела в шатре, пока… пока мисс Кинг не сообщила нам, что мама умерла.
– И это все, что вам известно, мадемуазель?
– Да.
Пуаро наклонился вперед; тон его остался прежним – легким и непринужденным.
– А что вы почувствовали, мадемуазель?
– Что я почувствовала?
– Да. Когда обнаружили, что ваша мать… пардон, ведь она приходилась вам мачехой, так?.. что вы почувствовали, когда обнаружили, что она мертва?
Девушка смотрела на него во все глаза.
– Я не понимаю, о чем вы.
– Думаю, очень хорошо понимаете.
Кэрол опустила взгляд. Потом неуверенно проговорила:
– Я испытала ужасное потрясение.
– Неужели?
Кровь бросилась ей в лицо. Она растерянно посмотрела на Пуаро. Теперь он видел страх в ее глазах.
– Может быть, потрясение не было таким уж сильным, мадемуазель? Помните некий разговор между вами и вашим братом Реймондом однажды ночью в Иерусалиме?
Догадка оказалась верной. Пуаро увидел, что щеки девушки опять побледнели.
– Так вы знаете? – прошептала она.
– Да, знаю.
– Но откуда… откуда?
– Часть вашего разговора подслушали.
– О! – Кэрол Бойнтон закрыла лицо руками, и стол затрясся от рыданий.
Эркюль Пуаро подождал минуту, потом тихо сказал:
– Вы планировали убить вашу мачеху.
– Мы обезумели… обезумели… в тот вечер!
– Возможно.
– Вы даже представить не можете, в каком мы были состоянии! – Она выпрямилась, откинула волосы с лица. – Это прозвучит неправдоподобно. В Америке все было не так плохо… но путешествие открыло нам глаза.
– Открыло глаза на что? – Голос Пуаро теперь звучал мягко, сочувственно.
– На то, как наша жизнь отличается от жизни других людей! Мы… мы были в отчаянии. А тут еще Джинни…
– Джинни?
– Моя сестра. Вы ее не видели. Она становилась… понимаете, странной. А мама делала только хуже. Похоже, она не понимала. Мы с Реем боялись, что Джинни совсем… совсем сойдет с ума! И мы видели, что Надин тоже так думает, и испугались еще больше, потому что Надин разбирается в медицине и в подобных вещах.
– Так, так…
– В тот вечер в Иерусалиме мы дошли до предела. Рей был вне себя! Мы с Реем были взвинчены, и нам казалось… да, нам казалось, что мы поступаем правильно! Мама… мама была не в своем уме. Не знаю, что вы на это скажете, но убийство может казаться правильным поступком – даже благородным!
Пуаро медленно кивнул:
– Да, я знаю, многие так думали. История это доказала.
– Вот что чувствовали мы с Реем в ту ночь… – Кэрол ударила ладонью по столу. – Но мы этого не делали. Конечно, не делали! При свете дня все это выглядело нелепо, театрально – и к тому же отвратительно! Мистер Пуаро, мама умерла совершенно естественной смертью, от сердечного приступа. Мы с Реем не имеем к этому никакого отношения.
– Вы можете поклясться, мадемуазель, спасением своей души, – тихо спросил Пуаро, – что миссис Бойнтон умерла не в результате каких-либо ваших действий?
Кэрол подняла голову. Голос ее был спокойным.
– Клянусь, – сказала она, – спасением своей души, что я не причинила ей вреда…
Пуаро откинулся на спинку стула.
– Ага, – пробормотал он. – Вот, значит, как… – Он задумчиво поглаживал свои великолепные усы. – И в чем же состоял ваш план? – после долгого молчания спросил бельгиец.
– План?
– У вас с братом должен был быть план.
Ожидая ответа, Пуаро мысленно отсчитывал секунды. Одна, две, три.
– Никакого плана у нас не было, – наконец сказала Кэрол. – До этого мы так и не дошли.
Эркюль Пуаро встал.
– У меня всё, мадемуазель. Будьте так любезны, пригласите ко мне брата.
Кэрол тоже поднялась. Целую минуту она стояла, не решаясь сдвинуться с места.
– Мистер Пуаро… вы мне верите?
– Разве я говорил, – спросил сыщик, – что не верю?
– Нет, но… – Она умолкла.
– Вы пригласите ко мне брата?
– Да.
Девушка нерешительно пошла к двери. На пороге она остановилась и резко обернулась:
– Я сказала вам правду… правду!
Эркюль Пуаро не ответил.
Кэрол Бойнтон медленно вышла из комнаты.
Когда в комнату вошел Реймонд Бойнтон, Пуаро сразу же заметил его сходство с сестрой.
Лицо его было серьезным и напряженным. Однако он не выглядел ни взволнованным, ни испуганным. Молодой человек опустился на стул, посмотрел прямо в лицо Пуаро и спросил:
