– Когда мисс Кинг сообщила печальную новость, вместе с нею из шатра вышли все члены семьи Бойнтон?
– Да… нет, теперь, когда вы спросили, мне кажется, что рыжеволосая девушка осталась. Может, вы помните, мисс Пирс?
– Да, думаю… Я совершенно уверена, что она осталась.
– Что же она делала? – спросил сыщик.
Леди Уэстхолм удивленно посмотрела на него.
– Что она делала, мистер Пуаро? Ничего не делала, насколько я помню.
– Я имел в виду… может, она шила… или читала… Выглядела ли она взволнованной… говорила ли что-нибудь?
– Ну, она… – леди Уэстхолм нахмурилась. – Она… э-э… просто сидела, если я не ошибаюсь.
– Она сплетала и расплетала пальцы, – внезапно сказала мисс Пирс. – Помню, я еще подумала… бедняжка, это выдает ее чувства! Но вот на лице у нее ничего не отражалось – понимаете, только руки нервно двигались. Помнится, однажды, – принялась рассказывать она, – я так разорвала фунтовую банкноту – не отдавая себе отчета в том, что делаю. «Может, мне нужно сесть на ближайший поезд и ехать к ней? – думала я (у меня внезапно заболела двоюродная бабушка). – Или не ехать?» Я никак не могла решить, а когда посмотрела на свои руки, то увидела, что вместо телеграммы рвала фунтовую банкноту – фунтовую банкноту – на мелкие кусочки!.. – Мисс Пирс сделала театральную паузу.
Не слишком одобряя выход на первые роли своей спутницы, леди Уэстхолм холодно осведомилась:
– Что-нибудь еще, мистер Пуаро?
Он вздрогнул и словно очнулся от глубоких раздумий.
– Ничего… ничего… вы все так ясно изложили… так точно.
– У меня превосходная память, – с довольным видом заявила леди Уэстхолм.
– Одна просьба, леди Уэстхолм, последняя, – сказал Пуаро. – Пожалуйста, сидите на месте, не оборачивайтесь… А теперь, не будете ли вы так добры описать, во что мисс Пирс сегодня одета – конечно, если мисс Пирс не возражает.
– О, нет, нисколько! – прощебетала мисс Пирс.
– Послушайте, мистер Пуаро, в чем смысл…
– Пожалуйста, будьте так добры и выполните мою просьбу, мадам.
Леди Уэстхолм пожала плечами и с неохотой стала перечислять:
– На мисс Пирс хлопчатобумажное платье в коричневую и белую полоску и суданский пояс из красной, синей и бежевой кожи. На ногах бежевые шелковые чулки и лакированные коричневые туфли с завязками. На левом чулке спущена петля. На шее у нее ожерелье из сердолика и ярко-синие бусы… на платье перламутровая брошь в форме бабочки. На среднем пальце правой руки перстень в виде скарабея. На голове широкополая шляпа с двойной тульей из розового и коричневого фетра.
Она сделала паузу, абсолютно уверенная в себе, потом сухо спросила:
– Что-нибудь еще?
Пуаро широко развел руками:
– Я в восхищении, мадам. Вы необыкновенно наблюдательны.
– Я редко упускаю детали.
Леди Уэстхолм встала, слегка наклонила голову и вышла из комнаты. Мисс Пирс последовала за ней, печально разглядывая свою левую ногу. Пуаро остановил ее:
– Одну секунду, мадемуазель, будьте так добры…
– Да? – мисс Пирс подняла голову, и по ее лицу пробежала тень тревоги.
Пуаро доверительно склонился к ней:
– Видите тот букет полевых цветов на столе?
– Да, – ответила мисс Пирс, удивленно глядя на него.
– А вы заметили, как я нюхал эти цветы?
– Ну… право… нет… не могу сказать.
– Но вы помните, что я чихал?
– О, да, это я помню!
– Впрочем… неважно. Понимаете, мне стало интересно, не вызывают ли эти цветы сенную лихорадку… Неважно!
– Сенную лихорадку? – воскликнула мисс Пирс. – Помню, одна моя кузина прямо мучилась от нее! Она всегда говорила, что если каждый день прыскать в нос раствором борной…
Пуаро не без труда отделался от рецепта кузины и от самой мисс Пирс. Закрыв дверь, он вернулся в комнату, удивленно вскинул брови и пробормотал:
– Но я не чихал, в том-то все и дело. Я не чихал.
Леннокс Бойнтон вошел в комнату быстрой, уверенной походкой. Будь тут доктор Жерар, он удивился бы перемене, произошедшей с этим человеком. Апатия исчезла. Он держался бодро, хотя явно нервничал. Его взгляд беспокойно перебегал от одного предмета к другому.
– Доброе утро, мистер Бойнтон. – Пуаро встал и церемонно поклонился. Леннокс ответил неловким поклоном. – Я очень вам благодарен, что вы согласились со мной поговорить.
Ответ Леннокса прозвучал неуверенно:
– Э-э… полковник Карбери сказал, что так надо… посоветовал… ссылался на формальности…
– Садитесь, пожалуйста, мистер Бойнтон.
Леннокс сел на стул, недавно освобожденный леди Уэстхолм.
Пуаро продолжил непринужденным тоном:
– Боюсь, это стало для вас сильным потрясением.
– Да, конечно. Хотя нет, наверное, нет… Мы всегда знали, что у мамы слабое сердце.
– Но разве разумно, учитывая данное обстоятельство, позволить ей такое утомительное путешествие?
Леннокс Бойнтон вскинул голову.
– Моя мать, мистер… э-э… Пуаро, – с печальным достоинством ответил он, – сама принимала решения. И если она что-то задумала, спорить с ней было бесполезно.
Произнеся эти слова, он сделал глубокий вдох, лицо его внезапно побледнело.
– Мне хорошо известно, – согласился Пуаро, – что пожилые дамы иногда бывают упрямы.
– Чего вы добиваетесь? – раздраженно спросил Леннокс. – Я хочу знать. Почему вдруг потребовались все эти формальности?
– Возможно, вы не в курсе, мистер Бойнтон, что в случае внезапной и необъяснимой смерти формальности необходимы.
– Как это «необъяснимой»? – Голос Леннокса прозвучал резко.
Пуаро пожал плечами:
– Всегда возникает следующий вопрос: смерть произошла от естественных причин… или это самоубийство?
– Самоубийство? – Леннокс удивленно посмотрел на него.
– Конечно, вам лучше знать, могло ли такое случиться, – непринужденно ответил Пуаро. – Естественно, полковник Карбери в некотором затруднении. Ему нужно решить, проводить ли расследование… аутопсию… и все остальное. Поскольку я оказался под рукой и у меня большой опыт в подобных делах, он предложил мне провести несколько бесед и дать ему соответствующие рекомендации. Естественно, ему не хотелось бы причинять вам неудобства – по возможности.
– Я телеграфирую консулу в Иерусалим, – раздраженно сказал Леннокс Бойнтон.
– Конечно, у вас есть на это полное право, – уклончиво произнес Пуаро.
Повисла пауза. Потом сыщик развел руками:
– Если вы отказываетесь отвечать на мои вопросы…
– Вовсе нет, – поспешно ответил Бойнтон. – Только… это представляется… излишним.
– Понимаю. Прекрасно вас понимаю. Но на самом деле все очень просто. Как говорится, таков порядок. Насколько мне известно, в тот день, когда умерла ваша мать, мистер Бойнтон, вы покинули лагерь в Петре и отправились на прогулку?
– Да. Мы все пошли – за исключением моей матери и младшей сестры.
– Ваша мать в тот момент сидела у входа в свою пещеру?
– Да, снаружи. Она всегда сидела там после обеда.
– Понятно. Вы ушли… когда именно?
– По-моему, в начале четвертого.
– А когда вернулись с прогулки?
– Точно сказать не могу… в четыре часа или, возможно, в пять.
– То есть через час или полтора?
– Да… примерно. Я так думаю.
– Вы кого-нибудь видели на обратном пути?
– Что?
– Встретили кого-нибудь? Например, двух дам, сидевших на камне?
– Не знаю. Да, кажется, встретил.
– Наверное, вы были слишком заняты своими мыслями и не обратили на них внимания?
– Наверное.
– Вы разговаривали с матерью, когда вернулись в лагерь?
– Да… Да, разговаривал.
– Она не жаловалась на самочувствие?
– Нет… нет, с нею вроде бы все было в порядке.
– Не могли бы вы вспомнить ваш разговор?
Леннокс задумался.
– Она заметила, что я быстро вернулся. Я сказал, что да, быстро. – Леннокс снова умолк, пытаясь сосредоточиться. – Я пожаловался на жару. Она… спросила, который час… сказала, что ее наручные часы остановились. Я взял ее часы, завел и снова застегнул у нее на руке.
– И который был час? – осторожно прервал его рассказ Пуаро.
– А? – вскинул голову Леннокс.
– Который был час, когда вы устанавливали время на наручных часах?
– Ах, да. Было… было без двадцати пяти минут пять.
– Значит, вы точно знаете, когда вернулись в лагерь! – мягко заметил Пуаро.
Леннокс покраснел:
– Да. Ну и дурак же я! Простите, мистер Пуаро. Боюсь, я плохо соображаю. Все эти волнения…
– О, я вас прекрасно понимаю… – поспешил заверить его бельгиец. – Прекрасно понимаю. Все это чрезвычайно волнительно. И что же было дальше?
– Я спросил мать, не нужно ли ей что-нибудь. Может, чай или кофе… Она отказалась. Потом я пошел в шатер. Никого из слуг поблизости не было, но я нашел бутылку содовой и выпил ее – меня мучила жажда. Потом сидел и читал старые номера субботнего выпуска «Ивнинг пост». И, наверное, задремал.
