Я вспомнил слова Геддеса о его собственной реакции на нервные потрясения. И сам же дал ему достаточно оснований для волнений, а потому сейчас мне больше всего хотелось убедиться, что мое сообщение не произвело на него чрезмерно негативного воздействия.
Глаза уже успели относительно привыкнуть к полумраку зала. Оглядываясь вокруг, я сначала различил Штрубеля, ритмично покачивавшего величавой головой. Фенвик смотрел на экран своим обычным, ярким, словно подсвеченным изнутри взором. Потом мне наконец удалось выделить среди аудитории и моего друга англичанина. Он сидел очень прямо и скованно, напоминая восковую фигуру. У меня сердце оборвалось, когда я понял, что ожидавшийся приступ настиг его.
На мгновение у меня возникло желание сообщить об этом одному из сотрудников лечебницы, но потом я решил, что только вызову ненужную суету и шум. Геддесу едва ли стало бы сейчас более комфортно где-то в другом месте.
Я снова попытался заинтересоваться содержанием фильма, забыть обо всех запутанных и таинственных происшествиях, наблюдая за бесхитростными забавами зверей. Мне хотелось бы увидеть, например, сцену, когда крупный и сильный лев рвет на части тела попавших в его лапы туземцев, но все жестокие эпизоды из фильмов, несомненно, заблаговременно удалялись.
Между тем атмосфера возбуждения в затемненном зале вокруг меня постепенно все более сгущалась. Я мог почти физически ощущать это странное явление. И потому стал единственным человеком среди зрителей, который заметил, как у нас за спинами медленно открылась дверь.
Я бросил беглый взгляд назад и увидел на пороге высокого человека с широкими и прямыми плечами. Он стоял, полуобернувшись в профиль, и потому невозможно было не разглядеть линию бороды, искажавшую обычный силуэт лица. Стало быть, доктор Ленц уже вернулся из Нью-Йорка.
Обычно вид этого бородатого, обладавшего мощным энергетическим полем мужчины вселял уверенность. Но сейчас я наблюдал за ним с некоторой настороженностью. Он выглядел настолько реальным, что тем самым только подчеркивал нереальность происходившего на экране, как и эфемерность человеческих кукол, заполнивших кинозал.
У меня возникло импульсивное желание броситься к нему и сразу же рассказать все об Айрис и о скальпеле. Но мне помешал мужчина, поднявшийся из кресла в первых рядах и промелькнувший мимо меня. Я узнал Морено. Он поспешил к Ленцу, и они оба, стоя в проеме двери, перешептывались между собой. Это только усилило во мне тревожные предчувствия.
Теперь по экрану галопом пробегали жирафы – более чем необычные, почти до сумасшествия странные существа. Не случайно именно они часто приходили в бреду к алкоголикам, допившимся до белой горячки.
Я задумался об этом, вспомнил, насколько близок был к ней сам, когда громкий крик разрезал тишину зала.
Голос был высокий, истеричный, похожий на испуганный женский. И прозвучало только одно слово:
– Пожар!
На секунду я словно приклеился к своему креслу в совершенной неподвижности. Мне показалось сначала, что это воспаленное воображение снова начало играть со мной, потому что я сидел в одном из последних рядов, но голос все равно донесся сзади. А я точно знал, что никаких женщин там быть не могло.
Но голос прозвучал снова. И во второй, и в третий раз. Теперь он эхом отдавался от стен и, как казалось, исходил из многих мест одновременно.
– Пожар! Пожар! Пожар!
В последовавшей затем панике у меня уже не оставалось времени задуматься, усомниться в том, была ли серьезна грозившая нам опасность. Все вскочили с мест в одно мгновение. Женщины завизжали, захлопали откидные сиденья кресел. И окружавшие меня мужчины тоже устремились к выходу. Билли Трент при этом чуть не сбил меня с ног. Я мельком уловил белый халат мисс Браш, сверкнувший посреди темноты и хаоса.
А фильм продолжался. Жирафы только ускорили свой галоп, как будто тоже стремились спастись от огненной угрозы.
Моим первым порывом было немедленно найти Айрис. Пока толпа ломилась к выходу мимо меня, я постарался пробиться ей наперекор. Жирафы пропали, и им на смену появился тапир, слепо двигавшийся поперек экрана. Было что-то особенно пугающее в том, как кино продолжалось посреди воцарившегося безумия.
– Дайте свет! – выкрикнул я, но, кажется, меня не услышали. Я забыл, что выключатель находился вне зала, в звуконепроницаемой комнате Уоррена, который едва ли мог видеть происходившее.
Затем раздался гулкий бас Ленца от двери:
– Не нужно ни о чем беспокоиться. Никакого пожара нет. Возвращайтесь на свои места, пожалуйста.
Но и это возымело лишь чуть заметный эффект. Общее движение к выходу не остановилось. Наиболее ошеломленные из пациентов бегали по залу кругами совершенно бесцельно, полностью потеряв в сумраке ориентировку. Положение представлялось невозможным взять под контроль. Крики, охи, громкие ругательства сливались в гротескную какофонию.
На экране тапир успел уступить место стае фламинго. Они летели вперед, на глазах увеличиваясь в размерах, и стало мерещиться, что в любой момент одна из птиц может коснуться тебя крылом.
Я протискивался дальше. Откуда-то донесся голос Уоррена, теперь тоже взволнованно кричавшего:
– В чем дело? Что там у вас происходит?
– Вернитесь назад, болван, и включите свет в зале, – ответил ему Морено почти взбешенным тоном. – И остановите чертов проектор!
С большим трудом мне удалось спуститься двумя или тремя рядами ниже. Мой взгляд метался в поисках Айрис, когда нога наткнулась на нечто, лежавшее на полу. Склонившись, я разглядел Геддеса, распластанного под накренившимися креслами. На ощупь его рука казалась тверже стали.
Пришлось встать над ним, чтобы обезумевшая толпа случайно не затоптала его. Мне почудилось, что я различил мисс Пауэлл, мелькавшую то там, то здесь, как напуганный мотылек. А потом я почувствовал чью-то руку на своем плече, и голос Кларка шепнул мне прямо в ухо:
– Это вы, Дулут? Тогда помогите мне вынести его отсюда.
– Но кто же поднял ложную пожарную тревогу? – спросил я, перекрикивая гвалт.
– Никто пока не знает. Не понимаю, почему Уоррен никак не может включить свет.
Мы вдвоем взяли Геддеса на руки и, переступая через опрокинутые кресла, добрались до выхода. Мгновенно к нам подлетел еще один санитар, и они с Кларком понесли Геддеса дальше. Я остался в коридоре, щурясь от света и вглядываясь в лица других пациентов, пока Ленц, мисс Браш и кто-то еще из персонала старались привести их в чувство.
Мне, разумеется, важнее всего было найти Айрис, но как раз ее в коридоре не оказалось. В безотчетной тревоге я бросился назад к двери кинозала и вошел внутрь.
Уоррен уже успел включить освещение. Люстры под потолком полыхали ослепительной иллюминацией, заставив совершенно поблекнуть изображение на экране – стоп-кадр из фильма. И теперь я смог ясно рассмотреть то, что скрывала темнота.
В зале никого не осталось, кроме двух человек. Они сидели близко друг к другу, разделенные только центральным проходом, и выглядели необычно на общем фоне валявшийся перевернутой мебели. Первым оказалась Айрис, и она держалась совершенно неподвижно, как вырезанная из камня статуя. Глаза ее смотрели вниз, упершись в нечто, лежавшее у нее на коленях.
С невольно возникшим недобрым предчувствием я повернулся ко второму человеку, сидевшему так близко от Айрис в кресле рядом с проходом в мужской части зала. Я употребил выражение «сидевшему», но на самом деле он скрючился в неудобном и неестественном положении, полулежа на спинке кресла, стоявшего впереди.
Это был Дэниел Лариби.
И я стал свидетелем момента, когда его тело лишилось опоры, соскользнуло, а потом медленно повалилось на пол.
Мне показалось, что Айрис до этой секунды даже не подозревала о его присутствии поблизости. Но когда раздался тяжелый звук упавшего на паркет тела, она тоже повернулась в его сторону. И тут же, издав короткий вскрик, схватила вещь, лежавшую у нее на коленях, и бросила ее, сама не видя куда, в глубь зала.
У меня сохранилось лишь смутное воспоминание о том, что произошло дальше. Но помню, как рванулся вперед в стремлении чем-то ей помочь, спрятать в случае необходимости тот предмет, который она отбросила от себя. Но не мне было тягаться в проворстве с мисс Браш. Пока я неуклюже выбирался из нагромождения перевернутых кресел, она просто сбежала вниз по ступеням и подобрала брошенную вещь.
Ее взгляд метался между Лариби и тем, что она держала в руке с выражением все более нараставшего ужаса. Затем, теперь уже очень медленно, она направилась к Айрис.
Мне никогда не забыть этой сцены: склонившаяся Изабелла Браш со светлыми локонами, обрамлявшими лицо, и Айрис, сидевшая не шелохнувшись, вытянув перед собой руки в жесте глубочайшего отвращения.
Я же не мог отвести глаз от ее рук – хрупких и белых рук, обагренных пятнами крови. Такие же пятна проступали и на подоле ее платья, местами пропитав серую ткань.
