– Надеюсь, это модное веяние быстро пройдет, – пробурчал он, сдаваясь и пересаживаясь в удобное кресло за большим письменным столом.
Я уселась напротив и принялась извиняться.
Леланд оборвал меня на полуслове. Сказал, что он просто рад меня видеть. Сказал, что искренне мне сочувствует и понимает, через что мне пришлось пройти. То же самое он написал мне в письме сразу после гибели Беннетта, но тогда я не ответила никому, кто прислал мне соболезнования. Никому, даже Леланду.
От его доброты я расплакалась. Сначала мне стало неловко, но потом я поняла, что нет смысла изображать из себя сильную женщину, способную справиться с любой бедой; любой более-менее проницательный человек сразу увидит, что я пребываю в полном расстройстве. Леланд сказал, что прежде всего я должна позаботиться о себе. Когда я спросила, много ли ему известно о Беннетте, он ответил, что, насколько он знает, Беннетт был обманщиком, которого подозревают еще и в убийстве. Леланд предложил мне взять академический отпуск, если я чувствую, что мне это нужно. Однако отметил, что мне не стоит забрасывать диплом. Нужно работать хотя бы по часу в день, но ежедневно. Не столько ради диплома, сколько ради себя самой – чтобы быстрее прийти в норму.
Но могла ли я выкроить даже час в день, если учесть, как проходят теперь мои дни? И стоило ли вообще продолжать заниматься дипломом?
– Это не просто сомнения перед завершением большой работы. Мне пришлось полностью пересмотреть свои взгляды. Я думала, что что-то знаю. Когда я начинала, мне казалось, я смогу сформулировать новую типологию жертв. Я была убеждена, что отзывчивые, сердобольные женщины привлекают хищников определенного типа. У меня были все данные. То есть я думала, что они есть. Но теперь я уже не уверена. Меня саму затянуло в отношения «жертва – хищник», и где моя объективность? Где моя убежденность?
– С другой стороны, у вас появилась возможность изучить феномен изнутри.
– Так в том-то и дело. Мой профиль на сайте знакомств, который привлек «Беннетта», создавался совсем с другой целью. Чтобы собрать контрольную группу, а не привлечь хищника.
– Что вы скажете о полицейском, которого – ограбили средь бела дня? Я бы сказал, что, возможно, он после этого поработает над собой и станет лучше как полицейский. «Надо смотреть на себя целиком, а не только на то, что тебе самому представляется твоей сильной стороной. Тебе откроется новый способ, как интерпретировать материал».
Я поблагодарила Леланда за понимание и добрый совет. Закрывая за собой дверь, я очень надеялась, что мой научный руководитель не пишет у себя в блокноте: «Тяжелый случай!»
…В тот день я назначила несколько встреч, словно бежала какую-то эстафету. Сразу после Леланда я поехала к Селии – так сказать, передала эстафетную палочку. Я не была у Селии с тех пор, как вернулась с похорон «Беннетта», то есть уже неделю. Я как раз собиралась поговорить с ней о поездке в Мэн, но после встречи с Леландом у меня появились другие приоритеты.
Селия предложила мне чаю, как всегда, когда я приходила в расстроенных чувствах, иными словами – каждый раз, когда я приходила.
– Мой научный руководитель пытался меня подбодрить, но я-то знаю, что мой профиль на сайте подавал совершенно не те сигналы, которые предполагались. Все мои любимые книги в том профиле так или иначе были связаны с одной темой: все не такое, каким оно кажется. Любимой песней я записала «Помеху любви» Джека Уайта.
– Не знаю такую, – сказала Селия.
Я напела ей первый куплет.
– Господи боже! – Селия закашлялась, чтобы скрыть смех. – Так вот почему ты пошла домой к тому каджуну?
– К Болотной твари. Но Болотная тварь ничего не решала.
– Это тебе повезло. Все могло измениться в мгновение ока.
– За мной наблюдали соседи из дома напротив. «Окно во двор» как оно есть.
– А после этого эротического представления для анонимных соседей ты вышла на улицу. Ночью, одна. В незнакомом районе, в промзоне.
– Да, правда.
– Дорогая моя, надо ли говорить, что это типичное поведение потенциальной жертвы?
– Ты меня принимаешь за жертву?
– Ты пошла домой к девушке, с которой только что познакомилась в междугороднем автобусе, и тебя изнасиловал ее бойфренд. Ты сама создаешь для себя рискованные ситуации. И это, насколько я знаю, началось не вчера. Я не принимаю тебя за жертву – ни в коем случае, но я вижу явные признаки саморазрушительного поведения. Либо ты безотчетно берешь пример со своей замученной жизнью матери, либо у тебя к этому неврологическая предрасположенность. Она проявляется при определенной внешней активации – например, после изнасилования. Как раз твой случай.
– Ты хочешь сказать, я сама напрашиваюсь на неприятности?
– На такое никто не напрашивается.
– Или ты хочешь сказать, что я отношусь к тому типу женщин, который сама же и изучаю?
– Не боясь показаться фрейдисткой, задам встречный вопрос: а ты сама как считаешь?
Я страшно злилась и чуть было не огрызнулась в ответ, но все же заставила себя промолчать и подумать. И тут мне в голову пришла одна мысль. Я не что-то одно. Я и то, и другое. Не «или», а «и». Я – женщина, которая изучает виктимологию, и женщина, чьи поступки поставили ее в положение жертвы. Собственно, двойственность – неотъемлемая черта человеческой натуры. Она-то и делает нас людьми. Зачем же тогда мучиться и выбирать, к какой категории себя причислить? Почему не принять себя такой, как есть?
…По дороге домой после встречи с Селией я прошла мимо театра «Делакорт». В последний раз я там смотрела «Мамашу Кураж» с Мерил Стрип. Потрясающее представление. Казалось бы, после такого спектакля человеку должно быть не до секса, но мы с моим тогдашним мужчиной даже не дотерпели до дома – принялись тискать друг друга уже на улице, едва выйдя из театра. Мы отправились в Центральный парк, прямиком в Рэмбл, в самую чащу «дикого» лесопарка, где не было никаких фонарей, и мне даже в голову не пришло, что, наверное, не стоит идти в темноту вместе с малознакомым мужчиной. Но я была абсолютно уверена, что со мной ничего не случится. Ведь где-то поблизости наверняка развлекались многочисленные гомосексуальные пары. В конце концов, именно этим Рэмбл и известен. Уже потом до меня дошло, что это была извращенная логика. С чего я решила, что, если что-то пойдет не так, геи, занятые друг другом, резко прервутся и бросятся мне на помощь? Натуралы бы точно не прервались.
Маккензи не повел бы меня в Рэмбл. Ну вот! Я опять думаю о Маккензи. В конце нашей беседы мы с Селией обсудили, почему в моей жизни присутствуют сплошные Болотные твари и нет ни одного Маккензи. Если я получала именно то, что хотела – а именно плохих парней, – то как заставить себя захотеть чего-то другого? Но мне было не нужно себя заставлять. Я хотела Маккензи. А он выбрал Билли. Билли вызвалась ему помогать, в то время как я ждала от него помощи.
Я решила сходить на каток. Кататься мне не хотелось, но там в кафе подают лучший в городе горячий шоколад. Вообще-то мне нравится каток. Зимой я обычно катаюсь два-три раза в неделю, чувствую себя ребенком, наслаждаюсь ощущением легкости от скольжения, хотя на льду всегда толпы народу. Но в какой-то момент я перестаю замечать людей и «растворяюсь» в музыке – каждый раз, когда я прихожу на каток, там включают Лайонела Ричи. Как будто специально для меня.
Я прошла мимо скамейки, на которой сидел укутанный в сто одежек бездомный и читал «Войну и мир» в мягкой обложке. Продавец жареных каштанов грел руки в перчатках под инфракрасной лампой, сохранявшей каштаны горячими. Хозяева выгуливали собак, одетых в теплые попонки явно из дорогих фирменных магазинов. Хорошо одетый мужчина в перчатках разного цвета помахал мне рукой, проходя мимо. Я так и не поняла: то ли он псих, то ли у него просто хорошее настроение.
Тротуары были посыпаны солью, и на моих черных ботинках остались белые разводы. Когда я приду домой, надо будет сразу же вымыть ботинки и намазать их кремом. Подходя к дому, я задумалась о том, почему собаки заранее чувствуют, что хозяин скоро вернется. Этот вопрос тщательно изучался. Было проведено не одно исследование. Собран целый архив видеозаписей, как собаки садятся у входной двери, когда их хозяева только выходят с работы, даже если у этих хозяев был ненормированный рабочий день и они возвращались домой всегда в разное время. Я еще только достала ключи, чтобы открыть дверь подъезда, а сверху уже доносился заливистый лай Оливки. Истерический лай. Я со всех ног бросилась вверх по лестнице, чтобы успокоить Оливку прежде, чем соседи начнут возмущаться.
Я вывела ее на прогулку, но ненадолго. Сегодня я уже нагулялась. Впрочем, Оливка совсем не обиделась. Она просто радовалась жизни. Когда мы вернулись домой, я поставила чайник, чтобы заварить чай. Я сидела на кухне, Оливка лежала, свернувшись калачиком, у моих ног. Из соседней квартиры доносился приглушенный гул голосов, и мне это нравилось – словно у тебя есть компания и в то же время тебе не нужно ни с кем общаться. Уже вечерело. В этот час свет, горящий в квартире, превращает окна в зеркала, и ты уже не различаешь цвет неба. Я выключила свет на кухне, чтобы не видеть отражение в окне. Мне вспомнилось мое представление перед соседями Болотной твари. Сейчас все было наоборот. Сидя в темноте, я могла наблюдать за тем, что происходит в других квартирах, хотя я не увидела ничего даже похожего на мое представление – люди просто готовили ужин.
