Билли, видимо, докричался до полного изнеможения. Он издал последние рыдания, икнул и уснул.
Вечер был безветренный. Поле, тянувшееся вдоль дороги, усыпали желтые цветы. По краю поля росли большие деревья, и сквозь них виднелось заходящее солнце.
Я поджарила филе камбалы и приготовила салат из помидоров. Потом усадила Билли в коляску и покормила. Рыбу он съел без капризов. А с помидорами ему больше понравилось играть – подбирать пальчиками зернышки. Я отнесла его наверх, уложила, дала ложку «калпола» и бутылочку с молоком. Обложила его подушками, чтобы он не скатился на пол. Потом набрала полную ванну воды, легла в нее и вытянула руки и ноги.
Октябрь
Ночью я опять слушала, как падает и разбивается об асфальт черепица. Порой мучили кошмары, но даже они были лучше пробуждения – когда я приходила в себя и вспоминала, что Билли пропал, я испытывала физическую боль – словно кто-то грубой рукой сжимал мое сердце. Маркуса в постели не было. Я встала, прошла в кухню. За окнами сияло светло-светло-голубое небо и стояла мертвая тишь.
Вошел Маркус, сказал:
– Приготовлю тебе завтрак.
Зазвонил телефон. Филип. Голос у него был растерянный, и никогда он не говорил со мной так ласково.
– Кэти, о работе не беспокойся, когда выйдешь, тогда выйдешь. Мы тут все за тебя переживаем.
Маркус поставил передо мной кофе и яичницу и сел напротив.
– Поешь.
Позвонил Ник, и я первая бросилась к телефону. Ник хорошо меня понимает – может, потому, что у него такое доброе открытое лицо, или потому, что у него тоже есть дети, – он вчера упомянул.
– Мы побывали в ее квартире. Она уехала. Консьерж вчера помогал ей донести сумки до машины – говорит, вещей у нее было много. Она сказала, что едет в Лейк-Дистрикт.
– Лейк-Дистрикт?
– Да. Хотя это, по всей видимости, неправда, мы там тоже проверим.
– Я так и знала, что она сидела дома.
– Вы были правы. Она уехала на серебристом «Вольво», – это консьерж определенно сказал, только номера не помнит, – а обычно она ездит на другой машине.
– Да, у нее темно-зеленый кабриолет.
– Кабриолет, по словам Хейи, в ремонте. Мы это тоже проверим. И в любом случае немедленно разошлем ее фото.
– Куда?
– Во все аэропорты, морские порты, вокзалы. Из страны она не уедет. Хочу записать обращение для телевидения. Нам нужна фотография Билли и ваше согласие. Я могу к вам сегодня заехать?
– Приезжайте прямо сейчас.
Потом я сказала Маркусу:
– Она все время была в городе. К нам едет Ник.
Выглядел Маркус плохо – посеревшее, небритое лицо; я к нему ничего не чувствовала.
– Ты родителям звонила? Или Дженни? Может, лучше, чтобы здесь был кто-то из твоих?
– Лучше, чтобы здесь был Билли. Ночью из-за урагана погибли люди, а она моталась с Билли. Он мог сильно испугаться. Что же ты ей сделал, отчего в ней столько ненависти?
Маркус помолчал.
– Ушел от нее.
– И как ты от нее ушел?
– Неожиданно, и не сообщил, куда еду. Я не мог иначе, она собственница. Хотела меня полностью подчинить.
– Разве вы не были счастливы? – спросила я, хотя сердце щемило.
– Вначале были. А потом становилось все хуже, и в конце концов я ушел. А она меня нашла. Хейя никогда не отступает.
– Значит, чтобы наказать тебя, она взяла моего ребенка?
– Он и мой сын, и я его люблю! – У него сорвался голос.
Я смотрела на стол, не поднимая глаз. Маркус опять стал заваривать кофе и едва не уронил кофейник, хотя неловким никогда не был. Уж не плакал ли он? Казалось бы, невыносимая тревога и боль должны были нас сблизить, но нет. Между нами уже легла неодолимая пропасть; я никогда не смогу ему верить.
Приехал Ник, и мы втроем устроились на кухне.
– Хейя выставила квартиру на продажу, и, видимо, возвращаться не намерена. Я посылал сегодня сотрудника в вашу редакцию, поговорить с шефом…
– Значит, она все тщательно спланировала?
– Похоже, да.
– Это не было порывом?
Маркус мерил кухню шагами.
– Хейя никогда не действует в порыве, – сказал он.
– Тебе лучше знать.
Ник быстро вмешался:
– Мы ее вычислим. Из страны ей не уехать, марку машины мы знаем. Кэти, а она могла сделать себе дубликат ваших ключей?
– Моих ключей? Да, могла, мы ведь вместе работали.
– Вы не держали ключи там, где она могла их взять?
Я пыталась вспомнить – не оставляла ли я их на столе?
– Нет. Они у меня всегда в сумке, и ей пришлось бы искать там.
Ник понимающе кивнул.
– Наверное, как-то она их раздобыла и изготовила дубликаты. Следующее наше действие – объявление в СМИ. Я за тем и пришел.
– Как это делается? – спросил Маркус.
– Мне нужна последняя фотография Билли и фото Хейи Ванхейнен. Мы назовем ее имя и объявим, что нам нужно с ней поговорить в связи с исчезновением Билли…
– Думаете, это правильно? Вы так можете подтолкнуть ее на отчаянный шаг.
Ник промолчал, и Маркус продолжил:
– Боюсь, если она почувствует, что ее вот-вот найдут, будет хуже.
– Ну почему ты опять стараешься ее защитить?! – взорвалась я.
Ник сказал:
– На наш взгляд, это стоит сделать. И очень нужна ее фотография, потому что кто-то где-то мог ее видеть. Ведь ей приходится выходить на улицу. Мне нужно согласие от вас обоих. Почему бы вам не посоветоваться? А я подожду в машине.
Он вышел и прикрыл дверь.
Я много раз видела такие обращения и всегда содрогалась, представив, какой кошмар переживают родители, ждущие сведений о своем ребенке. И часто потом выяснялось, что ребенка уже нет в живых.
– Это ужасно, просто ужасно, но нужно сделать… – начала я.
Маркус сердито перебил:
– Ты сильно ошибаешься, я вовсе не хочу ее защитить. Я лишь боюсь ее спровоцировать.
– У Ника есть опыт в этих делах, и он говорит, что так лучше!
– Он ее не знает!
– Ты один знаешь! – ядовито бросила я.
– Прекрати, Кэти! С того момента, как пропал Билли, ты обращаешься со мной, как с преступником. Он для меня – все. Я хочу его уберечь.
– Так почему ты не предупредил, что она сумасшедшая? Сказал, что я слишком все драматизирую!
– Мне и в голову не приходило, что она…
– Заберет Билли? – Я повысила голос. – Но она забрала. И мы должны помогать полиции.
– Думаешь, они хорошо все рассчитали? Они просто действуют по схеме, как привыкли. Даже если ее это спровоцирует…
– А я доверяю Нику.
– Слишком легко ты всем доверяешь.
– То есть?
– Я считаю, мы слишком рискуем.
– Конечно, рискуем! – закричала я. – Эта ненормальная украла моего сына! Что она с ним сейчас делает?
Маркус ответил не сразу.
– Если настаиваешь, я дам согласие, но я против.
– Ну давай, перекладывай всю ответственность на меня!
– Тогда послушайся меня и откажись. Если есть хоть малейшее сомнение, делать этого нельзя.
– Я на стороне Ника, потому что он ничего не скрывает.
– Иногда ты бываешь просто стервой. Глупой стервой. Иди, зови своего драгоценного Ника.
Когда следователь вернулся, атмосфера была накалена до предела. Он спросил, можем ли мы найти недавнюю фотографию Хейи.
– Наверное, у Роберта Мирзоева, – предположила я.
– Кто это?
– Ее друг.
– У вас есть его номер телефона?
– Да. Он психоаналитик, у него своя практика. – Я устало поднялась и отыскала визитку Роберта.
– Хорошо, мы немедленно займемся. Роберт Мирзоев…
Маркус пошел в кабинет за снимком Билли, я – следом. Он сотни раз фотографировал Билли, с самого рождения. Фотографии Маркус вставляет в альбом и под каждой вписывает дату и место съемки.
Он достал последний альбом и, начав перелистывать, тихо спросил:
– Поможешь мне выбрать?
– Выбирай сам.
Я молча смотрела на фотографии, и когда Маркус указал на одну из них, кивнула. Он аккуратно вынул ее и передал Нику.
– Спасибо. Я скоро с вами свяжусь.
Следователь ушел, а я, совершенно обессилевшая, пошла в спальню и легла. Через некоторое время вошел Маркус.
– Нужно сейчас же сказать Дженни и твоим родителям. Нельзя, чтобы они узнали об этом из обращения.
– Ты не позвонишь Дженни? Я не могу. Только не маме с папой, им пока не нужно…
– Попросить ее приехать?
– Нет… не могу никого видеть.
– Но она захочет с тобой поговорить, помочь тебе.
– Не сейчас.
* * *
Позже я вышла из дома и направилась в церковь Святого Иакова. Билли не было уже сутки, двадцать четыре часа, – и мир стал совершенно другим.
Мусор после бури убрали, но ее следы виднелись повсюду; в двух магазинчиках были даже заколочены витрины. Эти улицы я знаю столько лет… В эту церковь, католическую, ходит мама, когда приезжает ко мне. Я даже родителям не могу позвонить, ведь тогда происходящее станет реальностью. В юности я как-то услышала от мамы, что когда меня нет дома, она пугается телефонных звонков: телефонный звонок может означать плохую новость.
Мама – верующая и хотела вырастить меня настоящей католичкой. Папа разрешал ей водить меня в церковь, потому что уважает ее веру. Когда я выросла, то стала ходить в церковь только на Рождество и Пасху, а вот мама относится к этому серьезно. Она хотела, чтобы я крестила Билли, несколько раз просила, а я так этого и не сделала.
