Ознакомительная версия.
Макмиллан поднял голову и нарушил наконец свое молчание.
– Со мной покончено, – глухо сказал он.
– Думаю, да, – кивнул Вульф. – Если даже присяжные сочтут, что улик недостаточно, чтобы осудить вас за убийство, вас осудят за мошенничество. Теперь насчет этих зарисовок. Три часа назад мне еще абсолютно не за что было уцепиться, чтобы доказать вашу виновность. Но как только я увидел формуляры Букингема и Цезаря, я ни секунды больше не сомневался, который из них был в загоне. Белое пятно на плече я видел собственными глазами, так же как и длинную полосу на морде. Я сделал зарисовки, чтобы придать убедительность моим доводам. Они будут использованы именно так, как я говорил, и показания мисс Роуэн и мистера Гудвина послужат довеском к моим собственным. Как я говорил, этого будет достаточно, чтобы осудить вас за мошенничество, если не за убийство. – Вульф вздохнул. – Вы убили Клайда Осгуда, чтобы вас не обвинили в мошенничестве. Теперь вам снова это угрожает. Как минимум.
Макмиллан мотнул головой, как бы пытаясь что-то от себя отогнать. Это движение мне показалось знакомым, но я не мог вспомнить откуда. Вскоре он повторил его, и я вспомнил: именно так мотал головой бык в загоне… Макмиллан посмотрел на Вульфа и попросил:
– Сделайте одолжение, позвольте мне на минуту спуститься к машине. Одному.
– Вы не вернетесь.
– Вернусь. Я буду здесь через пять минут.
– Я обязан сделать вам это одолжение?
– Нет. Но и я вам сделаю одно, в ответ. Я кое-что напишу и распишусь. Я напишу все, что вы захотите. Обещаю вам. Но я сделаю это, когда вернусь, не раньше. Вы спрашивали, как я убил Букингема. Я покажу вам, как я это сделал.
– Выпусти его, Арчи, – сказал Вульф.
Я не шелохнулся. Я знал, что его иногда охватывают романтические порывы, и думал, что, поразмыслив немного, он возьмет свои слова назад. Но несколько мгновений спустя он рявкнул на меня:
– Ну?
Я встал и открыл дверь. Макмиллан, тяжело шагая, вышел. Я повернулся к Вульфу и саркастически произнес:
– Предсказание судьбы и чтение мыслей. Интересно будет объяснить…
– Замолчи.
Я распахнул дверь и, стоя на пороге, прислушивался в ожидании выстрела или звука заводящегося мотора. Но через пять минут послышались шаги Макмиллана. Он вошел в комнату, не удостоив меня взглядом, приблизился к Ниро Вульфу, вручил ему что-то и сел на место. Он запыхался, но старался не подавать виду.
– Вот этим я убил Букингема. У меня нет карандаша и блокнота. Если вы разрешите воспользоваться вашим…
Вульф разглядывал шприц, который держал двумя пальцами. Потом он посмотрел на Макмиллана.
– Бациллы сибирской язвы?
– Да. Пять кубиков. Я сам приготовил культуру из тканей сердца Цезаря в то утро, когда обнаружил его мертвым. Мне здорово досталось за то, что я его вскрыл. Я это сделал до того, как мне пришло в голову выдать Букингема за Цезаря. В то утро я плохо соображал, что делаю, но я думал использовать его для себя – яд из сердца Цезаря. Осторожней со шприцем. Правда, он пуст, но на конце иглы еще может быть какая-нибудь капля, хотя я только что вытер иглу.
– Сибирская язва смертельна для человека?
– Да. В данном случае смерть наступит минут через двадцать, потому что я впрыснул больше двух кубиков себе в вену. – Он дотронулся пальцем до левого предплечья. – Прямо в вену. Букингему хватило половины этой дозы. Лучше дайте мне побыстрее блокнот.
Я вынул блокнот, выдрал три верхних листка с художествами Вульфа и протянул ему блокнот вместе со своей ручкой. Он попробовал, как пишет перо.
– Может, сами продиктуете? – спросил он Вульфа.
– Нет. Напишите своими словами. Только покороче.
Я сидел и смотрел, как движется перо по бумаге. Видимо, он не умел быстро писать. В течение нескольких минут было слышно только слабое поскрипывание пера. Затем он спросил, не поднимая головы:
– Как пишется слово «бессознательный»?
Вульф продиктовал ему слово по слогам.
Я посмотрел, как перо вновь заходило по бумаге. Пистолет оттягивал мне карман, и я переложил его в кобуру. Вульф сидел с закрытыми глазами.
Все это произошло два месяца назад.
Вчера, когда я перепечатывал из блокнота продиктованный Вульфом отчет о деле Крэмптона, зазвонил телефон. Вульф, сидевший за столом в своем колоссальном кресле и почему-то не потягивавший пиво, поднял трубку. Секунду спустя он кашлянул и пробормотал:
– Ей нужен Эскамильо.
Я поднял параллельную трубку.
– Привет, игрушка. Я занят.
– Всегда вы заняты. – Она была настроена решительно. – Послушайте минутку. Я только что получила приглашение на свадьбу Нэнси и Джимми, которая состоится завтра. Знаю, что вы тоже приглашены. Мы пойдем вместе. Можете приехать.
– Стойте! Остановитесь и переведите дух. Никаких свадеб! Свадьбы – это варварские пережитки варварского прошлого. Сомневаюсь, что пойду когда-нибудь даже на свою собственную.
– Возможно. От вас всего можно ожидать, хотя за нитку искусственного жемчуга я бы сама вышла за вас замуж. Но эта свадьба должна быть забавной. Потом вы сможете выпить со мной коктейль и поужинать.
– Мой пульс спокоен.
– Поцелуете меня.
– Все равно – спокоен.
– Я не видела вас целую вечность.
– Ладно. Я скажу вам, что́ собираюсь делать. Завтра вечером, в девять часов, я иду в «Стрэнд» посмотреть бильярдный матч Гринлифа с Болдуином. Можете прийти, если обещаете сидеть смирно.
– Для меня что бильярд, что бейсбол – все одно. Но, так и быть, можете прийти ко мне поужинать.
– Нет уж, я поем дома с боссом. Итак, встречаемся в вестибюле «Стрэнда» в восемь пятьдесят пять.
– Боже мой, там столько людей…
– Я сгораю от желания появиться с вами на людях.
– Восемь пятьдесят пять завтра?
– Точно.
Я повесил трубку и вернулся к своей машинке. Раздался голос Вульфа:
– Арчи!
– Да, сэр?
– Достань словарь и посмотри, что означает слово «кокетство».
Я пропустил его слова мимо ушей и начал печатать шестнадцатый пункт отчета.
Я медленно шел по платформе Пенсильванского вокзала. Только что мне пришлось перетащить по жаре пирамиду Хеопса на крышу Эмпайр-стейт-билдинг. После такого требовалось прийти в себя. Я остановился, вытер со лба пот, закурил и не торопясь продолжал прогулку. Не успел я сделать и трех затяжек, как в окно, мимо которого я проходил, постучали. Я наклонился и поймал полный отчаяния взгляд Вульфа, которого мне еле-еле удалось разместить в спальном купе. Что есть мочи он заорал в открытое окно:
– Арчи! Черт бы тебя побрал! Иди сюда. Поезд сейчас тронется, а билеты у тебя!
– Вы же сказали: там слишком тесно, чтобы курить! – завопил я в ответ. – Еще только тридцать две минуты десятого! И вообще, я раздумал ехать!
Я побрел дальше. Билеты, как же! Не это его беспокоит. Он трясется от страха, потому что один в поезде, а поезд ведь может поехать. Он ненавидит движущиеся предметы и обожает доказывать, что в девяти случаях из десяти место, куда человек едет, ничуть не лучше того, откуда он уехал. Потому я и не стал спорить, когда, собираясь в поездку на четыре дня, он взял с собой три саквояжа, два чемодана и два пальто. На вокзал пришлось приехать за двадцать минут до отхода.
Фриц Бреннер провожал нас со слезами на глазах, а Теодор Хорстман, когда мы уже сели в наш седан, выбежал на улицу, чтобы задать еще несколько дюжин вопросов об орхидеях. И даже у Сола Пензера, когда он привез нас на вокзал и начал прощаться с Вульфом, задрожал голос. Можно было подумать, что нас запускают в космос проверить, все ли звезды на месте.
И вот, как раз когда я занес ногу над щелью между поездом и платформой, мне на глаза попалась одна звездочка. Она проследовала совсем близко и обдала меня ароматом, который хотя и вышел из парфюмерного флакона, но показался мне вполне естественным. Таким же естественным казался цвет ее лица, хотя и допускаю, что он тоже плод парфюмерного искусства. Вся она была тонкой ручной работы. В коричневой накидке и коричневой широкополой шляпе, она шагала под руку с высоким грузным мужчиной. Входя в вагон, она опередила своего спутника, и они заняли соседнее купе. Мурлыча под нос: «Все, что у меня было, это мое сердце, а теперь и оно пропало», я с притворным равнодушием пожал плечами и вскочил в вагон, когда просигналили отправление.
Вульф сидел на широком диване у окна и держался за поручень обеими руками. Тем не менее, когда поезд тронулся, его качнуло взад и вперед. Уголком глаза я заметил бешенство на его лице, но решил не обращать внимания и, вытащив из чемодана журнал, уселся в углу.
Все еще не расцепляя рук, он проорал в мою сторону:
– Мы прибудем в Канауа-Спа завтра в одиннадцать двадцать пять! Четырнадцать часов! В Питтсбурге наш вагон прицепят к другому составу! В случае поломки нам придется ждать дневного поезда! Если что-то случится с нашим локомотивом…
Ознакомительная версия.
