– Простите, что я вечно доставляю вам неудобства, полковник, – жизнерадостно начал он, с обычной колониальной широкой улыбкой, – но вы не возражаете, если сегодня сюда по делу заедет мой старый знакомый? Вообще-то это Флориан, знаменитый французский акробат и комик. Я познакомился с ним давным-давно, еще на западе (он по рождению – франко-канадец), и у него ко мне какое-то дело, хотя я и ума не приложу какое.
– Конечно, разумеется, – не задумываясь, ответил полковник. – Приглашайте любого друга. Я думаю, с ним нам будет даже веселее.
– Вы собираетесь вымазать его сажей, это вы хотите сказать? – воскликнул Блаунт и захохотал. – Да он скорее сам над остальными посмеется, уж поверьте. Хотя я не боюсь. Я ведь человек простой, мне нравится старая добрая пантомима, ну, вы знаете, когда мим садится на цилиндр, а тот не складывается.
– Только не на мой, пожалуйста, – с достоинством произнес Леопольд Фишер.
– Ну-ну, – примирительно произнес Крук, – давайте не будем ссориться. – Есть шуточки и похуже сидения на шляпе.
Неприязнь к юноше с красным шарфом, вызванная его хищническими взглядами и откровенной близостью с очаровательной крестницей, заставила Фишера самым едким и высокомерным тоном поинтересоваться:
– Не сомневаюсь, вам прекрасно знакомы вещи намного хуже сидения на цилиндре. Позвольте полюбопытствовать, какие именно?
– Например, когда цилиндр сидит на тебе, – парировал социалист.
– Всё, всё, всё! Что вы так расходились, господа? – вскричал тут канадский фермер с прямолинейностью истинного варвара. – Давайте не будем портить прекрасный вечер. А знаете что, давайте сегодня устроим какое-нибудь общее развлечение? Без вымазывания сажей и сидения на цилиндрах, раз уж вам это так не нравится… Но что-нибудь в этом духе. Давайте разыграем настоящую английскую пантомиму, с клоуном, Коломбиной и так далее. Я однажды видел такое представление, когда мне было лет двенадцать, еще до того, как уехал из Англии. С тех пор не было и дня, чтобы я об этом не вспоминал. На родину я вернулся какой-то год назад, и что я вижу? Все это вымерло! Что осталось? Сплошные слезливые сказочки. Я хочу горячую кочергу и полицейского, которого разделывают на котлеты, а мне предлагают одних принцесс, читающих нотации при луне, синих птиц и прочую чепуху. А мне больше по душе Синяя Борода, и особенно, когда он превращается в Панталоне.
– Разделывать полицейского на котлеты – это по мне, – сказал Джон Крук. – Для социализма это лучшее определение, чем некоторые из тех, что появились недавно. Но ведь устроить такое представление, наверное, будет слишком сложно.
– Да, ничего подобного! – взревел Блаунт, входя в раж. – Арлекинаду как раз проще всего устроить по двум причинам. Во-первых, потому что каждый может нести любую отсебятину, во-вторых, потому что для этого нужны только те вещи, которые есть в любом доме… Столы, вешалки для полотенец, корзины для белья и так далее.
– Верно, верно, – согласно закивал Крук и прошелся по комнате. – Только вот с полицейской формой заминка выйдет. Давненько, знаете ли, не убивал полицейских.
Блаунт задумчиво нахмурился, но потом хлопнул себя по бедру.
– Не будет заминки! – выкрикнул он. – У меня же есть адрес Флориана, он знает каждого костюмера в Лондоне. Я позвоню ему и попрошу захватить полицейскую форму, когда соберется ехать. – И он чуть ли не вприпрыжку направился к телефону.
– Правда, это восхитительно, крестный? – воскликнула Руби, пританцовывая на месте. – Я буду Коломбиной, а вы – Панталоне.
Миллионера такое предложение не привело в восторг. Он стоял с каменным лицом, как индейский воин.
– Я думаю, моя дорогая, – сухо произнес он, – на роль Панталоне вам придется подыскать кого-нибудь другого.
– Позвольте мне быть Панталоне, – сказал полковник Адамс, вынув изо рта сигару, и это было первое и последнее, что он произнес.
– Да вам за это памятник поставить надо! – улыбаясь во весь рот, крикнул канадец, возвращаясь после телефонного звонка. – Ну вот, роли мы распределили. Мистер Крук будет клоуном – он ведь журналист и знает все старые шуточки. Я могу быть Арлекином – для этого только и нужно, что иметь длинные ноги и прыгать вокруг. Мой друг Флориан по телефону сказал, что костюм полицейского он привезет и по дороге переоденется. Представление можно будет разыграть прямо здесь, в прихожей. Зрители будут сидеть вон там, на широких ступеньках лестницы, в два ряда. Дверь, хоть открытая, хоть закрытая, будет декорацией. Закроем ее – будет интерьер английского дома, откроем – залитый луной сад. Как чудесно все получается! – И, достав из кармана кусочек бильярдного мела, он очертил входную дверь, отделив воображаемую сцену. Потом посередине между дверью и лестницей провел по полу черту, обозначавшую рампу.
Как удалось за такой короткий срок устроить сие пиршество нелепости, остается загадкой. Но все было организовано с тем сочетанием задора и усердия, которое появляется, если в доме присутствует молодой дух, а в тот вечер в доме присутствовал молодой дух, хотя не все могли распознать два юных лица и сердца, которые его источали. Как это всегда происходит, изобретательность росла по мере того, как удавалось в поисках решения той или иной неожиданно вставшей задачи преодолевать рамки буржуазной сдержанности. Коломбина выглядела очаровательно в пышной юбке, которая странным образом напоминала большой абажур торшера из гостиной. Клоун и Панталоне придали своим лицам соответствующую белизну, позаимствовав некоторое количество муки у кухарки, а красные щеки нарисовали румянами кого-то другого из прислуги, кто остался (как и подобает истинному христианину-благодетелю) безымянным. Арлекина, который уже и так был весь завернут в фольгу из сигарных коробок, лишь с большим трудом удалось отговорить разбивать старые викторианские люстры с подвесками, блестящие осколки которых могли бы здорово украсить его костюм. Вообще-то он бы непременно сделал это, если бы Руби не нашла старый набор накладной мишуры, купленный когда-то для бала-маскарада, где она изображала бубновую королеву. Ее дядя, Джеймс Блаунт, вообще разошелся не на шутку: он так увлекся веселыми приготовлениями, что вел себя, как настоящий школьник. Улучив момент, он нахлобучил бумажную ослиную голову на отца Брауна, который стоически принял на себя эту роль и даже нашел какой-то особый способ шевелить ушами. Он еще попытался прицепить бумажный ослиный хвост к фраку сэра Леопольда Фишера, но под его тяжелым взглядом оставил эту идею.
– Дядя что-то уж слишком развеселился, – шепнула Руди Круку, которому с серьезным видом наматывала на шею связку сосисок. – Что это на него нашло?
– Он ведь Арлекин, а вы – Коломбина, – сказал Крук. – Я – всего лишь клоун, который рассказывает старые шутки.
– Ах, как жаль, что Арлекин не вы, – произнесла она и отвернулась, оставив конец связки сосисок болтаться в воздухе.
Отец Браун, хоть и видел все закулисные приготовления и даже заслужил аплодисменты, превратив подушку в фигурку младенца, вернулся к лестнице, занял место среди зрителей и замер в торжественном ожидании, как ребенок, впервые в жизни попавший в театр, перед началом представления. Зрителей было немного: родственники, пара друзей из соседей и слуги. Сэр Леопольд сел в первом ряду, и своей дородной фигурой, все еще увенчанной меховым воротником, почти полностью закрыл вид сидевшему за ним священнослужителю. Впрочем, среди зрителей не было критика, который мог сказать, много ли он потерял. Пантомима была совершенно беспорядочной, хотя и не совсем жалкой. В основном она состояла из импровизаций, главным источником которых был клоун Крук. В обычной жизни Крук был умным сдержанным человеком, но сегодня он был распален тем настроением, не понятным остальному миру, которое охватывает молодого человека, когда он замечает определенное выражение на определенном лице. Ему отвели роль клоуна, но он был практически всем: автором (насколько здесь вообще можно вести речь об авторстве), суфлером, декоратором, рабочим сцены и в довершение всего оркестром. Когда по ходу безумного представления возникали спонтанные антракты, он бросался к фортепиано и начинал играть какие-то популярные мелодии, совершенно неуместные, что тем не менее вполне соответствовало духу происходящего.
Кульминацией представления стал тот миг, когда двери позади сцены распахнулись, открыв вид на чудесный лунный сад, и зрители увидели приглашенного профессионального гостя, знаменитого Флориана в костюме полицейского. Клоун за фортепиано заиграл хор полицейских из оперетты «Пираты из Пензанса», но музыка утонула в громе оваций, поскольку каждое движение великого комика было точным, хотя и несколько сдержанным воспроизведением поведения истинного полицейского. Арлекин бросился к нему и хлопнул по каске, пианист заиграл «Ты где взял эту шляпу?», а ряженый страж порядка с удивлением, почти не отличимым от истинного, осмотрелся по сторонам. Прыгающий вокруг него Арлекин снова ударил его по каске (пианист исполнил несколько тактов «Давай-ка еще разик»). После этого Арлекин бросился с объятиями к полицейскому, они вместе под восторженные рукоплескания повалились на пол, и звезда пантомимы продемонстрировал свое знаменитое неподражаемое умение изображать мертвеца, о котором до сих пор еще вспоминают в Патни. Поверить, что живой человек может держаться настолько безвольно, было почти невозможно.
