– Мы вращаемся в высоких сферах, – сказал он.
Телеграмма представляла собой перечень имен и адресов: «Лорд Харрингби – Ущелье. Сэр Джордж Фоллиот – Оксшоттский Замок. Мистер Хайнс Хайнс, мировой судья – Парди-Плейс. Мистер Джеймс Бейкер Уильямс – Фортон, Старый Дом. Мистер Хендерсон – Дозорная Башня. Преподобный Джошуа Стоун – Нижний Уолслинг».
– Этим и ограничивается наше поле действий, – сказал Холмс. – Способ напрашивается сам собой. Бэйнс с его методическим умом, несомненно, избрал подобный же план.
– Мне не совсем ясно.
– Но, дорогой мой друг, мы ведь уже пришли к выводу, что в записке, которую Гарсия получил за обедом, назначалась какая-то встреча. Далее, если напрашивающееся толкование правильно и для того, чтобы попасть на место тайного свидания, надо подняться с парадного хода на второй этаж и искать седьмую дверь по коридору, то совершенно ясно, что дом очень большой. Столь же очевидно, что он стоит не дальше как в двух милях от Оксшотта, коль скоро Гарсия направился туда пешком и рассчитывал, по моему толкованию данных, вовремя вернуться в Сиреневую Сторожку, пока в силе его алиби, то есть до часу ночи. Так как больших домов поблизости от Оксшотта, наверно, не так уж много, я прибег к простому, самоочевидному методу: запросил агентство, упомянутое Скотт-Эклсом, и получил их список. Здесь они все налицо, в этой телеграмме, и наша запутанная нить другим своим концом уходит в один из них.
Было около шести, когда мы добрались в сопровождении инспектора Бэйнса до Эшера – славного городка в графстве Суррей.
Мы с Холмсом прихватили с собой все, что нужно для ночевки, и сняли довольно удобные комнаты в гостинице «Бык». Наконец вместе с нашим сыщиком мы отправились на осмотр Сиреневой Сторожки. Вечер был холодный и темный, резкий мартовский ветер и мелкий дождь хлестали нам в лицо, и от этого еще глуше казался пустынный выгон, которым шла дорога, еще печальней цель, к которой она нас вела.
Отшагав мили две, мы подошли, невеселые и озябшие, к высоким деревянным воротам, за которыми начиналась угрюмая каштановая аллея. Изогнутая, укрытая тенью, она привела нас к низкому, темному дому, черному, как смоль, на свинцово-сером небе. По фасаду в одном из окон – слева от двери – чуть мерцал слабый отблеск света.
– Тут у нас дежурит констебль, – сказал Бэйнс. – Я постучусь в окно.
Он прошел прямо по газону и легонько постучал пальцами в нижнее стекло. Сквозь потное стекло я смутно увидел, как с кресла у камина вскочил какой-то человек, услышал донесшийся из комнаты резкий крик, и через полминуты нам открыл дверь полисмен, бледный, тяжело дыша и с трудом удерживая в дрожащей руке шатающуюся свечу.
– В чем дело, Уолтерс? – резко спросил Бэйнс.
Полисмен отер лоб носовым платком и облегченно вздохнул.
– Хорошо, что вы пришли, сэр. Вечер тянулся так долго, а нервы у меня что-то не те, что были.
– Нервы, Уолтерс? А я и не знал, что у вас есть нервы.
– Понимаете, сэр, дом пустой, и тишина такая, да еще эта странная штука на кухне. И потом, когда вы постучали в окно, я подумал, что это опять вернулся он.
– Кто он?
– Сам не знаю. Не иначе как дьявол, сэр. Он тут все стоял под окном.
– Кто стоял под окном и когда?
– Часа два тому назад. Когда только начало темнеть. Я сидел в кресле и читал. Не знаю, что меня толкнуло поднять голову, но только в окошко, в нижнее стекло, на меня смотрело чье-то лицо. Боже мой, сэр, что это была за рожа! Она мне будет сниться по ночам.
– Ну-ну, Уолтерс! Констеблю полиции не пристало так говорить.
– Знаю, сэр, знаю. Но меня кинуло в дрожь, сэр, что пользы скрывать? Она была не черная, сэр, и не белая, и ни какого ни на есть известного мне цвета, а какая-то землистая, что ли, в желтоватых разводах. И широченная, сэр, – вдвое больше вашего лица. А глядела-то как: выпученные глазища и белые оскаленные зубы – ну, совсем точно голодный зверь. Говорю вам, сэр, я пальцем не мог пошевелить, не мог вздохнуть, пока это чудовище не исчезло, сэр, шмыгнуло куда-то и пропало. Я кинулся за ним в кусты, но там, слава Богу, никого не оказалось.
– Когда бы я не знал, что вы хороший работник, Уолтерс, я бы за такие слова закатил вам выговор. Будь там сам дьявол, полицейский на посту никак не должен говорить «слава Богу», когда не сумел его схватить. Может, вам это все померещилось, нервы шалят?
– Проверить это очень просто, – сказал Холмс, зажигая свой карманный фонарик. – Да, – доложил он, быстро осмотрев газон, – башмаки, по-моему, номер двенадцатый. Если у него и рост под стать, он должен быть великаном.
– Куда он делся?
– Видимо, продрался сквозь кусты и выбежал на большую дорогу.
На лице инспектора отразилось важное раздумье.
– Ладно, – сказал он, – кто бы это ни был и что бы он ни затевал, его здесь нет, и мы должны заняться нашей прямой задачей. С вашего разрешения, мистер Холмс, мы сейчас осмотрим с вами дом.
В спальнях и гостиных тщательный обыск, по словам Бэйнса, ничего особенного не дал. Очевидно, жильцы не привезли с собою почти что ничего, и все вещи в доме, вплоть до последних мелочей, были взяты напрокат. Оставлено было много одежды с маркой «Маркс и К°, Хай-Холборн». Телеграфный запрос уже был сделан и тоже ничего не дал: Маркс знал о своем клиенте только одно, что он исправный плательщик. Из собственного имущества было обнаружено несколько табачных трубок, кое-какие романы – два из них на испанском, – устарелый револьвер системы Лефоше да гитара – вот, собственно, и все.
– Тут ничего особенного, – сказал Бэйнс, вышагивая со свечой в руке из комнаты в комнату. – Теперь, мистер Холмс, я предложу вашему вниманию кухню.
Это было мрачное, с высоким потолком помещение окнами на задний двор. В одном углу – соломенная подстилка, служившая, должно быть, повару постелью. Стол был завален початыми блюдами со снедью и грязными тарелками – остатки вчерашнего обеда.
– Посмотрите вот на это, – сказал Бэйнс. – Как по-вашему, что это может быть?
Он поднес свечу к какому-то необыкновенному предмету, приставленному к задней стенке посудного шкафа. Он был такой сморщенный, съежившийся, выцветший, что не разберешь, что же это такое. Можно было только сказать, что это что-то черное, обтянутое кожей, и что похоже оно на крошечное человеческое тельце. Посмотрев на него, я сперва подумал, что передо мною мумия негритянского младенца, а потом мне показалось, что это скорей сильно скрючившаяся и очень старая обезьянка. Я так и не решил, чье же это в конце концов тело – человеческое или звериное? Посередине оно было опоясано двойною нитью бус из белых ракушек.
– Интересно… очень интересно! – заметил Холмс, вглядевшись в эти зловещие останки. – Есть что-нибудь еще?
Бэйнс молча подвел нас к раковине и поднял над ней свечу. По ней раскиданы были туловище и конечности зверски растерзанной, с неощипанными перьями крупной белой птицы. Холмс указал на оторванную голову с красным жабо на шее.
– Белый петух, – сказал он. – Чрезвычайно интересно! Случай в самом деле весьма любопытный.
Но самое зловещее мистер Бэйнс приберег напоследок. Он вытащил из-под раковины цинковое ведро, полное крови. Потом взял со стола и показал нам большое плоское блюдо с горой изрубленных и обгорелых костей.
– Здесь убивали и жгли. Это все мы выгребли из топки. Утром у нас был тут врач. Говорит, кости не человеческие.
Холмс улыбался, потирая руки.
– Должен вас поздравить, инспектор: вам достался очень необычный и поучительный случай. Надеюсь, вас не обидит, если я скажу вам, что ваши способности выше тех возможностей, какие открыты перед вами.
Маленькие глазки Бэйнса засверкали от удовольствия.
– Вы правы, мистер Холмс. Нас тут, в провинции, губит застой. Такой случай, как этот, для человека редкая удача, и я постараюсь не упустить ее. Что вы скажете об этих костях?
– Кости ягненка, сказал бы я, или козленка.
– А о белом петухе?
– Любопытно, Бэйнс, очень любопытно. Я бы даже сказал – уникально!
– Да, сэр, в этом доме жили, наверно, очень странные люди, и уклад у них был очень странный. Один из них погиб. Может быть, его слуги проследили его и убили? Если так, мы их перехватим; во всех портах стоят у нас посты. Но, на мой взгляд, тут другое. Да, сэр, на мой взгляд, тут нечто совсем другое.
– Значит, у вас есть своя теория?
– И я проверю ее сам, мистер Холмс. Мне это послужит к чести. Вы уже составили себе репутацию, а мне свою надо еще только утверждать. Хотелось бы мне, чтобы потом я мог говорить, что решил задачу без вашей помощи.
Холмс добродушно рассмеялся.
– Ладно, инспектор, – сказал он. – Ступайте своим путем, а я пойду своим. Если я чего-то достигну, все будет к вашим услугам по первой вашей просьбе. Пожалуй, я видел в доме все, что было нужно; и мое время может быть потрачено с большей пользой где-нибудь еще. Au revoir*, желаю вам успеха.
