Но мне надо еще рассказать о своем большом открытии. Я его сделал только что, в библиотеке. Мне было скучно, я искал книгу, чтобы провести время. И на меня свалилось настоящее сокровище. Я даже спрашиваю себя, что эта книга здесь делала, так как она не предназначена для «людей нашего возраста». Думаю, никто никогда не проверял ее содержание. И я мог пройти мимо такого чуда!.. Начало уже доставило мне настоящее наслаждение: «Читатель, возможно, ты хочешь, чтобы в начале этого труда я обратился именно к ненависти». Продолжение было немного длинным и однообразным, но дальше открываешь героя, который пробует кровь и слезы ребенка, чтобы в конце концов его убить. «Надо, – говорит он, – за две недели отрастить себе ногти, чтобы затем вонзить их в мягкую грудь не для того, чтобы убить, а чтобы получить возможность пользоваться «разновидностью его страдания». К сожалению, я не смог взять эту книгу, мне это запретили. Вот только несколько отрывков, которые я выучил наизусть в читальном зале…
За этим следовало много страниц, заполненных отрывками из книги, написанных еще более неуклюжим и трудным для чтения почерком, чем остальное. Мне было трудно поверить, что возможно удержать в памяти настолько длинные куски текста. У меня вряд ли бы такое получилось. Несколько страниц я проглотил, время от времени останавливаясь на некоторых местах; чаще всего выбор на них падал случайно.
Терпеть не могу преподавателя по английскому. У этой миссис Эванс дерьмовое произношение. Да еще при таком имени! И это преподаватель института: так сказать, элита страны!..
Из экономии времени и сил я пропустил бесконечное описание мадам Эванс, чтобы перейти к более интересному отрывку.
Еда в столовой сегодня была омерзительная. Мне бы хотелось взять ее прямо руками и силой затолкать в рот повару, чтобы тот хоть немного попробовал то, что осмеливается давать нам. Ему было недостаточно, что в прошлом году он чуть не сгорел. Несколько месяцев он носил смешную повязку. Прямо как Человек-Невидимка!
Я сразу же вспомнил о пожаре, который случился в кухонных помещениях: что было перед этим событием и все остальное.
– Странная манера изложения, не правда ли? Неожиданная для ребенка такого возраста. Вы заметили намеки на Лотреамона[40] и Рембо[41]: «Мерзкие страницы из моей записной книжки – проклятого»[42].
Я не ответил.
– Вы должны читать дальше, – снова заговорил Полифем. – Отрывок, отмеченный закладкой.
Вот уже два дня, как он вернулся. Левиафан. Будто отвратительная пиявка Мальдорора[43]. Я его больше не контролирую; впрочем, как бы я смог это сделать? Он остался прятаться в глубинах, расти и толстеть, зарываться в свою нору, чтобы еще больше увеличить свои силы дракона. Я почувствовал, как он движется к поверхности, будто… (нечитаемо). Я снова принялся за свои рисунки. Сперва рисовал Левиафана на больших листах белой бумаги; я хотел иметь его четкое изображение перед глазами, чтобы не пришлось вызывать его в своем воображении. Если б я только мог собрать все свои рисунки в книгу, это сделало бы его изображение более интересным и полным. А пока что вот приблизительная схема, которая его изображает.
За этим следовал рисунок карандашом, нечто вроде реалистично изображенного дракона: длинное чешуйчатое туловище и глотка, изрыгающая пламя.
Затем я нарисовал ту гостиницу в квартале Де-ля-Плен, где мы с мамой останавливались, когда мне было два года. Но сперва мне надо рассказать тот случай, иначе не будет никакой логической связи с книгой рисунков и писать о дальнейшем будет без толку. Логика – вот чего мне действительно не хватает и что иногда нужно, чтобы все шло своим порядком. Мы поехали в гости к Клер – маминой подруге, которая живет в Марселе. Не знаю почему, но мы не смогли у нее заночевать. Гостиница оказалась довольно жалкой, и я помню, что там были эмигранты, которые жили в комнатах наверху. Мы поселились на первом этаже, и комната не стоила тех денег, несмотря на то что была одной из самых «шикарных». Управляющего гостиницей я возненавидел с первого взгляда. Он был за стойкой. Он сделал маме сексистское замечание, это было очень неприятно. Мужчина не должен позволять себе такого по отношению к женщине. В том, как он смотрел на маму, было что-то непристойное. Я счел этого типа отвратительным… Он ходил в рубашке, совсем мокрой от пота; это было летом, ужасная жара, может быть, самая невыносимая, какую я только знал. Однажды днем я вернулся в гостиницу и, конечно, прошел мимо стойки. Я бросил на него взгляд; мне надо было посмотреть на него чуть дольше, чем его это устроило. Мама сказала мне как-то, что я должен стараться не смотреть на людей таким черным взглядом. Этот кретин поднял голову и спросил: «Что, сопляк, хочешь меня сфотографировать?»
Я совсем забыл эту историю до возвращения Левиафана, на целых два дня, пока мне не пришлось взяться за рисование. Сама собой мне пришла мысль о гостинице, пальцы сами схватили карандаш, хотя мозг им этого не приказывал. Мысленно я снова увидел крысиную морду этого типа. С первой же минуты я захотел, чтобы он умер, медленно. Первый рисунок у меня не получился. Думаю, не удалась перспектива. Второй был уже лучше, за него я даже почувствовал гордость. Затем вчера вечером, поздно ночью, я должен был приступить к самому делу. Чудовище должно было умереть. Я попытался поговорить с ним, но он ничего не хотел слушать. Наконец у меня была причина думать о крысиной голове.
Чтение этих записей наполнило меня ужасом и в то же время погрузило в глубокую печаль, так как я больше не мог отрицать очевидное. Александр нес ответственность за смерть этих людей, даже если ни одно из этих убийств невозможно ни вменить ему в вину, ни доказать. Что он за ребенок? Можно ли представить себе существо более измученное, чем то, что появлялось на этих страницах?
Увидев, в каком смятении я нахожусь, Полифем нарушил молчание:
– Александр явно наделен внутренней силой, которую он в довольно высокопарной манере называет «Левиафан». В Библии Левиафан – морское чудовище, которое представляет собой наши грехи и зло, живущее в каждом из нас. Впрочем, в этой тетради есть довольно много ссылок на Библию, но Александр их постоянно высмеивает или предается грязным речам по поводу религии. Не думаю, чтобы он когда-нибудь верил в Бога. Эта ссылка на Левиафана скорее способ выразить беспокойство, которое он испытывает по отношению к своим возможностям.
– Можно подумать, что он терпит наличие этих возможностей, не являясь их причиной.
– Хм… Очевидно другое: он сознательно использует их во зло, что подтверждается образом Левиафана. Но, с другой стороны, он не может помешать себе делать это. Трагедии, которые произошли по его вине, не были случайными. Он выбрал определенные цели, даже учитывая, что выбор был не самым разумным. Мотивом каждого из этих поступков кажется месть. Мужчина в той марсельской гостинице неуважительно обошелся с его матерью. Александр направил гнев против него, вызвав пожар.
– Не особенно убедительная причина…
– Не имеет значения. У Александра потребность выразить свое разочарование, направляя гнев против всего мира. Сверхъестественные способности давят на него, он не способен обуздать их. Думаю, у него всегда была какая-то форма шизофрении.
– Раздвоение личности?
– Шизофрения не имеет ничего общего с раздвоением личности. Эта болезнь вызывает постепенно развивающуюся изоляцию, неспособность человека вести диалог с другими. Чаще всего шизофрения начинается в подростковом возрасте, но случается – как без сомнения, произошло с Александром, – что она проявляет себя и раньше.
– Но Александр тоже жертва.
– Можно считать и так. Насилие стало для него формой общения – единственной, на которую он действительно способен.
Я хранил молчание, чтобы попытаться подвести итог всему, что только что узнал. Полифем владел искусством поворачивать ситуацию в свою пользу, но возможности Александра не оправдывают преступление, совершенное ими самими, – убийство моего брата.
– Вы говорили о манихейской картине мира, но слишком быстро забыли о том, что из-за вас вынес мой брат. Насколько я понимаю, для вас это всего лишь пешка, которой нужно любой ценой пожертвовать в общих интересах?
– Вы, конечно, мне не поверите, но смерть вашего брата – несчастный случай, которого никто не хотел.
– Несчастный случай? Вы что, издеваетесь?
– Вовсе нет. Долгое время нам не было известно о существовании вашего брата. Он не признал сына при рождении, и у нас не имелось причины интересоваться им.
– До того самого дня, когда вы его нашли и захотели заставить говорить.
– Человек, которому мы поручили найти вашего брата и постараться узнать от него, что стало с Александром, скажем так… вышел из-под нашего контроля.
