– Ничего, разберусь. – Он уселся на кровать голый, если не считать часов на руке, наклонившись вперед и скрестив свои крепкие руки на безволосых бедрах. Его светлую кожу стянуло от холода. Холдейн открыл чемодан, достал оттуда кипу одежды и несколько пар обуви.
По мере того как Лейсер облачался в каждую новую чужую вещь – в дешевые мешковатые брюки из грубой шерсти, расклешенные снизу и узкие в талии, в сильно поношенный пиджак с закругленными лацканами, в ботинки, имевшие странный коричневый оттенок, – он на их глазах превращался в какого-то другого человека, каким, вероятно, и был прежде. Его темно-русые волосы, не уложенные с помощью лосьона, потеряли форму, и в них стала видна седина. Он застенчиво смотрел на них, словно они узнали его секрет, с видом крестьянина, оказавшегося в обществе помещиков.
– Ну как я вам?
– Отлично, – ответил Эвери. – Ты выглядишь что надо, Фред!
– А если добавить галстук?
– Нет, галстук только все испортит.
Затем Лейсер перепробовал принесенные ботинки, каждый раз с трудом втискивая в них ноги в толстых шерстяных носках.
– Обувь польская, – сообщил Холдейн, подавая ему очередную пару. – Поляки снабжают ботинками всю Восточную Германию. Вам лучше захватить с собой лишнюю пару. Никто не знает, как долго придется идти пешком.
Из своей комнаты Холдейн принес тяжелый портативный сейф и открыл его ключом.
Сначала он достал бумажник: потертый, коричневый, с пластиковым кармашком посередине, в котором лежало удостоверение личности Лейсера, изрядно захватанное пальцами и помятое. Оно располагалось в квадратном окошке так, чтобы фотография Лейсера смотрела наружу – фото, напоминавшее тюремное. Рядом были вложены проездные документы и письменное приглашение на работу из государственного кооператива судостроителей в Ростоке. Потом Холдейн опустошил второе отделение бумажника, чтобы потом вернуть каждую бумажку на место, поясняя ее назначение.
– Регистрация при центре распределения продуктов… Водительское удостоверение… Партийный билет. Кстати, с какого года вы член партии?
– С сорок девятого.
Он вложил в бумажник снимок женщины и несколько уже загрязненных пальцами писем, часть из которых оставалась в конвертах.
– Любовная переписка, – коротко пояснил Холдейн.
Затем последовали и профсоюзный билет, вырезка из магдебургской газеты о росте производственных показателей местной промышленности, фотография Бранденбургских ворот (еще довоенная) и полуграмотная рекомендация, выданная бывшим работодателем.
– Так. С бумажником все, – сказал Холдейн. – Осталось добавить деньги. Прочие вещи у вас в рюкзаке. Кое-какие продукты и прочее.
Он достал из сейфа и подал Лейсеру пачку купюр. Лейсер стоял в покорной позе человека, которого обыскивают: руки отведены чуть в стороны, ноги широко расставлены. Взяв у Холдейна очередной предмет, он тщательно убирал его и снова принимал ту же позу. Затем расписался в получении денег. Холдейн внимательно проверил подпись, а затем спрятал расписку в черный портфель, который заранее поставил на столик чуть поодаль от всего остального.
Далее наступила очередь как раз тех мелочей, которые такой человек, как Хартбек, мог иметь при себе: связка ключей на цепочке – в том числе и ключ от чемодана, – расческа, носовой платок цвета хаки, слегка испачканный машинным маслом, пара унций заменителя кофе в пакетике, свернутом из газеты, отвертка, моток тонкой проволоки и какие-то металлические детали. Словом, странный набор всякой всячины, какой мог таскать в карманах рабочий.
– Боюсь, часы придется тоже оставить, – сказал Холдейн.
Лейсер отстегнул золотой браслет и уронил часы в подставленную ладонь Холдейна. Тот выдал ему часы в простом стальном корпусе восточного производства и выставил на них время, сверяясь с будильником, стоявшим у изголовья кровати Эвери.
Потом Холдейн отошел назад.
– По-моему, полный порядок, – сказал он. – Теперь оставайтесь здесь и поройтесь в карманах. Запомните точно, где у вас лежит каждая вещь. Но больше ни к чему в комнате не прикасайтесь, понятно?
– Мне все это известно, – сказал Лейсер и посмотрел на золотые часы, лежавшие пока на тумбочке. Он взял нож и сунул черные ножны за пояс брюк сзади.
– А где мой пистолет?
Холдейн завел стальной язычок замка своего портфеля за петлю и щелкнул им, как щелкают замком двери.
– Ты не возьмешь пистолет с собой, – сказал Эвери.
– Что значит, не возьму?
– Они так решили, Фред. По их мнению, это слишком опасно.
– Для кого?
– Это может вызвать опасные последствия. Я имею в виду, в политическом смысле. Направить в Восточную Германию вооруженного агента. Они боятся нежелательных инцидентов.
– Боятся? Они? – Он долго и пристально смотрел на Эвери, ища глазами на его молодом лице то, чего на нем заведомо не было. Потом он повернулся в Холдейну.
– Это правда?
Холдейн кивнул.
Внезапно Лейсер резко вытянул перед собой свои пустые ладони жестом нищего, просящего милостыню, его плечи затряслись под дешевым пиджаком, лицо исказило выражение, сочетавшее мольбу и страх.
– Пистолет, Джон! Вы не можете отправить меня туда без пистолета! Ради всего святого, позвольте мне взять его с собой!
– Прости, Фред.
С руками, все еще вытянутыми вперед, он повернулся к Холдейну:
– Вы сами не ведаете, что творите!
Леклерк, заслышав шум, поднялся наверх и встал в дверном проеме. Лицо Холдейна оставалось бесстрастным, как камень. Лейсер мог отбить об него все кулаки, но ничего не добился бы. Его голос упал до шепота:
– Что же вы со мной делаете? Господи, чего вы добиваетесь? – А потом выкрикнул, обращаясь к обоим: – Вы ненавидите меня, да? За что? Какое зло я вам причинил? Скажи, Джон, что такого я тебе сделал? Мы же были друзьями, или я заблуждался?
Когда Леклерк заговорил, тон его был очень спокойным, словно он намеренно желал подчеркнуть разделявшую их с Лейсером пропасть.
– В чем проблема?
– Он переживает из-за пистолета, – пояснил Холдейн.
– Боюсь, не в наших силах что-либо изменить. Вопрос вне нашей компетенции. Вы же знаете, как мы сами к этому относимся, Фред. Не можете не знать. Но это приказ. И ничего не попишешь. Разве вы забыли, как все обстояло в прежние времена? – добавил он жестко, как человек, чье слово не расходится с делом. – Я не имею права оспаривать приказы. Чего же вы от меня хотите?
Лейсер помотал головой. Его руки упали вдоль тела. Казалось, силы покинули его.
– Ладно, пусть будет так. – Он смотрел на Эвери.
– Во многих отношениях нож даже предпочтительнее, Фред, – добавил Леклерк ему в утешение. – Бесшумное оружие.
– Да уж.
Холдейн собрал одежду Лейсера.
– Нужно сложить это в рюкзак, – сказал он и, бросив искоса взгляд на Эвери, вышел из комнаты, увлекая за собой Леклерка.
Лейсер и Эвери молча смотрели друг на друга. Эвери испытывал неловкость, видя его в таком истеричном состоянии. Потом Лейсер заговорил:
– Нас было трое. Капитан, ты и я. И тогда все складывалось отлично. Пусть тебя не тревожат другие, Джон. Они для меня не имеют значения.
– Это верно, Фред.
Лейсер улыбнулся.
– Для меня это была лучшая неделя в жизни, Джон. Мы славно повеселились. Но странно, не правда ли? Мы все время гоняемся за девушками, а все решают мужчины, и только мужчины.
– Не надо так, Фред. Ты – один из нас. И всегда был. Все то время, что твоя карточка хранилась у нас, ты был для нас своим. Мы тебя не забыли.
– Как она выглядит?
– Их теперь две, скрепленные вместе. Одна старая, другая новая. Это такой длинный ящик. Активные агенты – так он у нас классифицирован. Твое имя первое в списке. Ты – лучший из всех, кто у нас есть.
Эвери даже мог сейчас себе его живо представить – индекс, который они якобы составили. Ему нетрудно было в него поверить, почти как в любовь.
– Но ты говорил, что там все в алфавитном порядке, – резко заметил Лейсер. – Ты сказал, что так раскладывают карточки лучших.
– Твоя и еще несколько всегда стоят в самом начале.
– И у вас есть люди по всему миру?
– Абсолютно везде.
Лейсер сдвинул брови, словно обдумывал нечто глубоко личное, готовясь принять решение, касавшееся только его одного. Он медленно оглядел голые стены комнаты, потом бросил взгляд на манжеты своего грубошерстного пиджака, а затем смотрел уже только на Эвери. Почти неотрывно. Взяв его за запястье – это было лишь легкое прикосновение, а не стремление повести куда-то за собой, он тихо сказал:
– Дай мне что-нибудь. Чтобы я взял с собой. Что-то свое. Любую вещь.
Эвери порылся в карманах, достав носовой платок, несколько монет и тонкий кусочек сложенного пополам картона, который развернул. Это был снимок дочери Тейлора.
– Это твой ребенок? – спросил Лейсер, заглядывая ему через плечо и видя детское личико в очках. Он сильнее сжал руку Эвери. – Мне бы хотелось взять у тебя это.
