Вскоре вернулся Нотт-Сломан. Суперинтендант встретил его во дворе.
– Ездил покататься на развалюхе Кавендишей, – сам начал разговор Нотт-Сломан. – Проветриться захотелось. В деревне остановился попить. Могу рекомендовать «Бихайв».
– Я, собственно, хотел спросить о завещании О’Брайана. Не знаете, где оно? Никак найти не можем.
– Откуда же мне знать… А что?
– Видите ли, сэр, вы дружили с покойным, вот я и подумал, что, возможно, были свидетелем при его составлении.
– Слушайте, да вы о чем? – насторожился Нотт-Сломан, и глаза его холодно блеснули. – Вы что же, намекаете, что я пытаюсь скрыть нечто? В таком случае позвольте заметить вам…
– Нет, нет, сэр, конечно же, нет. Это формальный опрос…
И все же Нотт-Сломан отошел с видом оскорбленным и задумчивым. Бликли же выругал себя за тактическую ошибку. Вопрос о свидетелях мог пробудить всякие мысли и развязать языки – стоит слуху распространиться, как кто-нибудь решит, что полиция, вопреки собственным утверждениям, не так уж держится за версию самоубийства.
После обеда Найджел оторвал Филиппа Старлинга от сочинения особенно злой статьи, в которой он разоблачал безобразия, допущенные бывшим редактором «Пифийских од», и увлек его к себе в комнату.
– Слушай, Филипп, мне надо узнать подноготную всей этой публики, и ты в этом, вероятно, мог бы помочь. А взамен я обещаю поделиться с тобой, исключительно с тобой, одной историей, которая до поры до времени должна оставаться в тайне. Но для начала один вопрос. Что это за кошка пробежала между тобой и Лючией?
Надменное, неприятное и в то же время чем-то привлекательное лицо Старлинга сделалось жестким. Он посмотрел куда-то в сторону, потом небрежно сказал:
– Ничего особенного. Просто мне нравятся пышные блондинки, а Лючия не любит низкорослых мужчин.
Говорил он точно в том же тоне, в каком пересказывал самые скандальные из своих историй; но Найджел чувствовал, что сейчас Старлинг становится все серьезнее.
– Ясно, – кивнул он. – Извини. Не думаю, правда, что ты на том что-нибудь потерял.
– Да о чем ты, ради всего святого? Это же настоящая сучка. К тому же мало найдешь в мире людей, которые вот так же, как она, обманывали бы себя. Посмотри на ее нынешнее поведение. Прямо-таки вдова фельдмаршала на похоронных церемониях. Заарканить О’Брайана на земле не удалось, так теперь ей очень хочется, чтобы брак состоялся на небесах. Тьфу! Меня тошнит от нее.
– Как ты думаешь, мог О’Брайан оставить ей какие-нибудь деньги?
– Наверное, мог. Связь у них была довольно тесная. К тому же она достигла пика в своей золотоносной профессии. Интересно, что это вы с Бликли так заинтересовались этим завещанием. Что за спешка?
– Фергюс О’Брайан был убит, – бесстрастно уронил Найджел, закуривая сигарету.
Филипп Старлинг протяжно свистнул.
– Что ж, тебе виднее, – вымолвил он наконец.
– И если ты проговоришься, здесь будет еще одно убийство, – улыбнулся Найджел. – А теперь расскажи мне побольше о мисс Трейл.
– Она объявилась в Оксфорде несколько лет назад, играла в местном театре. Довольно бездарно. Но неудачи на подмостках она компенсировала успехами в постели. С ума сводила педелей. В конце концов им пришлось объединить усилия и выкинуть ее из университета. Слишком многих студентов заставляло ее личико превышать свои банковские кредиты.
– А потом?
– Потом она переехала в Лондон. Никаких источников к существованию за вычетом ангелов-хранителей. Последним в ангельской чреде был Кавендиш. Она бросила его ради О’Брайана. У этого крысеныша, я имею в виду Лючию, всегда был потрясающий нюх, она чувствовала, что корабль вот-вот пойдет ко дну. А в нынешнем году, знаешь ли, финансовое положение Кавендиша сильно пошатнулось. Правда, не поручусь, что она просто не запала на О’Брайана. Поначалу ей пришлось бегать за ним, и ей должно было это нравиться. Он держал ее на коротком поводке, и в какой-то момент она начала понимать, что Фергюс дает ей не больше, чем она давала своим прежним партнерам. Лючия в роли выброшенной перчатки – интересное зрелище, и вот это ей уже понравиться не могло…
– Стоп, стоп, стоп, – взмолился Найджел, в притворном ужасе прижимая ладони к ушам. – Давайте по очереди, мотив за мотивом, а то вы уже сразу три на меня вывалили, голова кругом идет. Эдвард Кавендиш мог убить О’Брайана, потому что (а) тот увел его девушку, либо (б) он хотел как можно быстрее получить свою долю наследства, либо, наконец, то и другое; Лючия могла убить его, потому что нет ничего страшнее оскорбленного самолюбия женщины. Остается только узнать, что Джорджия – отвергнутая любовница О’Брайана, а Нотт-Сломан – агент ОГПУ, и все – у нас на всех в доме достанет материала. Ах да, забыл: миссис Грант. Что ж, ею могли руководить религиозные чувства.
– А меня за что так обошли вниманием? Даже как-то обидно в стороне оставаться. Сам-то я всегда представлялся себе потенциальным убийцей. Такой уж, понимаешь ли, у меня ум – он натренирован на решение практических жизненных проблем. – Выглядел Старлинг на редкость легкомысленно и невинно, как младенец, но взгляд его оставался острым и проницательным – сейчас он был похож на вундеркинда-переростка.
– Филипп, я бы с удовольствием поставил тебя во главе списка подозреваемых, – вздохнул Найджел, – но беда с мотивами – ничего в голову не приходит.
– Ты прав. Если бы мне хотелось свернуть шею кому-нибудь из этой компании, то это был бы Нотт-Сломан. Мерзкий тип. На войне – штабная крыса, сейчас держит придорожный ресторанчик, и, если тебе удастся предложить мне более тошнотворное сочетание, то я готов съесть собственную шляпу. Добавь к этому, что он обожает рассказывать всякие истории и щелкает орехи при перемене блюд за обедом, – в общем, будь Данте жив, ему пришлось бы придумать для него специальный круг ада. Тьфу на него!
– И где же тот ресторанчик?
– Близ Лондона где-то на повороте в Кингстон. Шикарное местечко, многим нравится. У него особое умение на то, чтобы развернуть такое дело. Не преминет отпустить шлепок подвернувшейся женской заднице и, уверен, цепляет к обеденному фраку все свои военные награды.
– Интересно, что сблизило их с О’Брайаном.
– Да, любопытно узнать, приятель. Быть может, шантаж. Знающие люди поговаривают, что Сломану и Люси случалось работать на пару, так что шантаж вполне вероятен.
– О? – иронически хмыкнул Найджел. – Чего-то подобного я как раз и ожидал. Теперь не хватает только крепкого, убедительного мотива для Джорджии. Жду.
– Нет, нет. В любви к скандалу ради скандала я не уступлю никому, но Джорджия – бабенка славная. Все, что нужно женщине, при ней: симпатичная уродина, эксцентрична, но в меру, остроумна, хорошая кухарка, чувствительна и чувственна, верна, прекрасно – как я слышал – держится на всем, от броненосца до верблюда.
– Всем удалась, только не пышная блондинка, – мягко усмехнулся Найджел.
– Да, все, только не пышная блондинка. Хотя, пожалуй, мог бы изменить своим правилам и подать заявку; но, к сожалению, она ангажирована. О’Брайан, видишь ли. Да. Она ему очень нравилась, да и Джорджия глаз от него не отрывала; не могу понять, отчего они не соединились.
– Это ты и подразумевал, говоря о ее верности?
– Не только. Она и к брату очень привязана. Он, должно быть, лет на десять старше ее, но Джорджия ухаживает за ним, как за единственным сыном. Я только раз видел ее по-настоящему взвинченной – то было на каком-то приеме, где Эдварду стало плохо. Можно подумать, конец света пришел, так она металась по гостиной. Да, она для брата что наседка для цыпленка. Не знаю уж почему. Он – старикан вполне приличный, хотя, без сомнения, из второй лиги.
– Да? А я думал, мозги у него на месте.
– Они есть, но… как бы тебе сказать… мозги финансиста. Их достаточно для того, чтобы сколотить состояние, но недостаточно, чтобы его удержать. В неотдаленном будущем Джорджии придется сильно с ним повозиться. Малый уже сейчас на грани нервного срыва. Нынче все утро бродил по дому с вытянутым лицом и дергающимися руками. Смотреть было жалко. Видит бог, Оксфорд – не самое спокойное место на земле, но в сравнении с фондовой биржей – это сказочная страна.
– А как вели себя другие гости?
– Лючия последовательно принимала позы скорбящей на похоронах, от нее так и несло трагедией: вдова-птичка, оплакивающая возлюбленного, «вдова» – как эвфемизм куртуазности, птица-куртизанка. Мне кажется, девушка действительно чем-то подавлена, так сыграть горе у нее просто таланта бы не хватило. Нотт-Сломан, благодарение богу, почти все время не было дома, а когда заходил – был относительно молчалив: атмосфера не благоприятствовала сальным историям. Бедняга Джорджия почти все время расхаживала с видом обезьянки, с какими дают представления шарманщики. Просто смотреть невозможно – заплакать хочется. Но при этом она остается опорой всей этой публике – добрым ангелом Эдварду, профессиональной сиделкой Лючии – и это, замечу, работа нелегкая, учитывая постоянные стоны и причитания Люси на тему ее разбитого сердца и героя-мученика, так, словно у Джорджии сердце не в десять раз больше и разбивается оно не на пять, а на пятьдесят кусков.
