– Прошу прощения. Я хотел узнать, что…
– Ты свободен. Спасибо.
После чего комиссар принялся мерить шагами кабинет, ожидая официанта из ресторана «Дофин». Чтобы скоротать время, он снова взялся за телефон и позвонил жене.
– Я не вернусь к обеду.
– Я начала это подозревать. Ты знаешь, который час?
– Нет. Но это не имеет значения.
Мадам Мегрэ рассмеялась, но комиссар не понял почему.
– Я пришел с вами поговорить…
– Всему свое время.
Это был третий допрос за день. Мегрэ хотел пить. Его блуждающий взгляд проследовал за взглядом молодого человека и остановился на бутылке коньяка и стакане, которые стояли на письменном столе.
Мегрэ покраснел, как ребенок, и чуть было не начал объяснять, что коньяк из большого стакана пил отнюдь не он, а Джеф Шрамек, который совсем недавно находился на месте Альбера.
Неужели его смутил немой упрек мальчишки? Неужели он боялся, что тот изменит мнение, которое составил о комиссаре Мегрэ?
– Входи, Жозеф. Поставь поднос на стол. Ты ничего не забыл?
Обзаведясь наконец едой, Мегрэ предложил:
– Давай пообедаем.
Вопреки собственному заявлению, Жорис ел с аппетитом, не прекращая с любопытством поглядывать на комиссара. После стакана пива юноша несколько восстановил душевное равновесие.
– Так лучше?
– Спасибо. Но вы назвали меня поганцем.
– Об этом мы сейчас и поговорим.
– Я действительно хотел с вами встретиться.
– Почему?
– Потому что мне надоело прятаться.
– А почему ты прятался?
– Чтобы меня не арестовали.
– И почему же тебя должны были арестовать?
– Вы и сами знаете.
– Нет.
– Потому что я – друг Моники.
– Ты был уверен, что мы сразу же это узнаем?
– Это нетрудно.
– А разве мы должны были тебя арестовать просто за то, что ты – друг Моники?
– Вы хотите заставить меня говорить.
– Черт возьми!
– Вы воображаете, что я намерен лгать, и пытаетесь поймать меня на противоречии.
– Ты это в детективах вычитал?
– Нет. В газетах. Я знаю, как вы беретесь за дело.
– В таком случае зачем ты пришел?
– Заявить вам, что я не убивал месье Турэ.
Мегрэ раскурил трубку и медленно поднес ко рту второй бокал пива. Он сидел за своим письменным столом, на котором стояла лампа с зеленым абажуром. Комиссар зажег ее, и в тот же момент первые капли дождя разбились о подоконник.
– Ты отдаешь себе отчет, что это означает?
– Я не понимаю, что вы хотите сказать.
– Ты предположил, что мы намерены тебя арестовать. Следовательно, у нас должны быть на то веские причины.
– Разве вы не побывали на улице Ангулем?
– Откуда ты это знаешь?
– Вы неизбежно бы узнали, что месье Турэ снимал комнату в городе. И все из-за его желтых ботинок.
Губы комиссара искривились в легкой усмешке.
– И что дальше?
– Женщина, конечно, сообщила бы вам, что я приходил к месье Турэ.
– И это причина, чтобы тебя арестовать?
– Вы допрашивали Монику.
– И ты считаешь, что она мне все рассказала?
– Меня бы удивило, если бы вы не заставили ее говорить.
– В таком случае почему ты сначала решил спрятаться под кроватью в квартире одного из своих друзей?
– Вы и это знаете?
– Ответь.
– В тот момент я вообще не думал. Меня охватила паника. Я испугался, что меня будут бить и заставят признаться в вещах, которые я не совершал.
– Это ты тоже прочел в газетах?
Разве адвокат Рене Лекера не распинался в суде присяжных о грубости полицейских, разве газеты не опубликовали его откровения? А на самом деле с утренней корреспонденцией Мегрэ получил письмо Лекера, в котором он сообщал, что приговорен к смертной казни и умолял комиссара навестить его в тюрьме.
Мегрэ чуть было не продемонстрировал письмо мальчишке. Но если это будет необходимо, он так и поступит.
– Почему ты покинул свое убежище на улице Гей-Люссака?
– Потому что я больше не мог проводить весь день, лежа под кроватью. Это было ужасно. У меня болело все тело. Иногда мне казалось, что я начну чихать. Квартира такая маленькая, все двери нараспашку, я слышал, как тетя моего друга расхаживает по комнате, и, если бы я шевельнулся, она бы тут же услышала.
– Это все?
– Я хотел есть.
– И что же ты предпринял?
– Я просто бродил по улицам. Ночью пробрался на Центральный рынок и несколько часов проспал прямо на мешках с овощами. Два раза приходил на мост Сен-Мишель. Я увидел Монику, которая выходила из здания криминальной полиции. Я наведался и на улицу Ангулем и еще издалека заметил мужчину, который, скорее всего, следил за домом. Я предположил, что этот человек работает в полиции.
– У тебя были мотивы убивать месье Луи?
– Разве вы не знаете, что я брал у него деньги в долг?
– В долг?
– Хорошо, если хотите, я просил у него деньги.
– Просил?
– Что вы имеете в виду?
– Существуют различные способы просить деньги, и некоторые из них, между прочим, не оставляют человеку возможности отказаться. На французском языке это называется шантажом.
Молодой человек молчал и сверлил взглядом пол.
– Отвечай.
– Я никогда бы ничего не рассказал мадам Турэ.
– Тем не менее ты угрожал рассказать?
– В этом не было необходимости.
– Потому что месье Турэ думал, что ты все расскажешь?
– Я не знаю. Я совсем запутался в ваших вопросах.
И юноша устало добавил:
– Я умираю от усталости и очень хочу спать.
– Выпей кофе.
Альбер подчинился, не спуская глаз с Мегрэ.
– Сколько раз ты приходил к месье Луи?
– Всего дважды.
– Моника знала об этом?
– А что она вам сказала?
– Сейчас речь идет не о том, что сказала Моника, а о том, в чем заключается правда.
– Она знала.
– И что ты сказал?
– Кому?
– Луи Турэ, черт возьми!
– Что мы очень нуждаемся в деньгах.
– Кто это – мы?
– Моника и я.
– Почему?
– Чтобы уехать в Южную Америку.
– Ты признался отцу девушки, что вы намереваетесь купить билеты на корабль и сбежать?
– Да.
– И какова была его реакция?
– В конечном итоге он признал, что это единственный разумный выход из положения.
Что-то не складывалось. Мегрэ понимал, что юноша думает, будто комиссар знает нечто, чего на самом деле не знал. Следовало соблюдать максимальную осторожность.
– Ты не попросил у месье Турэ руки его дочери?
– Нет. Он прекрасно понимал, что это невозможно. Во-первых, я несовершеннолетний, потребуется согласие моих родителей. Во-вторых, даже если бы мне удалось получить согласие родителей, мадам Турэ никогда бы не захотела видеть своим зятем мужчину, не занимающего никакого положения в обществе. Месье Турэ первый посоветовал мне не обращаться к его жене.
– Ты ему признался, что вы с Моникой неоднократно уединялись в меблированных комнатах?
– Я не вдавался в детали.
Молодой человек покраснел еще сильнее.
– Я просто сообщил, что Моника беременна.
Мегрэ не шелохнулся, ничем не выдал своего изумления. Однако он был потрясен. Беременность оказалась единственной вещью, о которой комиссар даже не подумал – он просто не разобрался в психологии парня.
– Сколько месяцев?
– Немного более восьми недель.
– Вы ходили к врачу?
– Я с ней не пошел.
– Но она ходила?
– Да.
– Ты ждал у подъезда?
– Нет.
Комиссар откинулся в кресле и машинально набил очередную трубку.
– И что ты собирался делать в Южной Америке?
– Все что угодно. Я не боюсь трудностей. Я мог бы стать ковбоем.
Альбер произнес последние слова так серьезно, с такой тайной гордостью, что комиссар тут же представил себе здоровенных, почти двухметровых парней, которых он встречал на ранчо Техаса и Аризоны.
– Ковбоем! – повторил он.
– Или я устроился бы на золотой прииск.
– Ну, конечно!
– Я бы что-нибудь придумал.
– И женился бы на Монике?
– Да. Я полагаю, что там это было бы легче сделать.
– Ты любишь Монику?
– Она моя жена, разве не так? И совершенно неважно, что мы не предстали перед мэром…
– И какова была реакция месье Луи, когда он услышал всю эту историю?
– Сначала он не мог поверить, что его дочь на такое способна. Он заплакал.
– Прямо при тебе?
– Да. Я поклялся, что мои намерения…
– …чисты, конечно. И что тогда?
– Он обещал нам помочь. В тот момент у него было совсем немного свободных денег. Он мне их сразу же вручил.
– Где эти деньги?
– У Моники. Она прячет их в своем письменном столе.
– А что с остальной суммой?
– Он обещал собрать деньги ко вторнику. Сказал, что ждет крупную выплату.
– От кого?
– Я не знаю.
– Он сказал тебе, чем занимается?
– Очевидно, он не мог этого сказать.
– Почему?
