Зак за рулем. Собран и целеустремлен. Конни Нюгрен отправился домой. Они не захотели брать его с собой – поначалу он протестовал, но потом сдался. Маловероятно, что братья и дети находятся на острове к северу от Норртелье – скорее всего, дом выпал из реестров из-за банальной административной ошибки.
«Хочу довести это до конца, – подумала Малин. – Я должна это сделать. А если вдруг окажется, что братья скрываются там с детьми, то лучше, если нас будет мало, – так больше шансов незаметно пробраться туда под покровом ночи. Ведь так?»
Похоже, Зак придерживается того же мнения.
Малин закрывает глаза.
«Взрыв на площади подбросил меня в воздух, – думает она. – Ударная волна уносит меня далеко в шведскую тьму; поначалу все расширилось, распространилось, а теперь снова сгущается.
Куда мы сейчас направляемся? Там ли братья, там ли дети?»
Но она убеждена – Йоксо Мирович говорил правду о детях.
Отчаяние в его глазах не могло быть наигранным. Да и запись подлинная.
«Папа… папа…»
На самом же деле Елена и Марко могут находиться в любой точке мира. Может быть, в Таиланде? Спрятаны где-то там. Или убиты – еще несколько дней назад…
Времени было так мало, что они не успели найти никаких электронных следов братьев – ни переписки по электронной почте, ни разговоров по мобильному, ни кредитных карточек, выданных на их имя, которые были бы где-то использованы. Ничегошеньки.
Постарайся уснуть, Малин. Используй этот час в дороге. Тебе понадобятся силы.
Руки Зака уверенно лежат на руле.
В машине тихо.
Похоже, они прибудут на место около полуночи.
* * *
Сон приходит к ней быстро, и чуть откинутая спинка сиденья таит в себе редкостные сны, потоки, рожденные из холода весенней ночи.
Лица девочек Вигерё.
Белые, отмытые от вины, они обращаются к ней из темноты сна:
«Неужели слишком поздно, неужели все пропало, Малин? Мы знаем, но не решаемся рассказать».
«Еще не поздно», – произносит Малин, но голос принадлежит не ей, а Туве.
«Еще не поздно!» И девочки смеются, а потом они исчезают, на их месте появляются два темных силуэта, которые протягивают к ней руки.
«Где ты, где ты?» И она видит Юсефину Марлоу в ее комнатке в подземелье, как та в своем сне протягивает руки к отцу и матери, и как они принимают ее, но их руки – из раскаленного металла, и вместо пальцев на них шевелятся страшные острые шипы.
Есть ли тут дети?
Есть ли тут Елена и Марко?
Затем появляется Ханна Вигерё, с мужчиной – судя по всему, это ее муж, и он говорит: «Дети есть, Малин, они есть, но где они? Мы не нашли девочек, но мы так хотим разыскать их! Разве смерть – это не такое место, где существует только любовь?»
Но тут сон чернеет, и она кричит своему собственному сну, пытаясь успеть, пока не поздно:
«А мой брат? С ним всё в порядке?»
И девочки, и белые дети без лиц шепчут ей в ответ:
«С ним всё в порядке, но ему одиноко, и он ждет, когда ты придешь к нему».
* * *
Бёрье Сверд бродит взад-вперед по своей кухне.
Полчаса назад ему позвонил Юхан Якобсон и сообщил, что Малин с Заком направляются на остров в шхерах, где есть крошечный шанс обнаружить спрятавшихся братьев и детей Йоксо Мировича.
Вся оперативная группа в курсе событий в Стокгольме, и ему начало казаться, что следствие движется к концу.
Стало быть, ни исламисты, ни активисты, ни мотоциклисты не имели к этому никакого отношения.
Его первая реакция на информацию о действиях Малин и Зака – полное безумие ехать туда одним, без прикрытия. Но потом он осознал, насколько маловероятно, что братья и дети находятся там, так что лучше всего провести небольшую вылазку – двое полицейских, которые тихо сделают свое дело.
К тому же он знает Малин. Знает настолько хорошо, что понимает: такое дело она, самостоятельная до полного умопомешательства, хочет сделать сама, и Свен Шёман склонен давать ей волю в подобных ситуациях. Свен тоже счел, что им стоит съездить туда.
Но все же…
Он не может справиться с тревогой. И как ни поверни, Малин, возможно, близка к разгадке – и тогда все это очень опасно.
Без Анны дом кажется пустым. Но ее дух парит над убранством дома, которое в сотни раз более изысканное, чем то, что мог бы придумать он сам.
И тут звонит его телефон.
На дисплее – номер Вальдемара Экенберга.
* * *
Вальдемар Экенберг стоит в своей кухне, курит сигарету под вытяжкой и старается успокоить себя словами Бёрье Сверда, но у него это плохо получается.
– Разве стокгольмские коллеги не могли дать им подкрепление?
– Ты же знаешь, что за человек Малин.
– Так что – прыгнуть в машину и ехать следом?
– Сейчас уже поздно, не так ли? И потом, это наверняка холостой выстрел.
– Куртзоны – богатые свиньи, – бормочет Вальдемар, делая последнюю затяжку. – Когда пахнет деньгами – вернее, потерей денег, – может случиться все что угодно, ты знаешь это не хуже меня.
– Они справятся, – произносит Бёрье, словно пытаясь убедить самого себя. – Зак – суровый мужик.
– Надеюсь, что они пристрелят их, если найдут, – говорит Вальдемар в надежде, что Бёрье будет возражать.
– Да, и свидетелей не будет, – произносит вместо этого коллега.
– Ты крут, – отвечает Вальдемар.
– В отличие от тебя, я крут по-настоящему, – отвечает Бёрье. – И потому могу позволить себе иногда быть мягким.
– Ты философ.
– Налей себе виски, – говорит Бёрье.
Вальдемар ухмыляется.
– Да ты что, у меня с прошлого раза до сих пор башка раскалывается.
* * *
Малин просыпается от телефонного звонка.
Ей удалось поспать около часа на откинутом пассажирском сиденье, и, прежде чем ответить, она думает, что скоро они уже будут на месте.
Голос Туве:
– Мама, где ты? Я пыталась тебе дозвониться.
Малин рассказывает, куда направляется, – что следствие увело ее к северу от Стокгольма. Но что завтра она обязательно вернется домой.
– Мне тебя не хватает, – говорит Туве. – Когда ты вернешься, мы поедем в Хельсингланд. К моему дяде, твоему брату.
– Обязательно, – отвечает Малин.
– Ты должна взять меня с собой.
Малин ощущает недоверие в голосе Туве, и ее вдруг пронзает мысль, что она несется куда-то в ночи и, возможно, подвергает себя смертельной опасности, не подумав о дочери, которая останется без матери, если что-нибудь случится.
«Впрочем, Туве уже не ребенок, иногда она взрослее и мудрее меня».
– Само собой, мы поедем вместе, – говорит Малин. – Мне бы и в голову не пришло поехать к нему без тебя.
Туве прощается и кладет трубку. И Малин чувствует, как весь страх перед поездкой в Хельсингланд улетучивается – такой эффект произвел на нее голос дочери.
«Она говорила так, словно ее мало интересует, где я и чем занята. Хотя, конечно, у нее своя жизнь. Она не в состоянии изображать чувства или тревожиться за мать. Кажется, она даже не подумала, что задание, на которое я выехала, может оказаться опасным».
Встречная машина.
Водитель не выключает дальний свет, и Малин видит, что Зак щурится, но сама смотрит широко раскрытыми глазами.
Свет.
Яркий свет.
А затем – когда тебя ослепили – наступает непроглядная тьма.
И Малин чувствует – они на верном пути, они спасут детей.
Они спасут Елену и Марко.
Не может быть, чтобы было уже поздно.
* * *
Страх – он твой слуга?
Юсеф Куртзон вглядывается в темноту своей слепоты. Он знает, что ставки сделаны, что жизнь – игра, в которую хочется играть до конца.
«Слабость – что вы намерены с ней сделать? Со своей неуверенностью?»
«Я играю с вами», – думает он в тот момент, когда что-то колет его в легкие, и все тело сотрясается от мощного приступа кашля, так что стенки легких, кажется, вот-вот лопнут.
«Я ни на минуту не прекращал игры. Удовольствие всегда доставалось мне, как сейчас, этой ночью, когда все идет к финалу».
Чучело варана злобно шипит рядом с ним. Мысленно он гладит его, похлопывает по холодной спине, смотрит в темноту.
Его слепота – белая слепота.
Он не боится темноты. Именно ее он искал всю жизнь, сделал ее своим достоянием.
Юсефина.
Леопольд.
Хенри.
Близнецы Тюва и Мира.
Те, другие дети.
«Скажите, вы слышали когда-либо о более грандиозной игре?»
Он закрывает слепые глаза, пытается представить себе, что теперь будет происходить, наслаждаясь тем, что является творением всей его жизни.
Не вышло.
Они зажгли свет в комнате, где держали детей, увидели их картинки на стенах с размытыми контурами, увидели ужас в их широко раскрытых глазах, услышали их крики, обращенные вверх руки – а потом дети крепко вцепились друг в друга, а братья нацелили на них свои пистолеты, но так и не смогли выстрелить.
Хенри и Леопольд Куртзоны стали кричать друг на друга. Их голоса смешались, так что их уже невозможно было различить.
– Ну, давай же!
– Стреляй!
