– Ее состояние изменяется. Мне кажется, мадам, конец близок. Я позову доктора.
Монахиня вышла из палаты. Джессоп подошел и встал у стены с другой стороны от кровати, так, чтобы оказаться за пределами поля зрения умирающей. Веки лежащей женщины затрепетали и открылись. Светлые голубовато-зеленые глаза равнодушно взглянули на Хилари. Они закрылись, потом открылись снова. В них, казалось, промелькнул слабый отблеск удивления.
– Где…
Это слово сорвалось с почти недвижных губ в тот момент, когда в палату вошел врач. Он взял пациентку за руку, нащупывая пульс, и замер у кровати, глядя на умирающую сверху вниз.
– Вы в больнице, мадам, – ответил он. – Самолет потерпел крушение.
– Самолет? – словно в полусне повторила она за ним слабым голосом, почти без дыхания.
– Вы кого-нибудь хотели повидать в Касабланке, мадам? Мы можем кому-либо сообщить?
Ее глаза с трудом сфокусировались на лице врача.
– Нет, – выговорила женщина и снова перевела взгляд на Хилари. – Кто… кто…
Хилари склонилась над ней и заговорила, ясно и отчетливо:
– Я тоже прилетела из Англии… если я чем-то могу помочь вам, пожалуйста, скажите мне.
– Нет… ничем… ничем… разве что…
– Да?
– Ничем.
Ее глаза снова моргнули и так и остались полуприкрытыми. Хилари подняла голову и встретила повелительный взгляд Джессопа, но лишь твердо покачала головой в ответ.
Джессоп шагнул вперед и встал рядом с врачом. Глаза умирающей женщины раскрылись, в них внезапно вспыхнуло осознание.
– Я знаю вас, – произнесла она.
– Да, миссис Беттертон, вы знаете меня. Вы можете что-либо сказать мне о своем муже?
– Нет.
Ее веки снова сомкнулись. Джессоп молча повернулся и покинул палату. Врач взглянул на Хилари поверх кровати и очень тихо промолвил:
– C’est la fin![4]
Но умирающая снова открыла глаза, с видимым трудом обвела взглядом помещение, потом посмотрела прямо на Хилари, чуть заметно шевельнула рукой, и та инстинктивно взяла в ладони ее мертвенно-белую холодную кисть. Врач пожал плечами, наклонил голову и вышел. Две женщины остались наедине. Олив попыталась заговорить:
– Скажите мне… скажите…
Хилари знала, о чем та хочет спросить, и неожиданно четко поняла, как ей следует действовать. Она склонилась над искалеченной женщиной и ответила ясным, полным сочувствия голосом:
– Да, вы умираете. Вы это хотите знать, верно? Теперь послушайте меня. Я хочу попытаться найти вашего мужа. Вы хотите что-нибудь передать ему через меня, если мне это удастся?
– Скажите… скажите ему… остерегаться. Борис… Борис… опасен…
Ее речь прервалась, дыхание задрожало. Хилари наклонилась поближе.
– Вы можете что-нибудь сказать, что помогло бы мне – помогло бы моим поискам, я имею в виду? Что поможет мне связаться с вашим мужем…
– Снег.
Слово было произнесено так тихо, что Хилари показалось, будто она ослышалась. «Снег? Снег?» – непонимающе повторила она про себя. Слабый, призрачный смешок сорвался с губ Олив Беттертон. За ним последовали такие же тихие слова:
Снег, какой прекрасный снег – погляди, погляди!
Поскользнулся и упал? Отряхнись, да и иди.
Она повторила последнее слово:
– Иди… иди. Иди и скажи ему про Бориса. Я не верила. Не хотела верить. Но, может быть, это правда… Если так, если так… – в ее глазах, устремленных на Хилари, читался мучительный вопрос, – берегись…
Из горла у нее вырвался слабый прерывистый хрип, губы задергались.
Олив Беттертон умерла.
IIСледующие пять дней были наполнены деятельностью, утомительной умственно, хотя и не требующей физических усилий. Запертая в частной палате в больнице, Хилари проделывала огромную работу. Каждый вечер ей приходилось сдавать экзамен на то, что она изучала весь день. Все подробности жизни Олив Беттертон, какие только удалось вызнать, были перенесены на бумагу, и от нее требовалось прочитать их и запомнить наизусть. Дом, в котором жила Олив, приходящая уборщица, которую она наняла, родственные связи, имена ее собаки и канарейки, каждая деталь шести месяцев ее замужней жизни с Томасом Беттертоном. Свадьба, имена свадебных подружек, их платья. Узоры на занавесях, коврах и обоях. Вкусы Олив Беттертон, ее склонности и повседневные занятия. Ее предпочтения в еде и напитках. Хилари не могла не изумиться тому, сколько кажущихся незначительными сведений было собраны воедино. Как-то она сказала Джессопу:
– Может ли что-то из этого иметь хоть какое-то значение?
На это он спокойно ответил:
– Вероятно, нет. Но вы должны превратить себя в подлинную копию. Подумайте об этом вот как, Хилари. Допустим, вы писательница. Вы пишете книгу о женщине. Эта женщина – Олив. Вы описываете сцены ее детства, ее юности, описываете ее свадьбу, дом, в котором она жила. И все время, пока вы это делаете, она становится для вас все более и более реальной. Затем вы проходите через это повторно. Но на этот раз вы пишете это как автобиографию. Вы говорите от первого лица. Вы понимаете, что я имею в виду?
Она медленно кивнула, поневоле впечатленная таким взглядом на вещи.
– Вы не можете думать о себе как об Олив Беттертон, пока не станете Олив Беттертон. Было бы лучше, если бы у вас было время научиться этому, но мы не можем дать вам больше времени. Поэтому мне приходится заставлять вас зубрить это. Заставлять, как школьника – как студента, которому предстоит важный экзамен. Но, слава богу, у вас быстрый разум и хорошая память, – добавил он, посмотрев на нее с холодным одобрением.
Приведенные в паспорте описания Олив Беттертон и Хилари Крэйвен были почти идентичными, однако на самом деле два лица полностью различались. Внешность Олив Беттертон была довольно обычной, в ней присутствовала лишь легкая миловидность. Она выглядела упорной, но не особо интеллигентной. В лице Хилари читалась сила и притягательная загадочность. Глубоко посаженные голубовато-зеленые глаза под ровными темными бровями скрывали огонь духа и немалую сообразительность. Изгиб линии рта выдавал широкую, щедрую натуру. Очертания подбородка были необычными – скульптор счел бы черты ее лица весьма интересными.
Джессоп думал: «В ней есть страсть – и отвага, и где-то глубоко, подавленный, но не задавленный, таится сильный задорный дух, который хочет наслаждаться жизнью и искать приключений».
– Вы справитесь, – сказал он вслух. – Вы способная ученица.
Этот вызов для ее разума и памяти подстрекнул Хилари. Она теперь была заинтересована в том, чтобы добиться успеха. Один-два раза ее посетили сомнения, и она высказала их Джессопу вслух.
– Вы сказали, что меня обязательно примут за Олив Беттертон. Говорите, что они вряд ли знают, как она выглядит, не считая общих деталей. Но насколько вы можете быть в этом уверены?
Джессоп пожал плечами.
– Нельзя быть уверенным – ни в чем. Но мы кое-что знаем о том, как устраиваются подобные спектакли, и похоже, что когда речь идет о международных операциях, между странами почти не происходит обмена сведениями. На самом деле это дает им большое преимущество. Если мы выявляем слабое звено в Англии – уверяю вас, в любой организации обязательно найдется слабое звено, – то это звено ничего не знает о том, что происходит во Франции, Италии или Германии, где угодно, и вскоре мы упираемся в глухую стену. Они знают свою малую часть целого – и ничего больше. То же самое касается и другой стороны. Осмелюсь утверждать, что все ячейки, действующие здесь, знают, что Олив Беттертон должна прибыть таким-то авиарейсом и что ей будут даны такие-то указания. Понимаете, не то чтобы она была важна сама по себе. Если они собирались привезти ее к мужу, то это потому, что муж хотел, чтобы она была с ним, и потому, что они считают, будто он будет лучше выполнять свою работу, если жена будет при нем. Сама она – всего лишь пешка в этой игре. Вы должны также помнить, что идея заменить вами настоящую Олив Беттертон возникла в результате секундного порыва, как импровизация – спровоцированная крушением самолета и цветом ваших волос. Наш план операции был таков: следить за Олив Беттертон, узнать, куда она направится, каким путем, с кем встретится – и так далее. Именно это и будет отслеживать другая сторона.
– Вы пробовали все это прежде? – спросила Хилари.
– Да. Это было опробовано в Швейцарии. Весьма ненавязчиво. И мы ничего не добились в том, что касается нашего основного объекта. Если кто-то и связывался с ней там, мы не узнали об этом. Если контакт и состоялся, он, скорее всего, был очень кратким. Естественно, они ожидают, что кто-то будет следить за Олив Беттертон. Они готовы к этому. И мы должны проделать свою работу более тщательно, чем в прошлый раз. Мы должны попытаться стать хитрее, чем наши противники.
