– К тебе какие-то полицейские, Джон, – сказала она и, не переступив порога, ушла.
Маллет первым вошел в комнату, Франт следом за ним. Это была просто обставленная спальня с секретером в углу. На откинутой доске лежал большой белый конверт. На кровати лежал Джон Фэншоу. Рядом с ним стоял пустой стакан. Фэншоу был полностью одет, только без ботинок, которые он из деликатности снял и поставил на полу. Он умер без боли и, судя по неомраченному челу, со спокойной совестью.
Франт сообщил новость мисс Фэншоу. Он застал ее на кухне, где она готовила ужин. Она выслушала его без малейших признаков эмоций.
– Он всегда говорил, что скорее сделает это, чем снова сядет в тюрьму. – Таковым было ее единственное замечание. – Он не сообщал мне, что вы можете прийти, но я не удивлена.
– Могу ли я… можем ли мы что-либо сделать для вас? – запинаясь, проговорил растерянный сержант.
– Спасибо, не надо, – ответила она и, пробормотав: – Нужно что-то приготовить, – вернулась к своей стряпне.
Инспектор, дав распоряжения о перевозке тела, обратил внимание на бумаги, лежавшие на секретере. Он заметил, что письмо адресовано ему, и, по обыкновению, отложил его напоследок. Он быстро разобрал аккуратно сложенные документы, определил их важность и разделил на две небольшие стопки: одни как представляющие ценность для полиции, а другие как ненужные. В числе первых были две банковские расчетные книжки, которые он изучил тщательно и не без удивления. И наконец, убедившись, что не упустил ничего, представляющего интерес, вскрыл письмо.
«Итак, инспектор, – начиналось оно без всяких предисловий, – вы решили проблему! Мои поздравления! Возможно, через час или того меньше вы будете топать здесь своими тяжелыми полицейскими ботинками, сгорая от нетерпения произвести арест и предоставить еще мертвечины для виселицы. Но когда вы явитесь, меня здесь не будет. Мне было бы достаточно легко отсутствовать телом и – если полицейский может понять это слово – душой, но я не стану этого делать. В моем возрасте не пристало затевать жалкую игру в прятки за границей, скрываясь в третьеразрядных отелях под вымышленным именем с длительной процедурой экстрадиции в конце. Я не желаю подвергаться подобному унижению, и две таблетки, купленные в Париже, избавят меня от этого. Но если откровенно, мне бы хотелось жить и дальше только ради того, чтобы испытать моральное удовлетворение, что я обвел вас вокруг пальца. Поскольку в этом мне отказано, нет смысла в дальнейшем существовании. И до конца я буду испытывать гораздо большее удовольствие, что оставляю этот мир, ставший лучшим местом после уничтожения негодяя.
Интересно, как вам удалось дознаться. Я, честно говоря, удивлен, поскольку, на мой взгляд, это было почти идеальное преступление, какое только возможно в несовершенном мире. Моей заслуги здесь нет, ибо, в конце концов, все спланировал он. Я просто воспользовался подвернувшимся случаем. Должно быть, необычно, когда человек обеспечивает алиби собственному палачу. Замысел был действительно очень прост. Как рассказал вам, я виделся с Баллантайном одну минуту в его кабинете в пятницу утром 13 ноября. Но умолчал, что снова встретился с ним в тот вечер. Я шел домой, и на углу Верхней Дейлсфорд-стрит мы почти столкнулись. Он, конечно, узнал меня, а его испуга было достаточно, чтобы я узнал его. Думаю, что я узнал бы его в любом случае. Если вы видите во сне одно и то же лицо в течение четырех лет, приклеенной бороды и большого живота мало, чтобы ввести вас в заблуждение. Я бросил ему вызов – сказал, что выдам его, если он не даст мне того, чего хочу, и, к моему удивлению, он повел меня к себе в дом на Дейлсфорд-Гарденс. Как только мы вошли туда, он спросил, сколько мне нужно. Я назвал скромную сумму, и он сел за стол, чтобы выписать чек. Несчастный глупец! Как будто деньги могли удовлетворить меня! Он быстро осознал свою ошибку. Он сел писать спиной ко мне, и было несложно вытянуть шнурок из шторы и накинуть ему на шею. Это был лучший момент в моей жизни.
Только начав просматривать его вещи, я понял, как мне поразительно повезло. Он собирался уехать из страны в тот самый вечер и сделал все соответствующие приготовления. В его портфеле я нашел две сотни фунтов и достаточно ценных бумаг для достижения всех моих целей. Там имелись паспорт Колина Джеймса и билеты Джеймса с зарезервированными местами на поезд и пароход, записка с названием отеля Джеймса в Париже, а на теле – одежда Джеймса и борода. Все было слишком легко. Мне оставалось только превратить Джеймса снова в Баллантайна – достаточно просто, за исключением того, что эта расфранченная скотина носил одежду, которая для меня слишком велика, к тому же мне пришлось нацеплять ему галстук Джеймса. Вот тут-то у меня и вышла промашка. Шея у него была… ведь вы ее видели. Потом я стал Джеймсом, а моя одежда отправилась в его чемодан. Я положил найденное письмо агентам по найму жилья в конверт вместе с ключами и вышел. Я отправился в Париж, как намеревался, но с неожиданным комфортом. То, что это было за его счет, делало путешествие вдвойне приятным. Оказавшись в Париже, Джеймс исчез – его найдут на дне Сены, – а Фэншоу приехал домой на этот раз третьим классом, швырнув паспорт за борт, когда пароход прибыл в Дувр.
А по поводу того, почему он приехал домой… Однако было бы жаль оставлять вас без чего-то неразгаданного, не так ли? Кроме того, времени остается мало. До свидания».
Письмо оканчивалось так же внезапно, как и начиналось. Маллет сунул его в карман, позвал Франта, чтобы тот подежурил возле покойника, и вышел на улицу дожидаться «Скорой помощи». Он чувствовал крайнюю усталость и отчаянную потребность в свежем воздухе. Когда он дошел до парадного, его кто-то негромко окликнул по имени. Он оглянулся и увидел Харпера, стоявшего на тротуаре, бледного и взъерошенного.
– Что вы хотите? – спросил Маллет.
– Он что – мертв, инспектор? – спросил молодой человек, в свою очередь.
– Да. Как вы узнали?
– Я… я догадался. Я подумал, что он так и поступит, – пробормотал Харпер.
Маллет снова взглянул на него. К этому времени дождь перестал, но его шляпа и одежда были мокрые, словно он некоторое время оставался под открытым небом.
– Как долго вы здесь стоите? – поинтересовался инспектор.
– Довольно-таки долго, – был ответ. – Я ждал вас. Я видел на улице полицейскую машину и не хотел входить.
Он говорил в странной мягкой манере, даже смиренно, без тени обычного высокомерия.
– Откуда вы узнали, что я буду здесь? И вообще, какое отношение вы имеете к этому делу? – настаивал инспектор.
Харпер глубоко вдохнул, прежде чем ответить.
– Я сказал ему, что вы придете, – произнес он наконец.
– Что?
– Как только вы объяснили, кем был Колин Джеймс, я понял, что у Фэншоу теперь нет алиби. Фактически вы сами об этом подробно рассказали. И я позвонил ему. Я надеялся, что он сбежит, но…
– Вы рассчитывали помешать правосудию?
– Да. – Голос Харпера становился все более извиняющимся. – Простите, инспектор, я понимаю, что был не прав, но я должен был так поступить.
– Что вы имеете в виду?
– Видите ли, он был лучшим другом моего отца.
– И помог разорить его, как мне сказали.
– Именно так. Хотя мой отец всегда говорил, что он не виноват. Я видел его в тот день, когда его освободили из тюрьмы. Он обещал помочь мне при первой возможности. А утром после коронерского расследования по делу Баллантайна я получил вот это.
Харпер достал из кармана смятое письмо и дал его инспектору. Оно было написано почерком Фэншоу и отправлено из Дейлсфорд-Корт-Мэншнз. Маллет прочитал следующее:
«Дорогой мой мальчик!
Обстоятельства, над которыми я не властен, помешали мне выплатить хотя бы какую-то часть в счет моего долга твоему отцу. Пожалуйста, прими то, что прилагается, в качестве некоторой компенсации. Ты обяжешь меня, если не будешь подтверждать получение этого письма или упоминать в разговоре с кем-либо факт его получения. Храни тебя Господь.
Дж. Ф.»
– К письму прилагались банкноты на сумму две тысячи фунтов, – объяснил Харпер. – Я не знал, клянусь, не знал, откуда взялись эти деньги. Я имею в виду, что никогда и никоим образом не связывал его со смертью Баллантайна вплоть до сегодняшнего разговора с вами в такси.
– Нет? – Маллет вскинул брови.
– Нет, не связывал. И как я мог? Правда, инспектор, вы должны мне поверить. Вы сами только что докопались до этого, – заметил он с оттенком прежней заносчивости. – А деньги значили для меня очень многое. Я не думал, не позволял себе думать, что это могло иметь какое-то отношение к убийству. – Голос его дрогнул, и он сказал еле слышно: – Сначала.
– Сначала. А потом?
– А потом – господи, это было ужасно! Я имею в виду неведение. И ни одной души, с кем можно было бы поделиться сомнениями.
Он содрогнулся и продолжил более спокойно:
