– Так оно и было бы, я вам скажу. – Железнодорожник покачал головой. – Но лорд Майло последний в их роду. Поэтому никто не помешал ему продать имение, когда он так захотел. Ему, наверное, уплатили кругленькую сумму. – Он приподнял кепи, приветствуя двух джентльменов, одного в широкой куртке с поясом, а другого – в шинели, которые прошли мимо, прежде чем свернуть к ведущим к дороге воротам.
– У него нет родных братьев или хотя бы двоюродных? – Этот вопрос детектив задал просто так, без всякой необходимости.
Начальник станции вновь обернулся к нему:
– Нет, сэр. У него был младший брат, но он погиб, бедняга. Это случилось в Италии или где-то еще в тех краях. – Он опять покачал головой. – Он, как говорят, утонул. Мне его очень жаль. Он был весьма приятным джентльменом, правда, немного необузданным. Красивый такой, чересчур вольно обращался с женщинами и с деньгами тоже. Но все равно, печальный конец, тем более в таком возрасте…
– Сколько лет ему было? – Это тоже едва ли имело значение, но Уильяму почему-то стало любопытно узнать такие подробности.
– Тридцать один год или, может, тридцать два, – ответил начальник станции. – Это случилось давно, больше четверти века назад; с тех пор прошло почти тридцать пять лет.
– А вы не знаете, в имении не осталось никого из прежней прислуги?
– О нет, сэр. Все слуги уехали вместе с их светлостью. Полковник Паттерсон привез сюда своих людей.
– Неужели я не встречу здесь никого, кто тогда там жил? – продолжал настаивать Монк. – А как насчет тех, кто работал не в самом доме? Например, садовник, лесник, кучер? Приходской священник, который служил здесь тогда, – может, он все еще служит?
Железнодорожник утвердительно кивнул:
– О да. Его дом стоит напротив церкви, прямо за второй рощицей вязов. – Он указал в сторону зеленой стены деревьев вдалеке. – Вы никак не пройдете мимо. Идите по дороге и никуда не сворачивайте. До него отсюда две мили, сэр.
– Спасибо. Благодарю вас за любезность и за то, что вы уделили мне время. – И, не дожидаясь ответного выражения признательности, сыщик зашагал в указанном направлении.
Обнаженные ветви вязов с шумом раскачивались под напором порывистого ветра. В небо взлетела большая стая грачей, вспугнутая охотившейся кошкой. Невысоко от земли, где стволы начинали ветвиться, прилепились их неопрятные гнезда. Зима в этом году выдалась по-настоящему суровой.
Священник оказался пожилым человеком, однако весьма подвижным, с живыми светлыми глазами. Он поприветствовал Монка, стоя возле изгороди и с надеждой разглядывая зеленую лужайку, где пробивались из луковиц первые побеги нарциссов.
Детектив объяснил цель своего визита, постаравшись изложить ее как можно короче.
В ответ священник посмотрел на него с нескрываемым интересом.
– Да, сэр, конечно, могу. Какое приятное утро, не правда ли? Еще совсем немного, и нарциссы совсем подрастут. Мне нравится, когда они зацветают. Заходите в гостиную, дружище! Там топится камин. Вам не помешает согреться с дороги.
Хозяин дома подошел к калитке и открыл ее, пропуская гостя. Потом они прошли по ведущей к дому дорожке, засыпанной мелкой галькой и обсаженной с боков кустами жимолости с тесно переплетенными ветками, на которых пока не показалось ни единого листочка.
– Кстати, может, вы пообедаете со мною? – предложил священник, пропуская Уильяма в дом, встретивший их приятным теплом. – Я терпеть не могу есть в одиночестве. Это недостойно цивилизованного человека. Хороший разговор никогда не помешает за столом, вам так не кажется? – С этими словами он прошел через тесно заставленную мебелью прихожую и распахнул дверь, ведущую в комнату со светлыми портьерами из вощеного ситца. – Моя жена умерла пять лет назад. С тех пор я перезнакомился со всеми здешними жителями. Я знаю каждого из них. Как и они меня. К тому же мы знакомы уже долгие годы. Поэтому нам трудно чем-нибудь удивить друг друга. Зимой становится совсем тоскливо. Летом скучать некогда, хватает дел в саду. Так как, вы сказали, вас зовут?
– Уильям Монк, мистер Николсон, – представился детектив.
– Ну да, мистер Монк, так вы согласны пообедать со мной и заодно рассказать, какое дело привело вас в Чилверли?
Сыщик с радостью принял приглашение. Он замерз и проголодался, а кроме того, ему казалось, что завести разговор будет куда проще, сидя за обеденным столом, чем в гостиной, какой бы уютной она ни была.
– Хорошо, прекрасно. Тогда устраивайтесь поудобнее, а я предупрежу кухарку, – засуетился хозяин.
Преподобный Николсон настолько обрадовался неожиданному компаньону, что Монк добрую половину обеда не решался открыть ему цель своего приезда. Наконец, покончив с холодной бараниной, маринадами и овощами, он отложил в сторону нож и вилку.
Горничная поставила на стол горячий пирог с мелко нарезанными яблоками и небольшой кувшин со сметаной, после чего принялась убирать пустую посуду, всем своим видом выражая удовлетворение.
Когда она удалилась, священник начал рассказывать. Уильям слушал его с удивлением, гневом и все большим состраданием.
Спустя два дня коронер начал дознание по поводу обстоятельств гибели Кейлеба Стоуна. На скамьях для публики не осталось ни одного свободного места. Случай казался всем на редкость необычным, и многим не терпелось узнать, как такое могло произойти.
Лорду Рэйвенсбруку пришлось прибыть в судебное присутствие для дачи показаний, поскольку он являлся единственным непосредственным свидетелем смерти Стоуна. Вместе с ним вызвали троих конвойных, сидевших теперь напряженно выпрямившись и испытывая смущение и почти панический страх. Джимсон не сомневался в невиновности всех троих, Бейли, наоборот, считал себя и своих товарищей виноватыми с головы до ног и достойными соответствующего наказания, а третий охранник, тот, которого отправили доложить о случившемся, вообще отказывался высказывать какое-либо мнение.
Эстер явилась в суд по вызову Рэтбоуна, а не коронера. Кроме нее, там находился врач, производивший официальное освидетельствование трупа.
Энид Рэйвенсбрук сидела рядом с мужем. Ее лицо по-прежнему оставалось бледным и изможденным, но во взгляде женщины чувствовалась твердость, и она к тому же уже не выглядела столь больной, как неделю назад. Возле нее находилась Женевьева Стоунфилд вместе с исполненным спокойствия и решительности Тайтусом Нивеном.
Селина Херрис сидела в одиночестве с высоко поднятой головой. Лицо ее сделалось белым, как бумага, а взгляд неподвижных глаз казался пустым после пережитого потрясения. Посмотрев в ее сторону, Оливер испытал какое-то необъяснимое сострадание. Их не объединяло абсолютно ничего – ни культура, ни какое-либо дело, ни вера в одни и те же идеалы. Они, можно сказать, даже говорили на разных языках. И все же, глядя на нее, Рэтбоун испытал такое ощущение, будто он сам тоже понес тяжелую утрату. Он понимал, что значит лишиться того, что было тебе неизмеримо дорого, как бы ты к этому ни относился и какие бы странные чувства при этом ни проявлял.
Эбенезер Гуд пока не появлялся. Ему полагалось выступать в роли официального представителя интересов Кейлеба Стоуна.
Оливер убедил Женевьеву позволить ему представлять ее как невестку покойного и, следовательно, его ближайшую родственницу. Рэйвенсбрук, будучи лишь опекуном Кейлеба в детстве, так и не усыновил официально ни одного из братьев, а Селина не являлась его законной женой.
Коронер, грузный добродушный мужчина, часто улыбающийся, однако скорее из любезности, чем в силу врожденного чувства юмора, что вполне соответствовало его профессии, объявил о начале дознания с соблюдением необходимых формальностей, а потом пригласил первого свидетеля – охранника по имени Джимсон. Обстановка этого зала выглядела весьма скромно в сравнении с судом в Олд-Бейли. Свидетелям не приходилось подниматься на высокую трибуну, и в зале не было покрытых изысканной резьбой стульев для присяжных, а коронер, в отличие от судьи, не восседал на похожем на королевский трон кресле. Джимсон прошел за незатейливое ограждение, отделявшее свидетельское место от остальной части зала, а дознаватель устроился за довольно изящным дубовым столом.
Свидетель дал клятву говорить правду, а потом назвал собственное имя и занятие. При этом он так волновался, что у него судорожно дергалось горло и он то и дело заикался.
Коронер посмотрел на него с благосклонной улыбкой.
– Теперь, мистер Джимсон, просто расскажите, что случилось. Не надо так пугаться. Мы лишь проводим дознание, вас ни в чем не обвиняют, – подбодрил он конвойного. – Давайте! Начните с того момента, когда арестованного вновь передали под вашу охрану, объявив перерыв в судебном заседании.
– Да, сэр! Ваша честь! – с готовностью отозвался взволнованный свидетель.
– Обращения «сэр» вполне достаточно. Я не судья, – поправил его дознаватель.
