Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана
Часть Первая
Чистосердечное признание
Как говорится, вначале было слово. Так вот, в данном случае даже слова не было. Была мысль. По чистосердечному признанию автора, она пришла к нему в голову в один из тяжелых понедельников, заполнив собой практически весь временной промежуток между похмельем и издательским авансом.
«Интересно, — подумал он, наливая дрожащей рукой пиво в стакан, — что приключилось бы с Остапом Бендером и Кисой Воробьяниновым, живи они в наши дни? Каково было бы бравому солдату Швейку, служи он, не приведи Бог, в советском стройбате? Чем занимались бы Шерлок Холмс и доктор Ватсон, опоздай Конан Доил с рождением лет этак на сто, пересели он своих героев из скромной квартирки на Бэйкер-стрит в апартаменты на Молдаванке?»
Последнее предположение показалось нам особенно забавным и… В общем, так родилась эта книга. Сразу вынуждены огорчить любителей литературных пародий. Возможно, кому-то из благожелательных критиков все же удастся обнаружить некоторые признаки этого жанра, в целом же, характеры и действия героев этой книги просто ни на что и ни на кого не похожи.
Конечно, одесский босяк не чета потомственным английским джентльменам. Сладить с этим «субчиком» при помощи одной дедукции было бы весьма затруднительно. Вот поэтому-то сыщику Холмову и фельдшеру Вацману понадобятся, помимо всяческих достоинств, необходимых матерым детективам, все обаяние, юмор и неподражаемая самоирония истинных одесситов. Короче, у вас есть шанс убедиться, что на свете есть еще место, где не перестают происходить самые невероятные события. Только нечего думать, что мы вот так возьмем и разболтаем сейчас все, что ожидает вас за этой страницей. Вам просто придется прочитать всю книгу от корки до корки.
Да, чуть не забыл! Если вам вдруг что-то напомнят описываемые события, имена и характеры, автор и издатели просят отнестись к этому, как к досадной случайности.
А. Грабовский
Медленно и осторожно, словно кот, охотящийся за воронами, поезд подкрадывался к вокзалу. Наконец он пару раз нервно дернулся и замер у перрона. Пассажиры засуетились и, схватив вещи, бросились к выходу. Однако дорогу им преградил хмурый, небритый проводник, у которого из незастегнутой форменной рубашки выглядывал большой мохнатый живот.
— Выходить будем по одному с раскрытыми кошелками, — процедил он. — Какая-то скотина, понимаешь, наволочку не сдала…
Через полчаса искомая постельная принадлежность наконец была обнаружена у визгливой бабульки, громче всех возмущавшейся самоуправством проводника, и Дима одним из последних вышел из вагона. Поставив чемодан на асфальт и придерживая его предусмотрительно рукой, он глубоко вздохнул и, радостно улыбнувшись, громко произнес:
— Ну, здравствуй, Одесса-мамка, как ты тут, без меня?..
Судьба Димы Вацмана, коренного одессита, служила образцовым подтверждением древней поговорки «Пути господни неисповедимы». Поступив сразу после школы в медицинский институт (для чего, кстати, его папе пришлось продать югославский спальный гарнитур), Дима проучился в нем два года и один месяц — ровно до того дня, когда Димин дедушка Зиновий Ефимович дрожащей рукой вынул из почтового ящика долгожданный вызов. Порадовавшись, вся семья разошлась по местам работы и учебы, уполномочив Зиновия Ефимовича подать заявление на выезд. А вечером выяснилось, что в этот же день Диму выперли из мединститута за две пропущенные лекции, его родителей уволили с работы по сокращению штатов, а к Зиновию Ефимовичу пришли представители райвоенкомата и отобрали его единственную награду — медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», якобы врученную ему по ошибке.
Через неделю стряслась новая беда: Дима получил повестку, призывающую его пополнить ряды доблестной Советской Армии. На взволнованное кудахтанье всполошенной Диминой родни равнодушный военком, позевывая, ответил примерно в том духе, что дескать, ничего страшного, все равно документы на выезд не оформите раньше, чем Дима вернется со службы.
Но тут военком ошибся. По прошествии года службы Дима получил из дома драматическую телеграмму: «Документы готовы виза открыта не уедем сейчас не уедем никогда квартиру пришлось сдать остановишься у тети Ривы вызов пришлем немедленно после демобилизации папа мама дедушка».
Стиснув зубы, Дима Вацман продолжал тянуть солдатскую лямку. Служил он в медсанбате танкового полка, расквартированного неподалеку от древнего города Бухара. Скоро по их полку, словно горячий южный ветер по пустыне пронесся слух, что полк направляют в Афганистан. Дима, имевший свое представление о понятии «интернациональный долг» встревожился и принял меры предосторожности. Знания, полученные в институте, плюс проглоченная на тонкой леске пуговица, один конец которой был привязан к зубу мудрости помогли ему угодить в госпиталь с подозрением на язву желудка. Впрочем, его хитрость вскоре раскрылась, и Дима едва не попал под трибунал. Спасло его лишь доброе сердце главного хирурга по фамилии Бершанский, который, сжалившись, оставил Диму дослуживать санитаром при госпитале.
…Тетя Рива, лучшая мамина подруга, жила в Красном переулке. Поднявшись на второй этаж, Дима подошел к двери, из-за которой доносился какой-то монотонный стук и позвонил. Стук прекратился, послышались оживленные голоса, быстрый топот ног. «Ждут», — умиленно подумал Дима. Щелкнул замок, дверь распахнулась, и он увидел радостно улыбающуюся тетю Риву. Узнав Диму, она тут же прекратила улыбаться.
— Тьфу ты черт! — раздраженно произнесла тетя Рива. — Это ты, Димочка? А мы уж думали, что грузчики: наконец приехали, где их только бесы носят… Заходи, дорогой, хорошо что ты нас застал.
Дима вошел в пустую, гулкую квартиру, увидел груду чемоданов, сумок, ящиков и сразу сообразил что к чему.
— Так, значит вы тоже… — вздохнул он.
— У Гриши троюродный брат в Балтиморе нашелся, — монотонно забормотала тетя Рива монолог, который, видно, приходилось ей произносить за последнее время не один десяток раз. — Сколько лет его искали, и вот, радость какая, нашли, едем воссоединять семью…
— А когда? — дрогнувшим голосом поинтересовался Дима.
— Сегодня отправляем багаж, ночуем у Фурманов, а завтра — у-у! — раздался из кухни жизнерадостный голос мужа тети Ривы Григория Абрамовича, который, весело пританцовывая, колотил молотком по стамеске, отбивая со стены кафельную плитку. — Коммунизм мы уже строили, хватит, знаете ли, теперь попробуем строить капитализм!
— Зачем вы плитку отбиваете? — скорее машинально, чем из любопытства спросил Дима. Он был ошеломлен неожиданной новостью и не мог собраться с мыслями.
— Продадим, — бодро ответил Григорий Абрамович. — Мы за нее в свое время девяносто пять рублей заплатили. Не оставлять же ее врагу, а?
— Кто ее купит? — удивился Дима, глядя на груду растрескавшихся кусков, валяющихся на полу.
— Сосед берет за полтора рубля. Конечно, деньги не велики, но тут дело в принципе…
Тетя Рива, между тем, стояла у окна и напряженно глядела ни улицу, приподнимаясь на цыпочках и по-лебединому вытягивая дородную шею.
— Где же черти носят этих грузчиков? — бормотала она. — Еще час назад должны были приехать.
— Там внизу, во дворе, стоял какой-то грузовик, — припомнил Дима. — Может быть, они вашу квартиру найти не могут?
— Этот грузовик уже четвертый день тут стоит, — скривила губы тетя Рива, досадливо махнув рукой. — Это будущие жильцы никак не могут дождаться нашего отъезда. С вещами дежурят.
— Понятно, — вздохнул Дима и, подхватив чемодан, направился к выходу. — Счастливо доехать, до свидания…
— Подожди! — крикнула тетя Рива. — Вот, тебе тут мама денег оставила.
И она, достав из сумки увесистый пакет, протянула его Диме.
— А Шекефельды не знае… — сунув пакет под мышку, хотел было спросить Дима, но тетя Рива перебила его.
— Уже два месяца, как там, — сказала она таким смущенным тоном, как будто Шекефельдов выслали из страны по ее личному распоряжению. — Ты к Марку Иосифовичу подойди, думаю там…
— Да ну его! — поморщился Дима. — Ладно, придумаю что-нибудь. Мне ведь недолго тут кантоваться. Всего доброго.
Он вышел на улицу, остановился, задумчиво почесал затылок, чуть не выронив пакет. Взглянув на него, Дима вспомнил, что с утра он еще ничего не ел, и направился к видневшемуся неподалеку ресторану «Киев». Увы, висевшее над входом в ресторан электронное табло гласило, что «свободных мест — 0». Дима огорченно выругался: «Не везет, так не везет». Но тут дверь ресторана резко распахнулась, и швейцар выпихнул на улицу горланящих мужиков, еле-еле держащихся на ногах. Неоновый ноль на табло тут же сменился на двойку, и Дима кинулся в кабак.
