Иоанна Хмелевская - Колодцы предков

– Что за дело? – подозрительно прервала его моя мамуся.

– Понятия не имею, какое-то очень старое.

– Прадед в царском войске получил попону, пропил ее, а теперь нам придется за нее платить, – предположила я.

– Я платить не буду, – быстро и решительно открестилась моя мамуся.

– Ты что, про попону он бы спросил у Франека, – запротестовала Люцина. – Наверное, какие-то осложнения с наследством от дедушки Витольда. Мы с этим не имеем ничего общего.

– Он, собственно, больше интересовался теткой Полиной, чем дядей Франеком, – сказал Франек. – Много я ему рассказать не смог, тем более, что телеграмма о смерти дяди тогда уже пропала. Я поискал в бумагах и нашел какое-то довоенное или военное письмо, где был адрес в Варшаве, на Хмельной. Он взял этот адрес. И еще он спрашивал разные вещи, почти о всей семье, я даже удивился, откуда он столько знает. Ну, я и подумал, что в конце концов и вы заявитесь...

– Сейчас, подождите, – вмешалась тетя Ядя. – Если у покойника были эти адреса, то вы могли их у него взять! То есть, я имею ввиду, что вы уже знали... То есть, милиция знала и могла вам сказать...

– Вот именно, – поддержала я ее. – И ты бы знал, где нас искать.

Франек слегка смутился.

– Я их и не видел. Они были записаны на бумажке, а бумажку никому не показывали. Я мог спросить, но было как-то ни к чему, потому что я тогда забыл про того типа... И вообще, с милицией лучше не связываться. По-моему, это какое-то семейное дело, только немного подозрительное...

– Вот, черт! – сказала заинтригованная Люцина. – Кто-нибудь из вас знает Ольшинского?

– Нет, – ответила я за всех. – Зато ты знаешь Менюшко.

Люцина оживилась.

– А вот и знаю, да будет тебе известно! Как пить дать, я это имя слышала, причем здесь, в этих местах. Мне тогда было шестнадцать лет...

– Никакого Менюшко тут никогда не было, – решительно остановил ее Франек.

– Ну и что? А я слышала...

– А хор ангельский ты не слышала? – ядовито поинтересовалась Тереза. – Столик у тебя по полу не прыгал? Духи тебе не являлись?

– Духи нет, только призрак. Я всегда его вижу, вот он, сидит за столом...

– Слушайте, они опять подерутся, – забеспокоилась тетя Ядя. – Я бы не видела ничего серьезного, если бы за ваш счет не убивали чужих людей...

Опять заговорили одновременно все. Связь нашей семьи с убийством казалась туманной, но, тем не менее, что-то в этом было. Какая-то мрачная тайна, касающаяся нашей семьи. Тереза жутко разволновалась, моя мамуся стала выдвигать предположения, достойные попоны прадеда, Люцина подошла к вопросу по деловому:

– Хорошо еще, что у всех есть алиби, – констатировала она с удовлетворением. – Пятнадцатого мы все были у Яди на именинах, а эту жертву убили как раз пятнадцатого вечером. Нам никак было не успеть.

– Ты могла нанять убийцу, – предположила я.

– Почему я? Мне не мешает, когда труп носит мой адрес!

– Так что, может, я? – немедленно обиделась Тереза.

– Вы действительно не можете серьезно подумать? – упрекнула их тетя Ядя.

– Как это? – удивилась моя мамуся. – Мы и так все время думаем...

Франек пережидал в терпеливом молчании. Он заглянул в кувшин, вылил в него остатки молока из ведра и оперся о дверной косяк.

– Вообще-то, я кое-что знаю, – неожиданно объявил он.

Стало тихо и все на него уставились. Тетя Ядя машинально подняла фотоаппарат, как будто это кое-что, которое знал Франек, необходимо было запечатлеть.

– Что ты знаешь? – поинтересовалась Люцина.

Лицо Франека приняло обеспокоенное и озабоченное выражение:

– А я и сам не знаю, что я знаю, – признался он неуверенно. – Кажется, какая-то семейная тайна. Понимаете, это было так. В самом начале войны, третьего или четвертого сентября, в тридцать девятом году, сюда приехал какой-то тип. Он поговорил с отцом и отдал ему какое-то письмо. Конверт. Я тогда был маленький, только девять лет исполнилось, и увидел все случайно. Вы же знаете, что мои старшие братья погибли, один на фронте, другой партизанил. У отца тоже срок подходил, войну он пережил, но чувствовал себя все хуже. Он страшно жалел, что остался только я, несовершеннолетний – в случае чего, сам не справлюсь. Пару раз он собирался мне что-то сказать, но все откладывал, ждал, пока я постарше стану. Только перед самой смертью, а мне тогда уже двадцать стукнуло, он выдавил из себя, что у нас есть какие-то сбережения. Я понял, что это он про тот конверт. А потом он почти не разговаривал, слишком долго ждал, пока я вырасту. Я узнал только одно: пока жива мать тетки Полины, нельзя и слова сказать. Мне это показалось странным, я думал, он бредит, какое отношение к делу имеет эта старуха, которую я и в глаза не видел. Тем более, она к тому времени и умерла...

– А вот и не умерла, – вставила Люцина. – Она умерла только в пятьдесят четвертом году.

– Да что ты? – удивился Франек. – Значит отец не бредил? Ну, тогда не знаю... Из того, что он тогда говорил, я понял, что усадьбы пропали – все национализировали, но самое важное надо отдать. Что отдать и кому – понятия не имею. Я потом искал этот конверт, чтобы оттуда хоть что-то узнать, но он потерялся, до сих пор не найду. Мне это было важно, потому что отец заставил меня поклясться, что я все сделаю как нужно, а я даже не знал, что надо делать. Я спрашивал, но отец все время повторял: «тут, тут», – и больше ничего. Теперь вы знаете все, что знаю я. Из-за матери тетки Полины я думал, что это касается вас, и вы что-то знаете...

Он замолчал и с надеждой смотрел на нас, мы, в свою очередь, как бараны уставились на него. Моя прабабка при жизни была особой довольно неудобной, это знали все, но кто мог подумать, что она добавит нам забот и через двадцать лет после смерти?!

– Ничего себе! – очнувшись сказала Люцина. – Впервые слышу и ничего не понимаю!

– А твоя мать? – беспокойно спросила Тереза. – Она тоже ничего не знала?

– Совсем ничего, отец говорил со мной наедине. Ни про какую тайну она не знала. Умерла ровно десять лет назад...

– А что за усадьбы национализировали? – вдруг заинтересовалась моя мамуся.

– Не знаю. Наверняка не наши. Отец вроде бы управлял каким-то чужим имуществом, это до войны было, я плохо помню. Старший брат дома почти не бывал, он где-то там сидел и управлял – как только вырос, стал помогать отцу. Я слышал, что он сторожит что-то чужое. После войны, как видно, этого чужого не стало, потому что отец занимался только нашим хозяйством, значит, чужое и национализировали. Вот и все. Больше я ничего не знаю.

Он оторвался от косяка, подошел к окну, выглянул во двор, затем уселся в кресло. Ему, вероятно, полегчало, он избавился от тяжести, одарив нас этой удивительной тайной. Он передал всю информацию и наконец-то может успокоиться.

– И все это время ты ждал, пока мы приедем? – недоверчиво спросила Люцина.

Франек пожал плечами.

– А что было делать? Я ничего про вас не знал. После смерти отца мать послала письмо в этот Тарчин, но оно вернулось с надписью, что адресат не известен. О том, что вы вообще живы, я узнал только от покойника. А милицию, сами понимаете, я предпочел не спрашивать...

– И правильно сделал, – похвалила его Тереза. – В семейные дела милицию лучше не вмешивать. Еще за что-нибудь посадят. А так – пожалуйста, все на месте, и можем спокойно подумать...

– Мы давно сюда выбирались, – прервала ее моя мамуся. – Франек, у вас здесь должен быть колодец.

– Извините? – удивился Франек.

– Колодец. У тебя должен быть колодец...

– Ну, начинается! – сердито фыркнула Люцина.

– Где он?

Франек страшно удивился.

– Колодец? Ну, есть колодец, артезианский. Насос качает воду в бак, я сам все сделал. Колодца, собственно нет, только краны. Колодец есть у соседей.

– Но у тебя был колодец, я уверена, – не отступалась моя мамуся. – Что с ним случилось?

– Засыпан. Два верхних круга я снял, а остальное осталось.

– Если круги, значит он новый, а раньше был старый. Где был колодец у твоего деда?

Мы смотрели на мою мамусю с безнадежным отчаянием. Франек разглядывал нас с растущим недоумением, но отвечал, не сопротивляясь, хотя и не понимал, в чем тут дело.

– Дедовский колодец был возле старого дома. Если вас так интересуют колодцы, то их было целых два – один старее, другой новее. Старый дед засыпал еще в молодости и выкопал новый. Он служил долго, только перед самой войной дед вырыл последний, с кругами, даже не знаю зачем, в прежнем была хорошая вода.

– Вот, пожалуйста! – сказала моя мамуся и с триумфом посмотрела на нас.

– Ты действительно думаешь, что в каждом колодце, который остался от наших предков, должно лежать бог знает что? – спросила Тереза сдавленным голосом.

– Должно, не должно, но может...

Тетя Ядя, занятая сменой пленки в фотоаппарате, подняла голову:

– Вас совсем не задевают эти таинственные происшествия? – осуждающе спросила она. – Колодец? Да, очень может быть, что в этой семье урожай на фаршированные колодцы, но тут происходит достаточно событий и без колодцев. Вас это совсем не волнует?