А Хутчишу как раз и требовалось вязкое шоколадно-непрозрачное содержимое бутылки и алюминиевая завинчивающаяся крышечка. С острым режущим краем, чтоб дружно рубить канаты. Потому как ничего другого колюще-режущего в карманах фальшивого негра не было. Спасибо, добрый русский человек. Ты не выпить негру дал, ты Родину спас.
Спеши, спеши, спеши, целуются с мостовой подошвы. На спине полощется размалеванная павлинами рубаха.
Добрый русский человек остался за спиной, растерянно озираясь: был черный парень, или это белая горячка? А бутылка куда подевалась? В руке ощущалась непривычная легкость. Добрый человек, чтобы увериться в потере, несколько раз сжал и разжал пальцы. И от души заехал в морду наступившему ему на ногу китайцу. Негры, китайцы — откуда? Чей сегодня праздник?! Выпускников Бонч-Бруевича или русских моряков?!!
Китаец упал, подпрыгнул, как ванька-встанька, и побежал дальше, даже не попытавшись отомстить. Смущенно одергивая непривычную гражданскую одежку. Пронырливый, как коростель.
Хутчиш был уже далеко. Рядом с небольшим рекламным воздушным шаром чая «Липтон», втиснувшимся меж надувной, в два человеческих роста, банкой пива «Becks» и ждущей своего кинг-конга огромной, раздувшейся емкостью «кока-колы». Воздушные шары стремились ввысь, но были прикованы капроновыми шнурами с чугунными башмаками на концах к булыжной мостовой Дворцовой площади. Папа Анатолия, Иван Князев, наверняка выбрал бы воздушный шарик «Becks», кто-нибудь из нового поколения погибшего объекта У-17-Б — «колу»... А прапорщик нацелился на то, что меньше всего привлекало зевак — «Да здравствует „Липтон“.» — и позволяло к официальной рекламе добавить два жизненно важных слова.
Магнитола завела Криса Ри — естественно, «Road to Hell», и Анатолий выключил ящик к чертовой бабушке: накаркает еще... Стало непривычно тихо. Даже гомон веселящейся толпы вроде бы поутих.
Рекламный воздушный шарик в пешем маршруте Хутчиша был отмечен как конечная остановка, и не имело никакого значения, что в целях рекламы дизайнер придал этой остановке форму чайника. Чайниками, если прапорщику удастся воплотить задуманное, окажутся враги.
Обстановка в окружающем мире изменялась медленно-медленно, словно нехотя. С черепашьей скоростью двигали руками и ногами посторонние. С черепашьей скоростью, вяло-вяло переставляли ноги и беззвучно хлопали ртами набегающие неприятели.
Одной рукой поливая белую поверхность шара дорогим заморским ликером, другой Хутчиш наотмашь рубил капроновые стропы острой кромкой крышечки. Стропы издавали контрабасный звук. Контейнер с установкой Икс он держал в зубах за ручку, чтоб не сперли.
Застывшие на парапетах и фронтонах Зимнего дворца, изрядно вызелененные временем скульптуры с одобрением смотрели на действия прапорщика. Поторопись, браток. Не дай себя сцапать.
Перекушенным спагетти отнял последний строп. Отшвырнув опорожненную пузатую бутылку и затупившуюся крышку, Хутчиш взял магнитолу в левую руку, намотал на кулак правой несколько размочаленных шнуров и начал подниматься, увлекаемый ввысь освобожденным воздушным шаром. Как прилипший к чайнику пакетик «липтона».
Первый из подбежавших китайцев чуть не поймал его за подмигивающий огоньком кроссовок, но этим самым кроссовком получил вмятину на носу — на долгую память. Второй лихорадочно расстегивал пуговицы рубахи, где под мышкой потно скрипела кобура.
Тут огромный воздушный чайник развернуло, и на другом его боку стала отчетливо видна наспех выведенная аршинными корявыми буквами надпись «PAL/SECAM».
Дворцовая площадь взорвалась аплодисментами. Аплодисменты предназначались отважному воздухоплавателю.
Хутчиш разминулся с ангелом, венчающем Александрийский столп. Мощная, вытесанная из гигантского гранитного монолита дорическая колонна стала прапорщику по щиколотки. Ангел на прощание отсалютовал бронзовой десницей.
Внизу бойцовыми петушками кукарекали китайцы-шестерки. Тыкали пальцами в ясно вырисовывающуюся на желтом «липтоновском» фоне надпись, не растекающуюся благодаря густоте ликера, и спорили, размахивая руками: следует ли принимать надпись за пароль или не следует. Как на базаре, честное слово.
Пока преследователи связывались с оставшимся на набережной предводителем, пока тот — с Господином Доктором, время было упущено. Анатолий взмыл на недосягаемую для прицельного пистолетного огня высоту.
От Александрийского столпа Анатолия понесло к Адмиралтейству. Пролетая над ним, прапорщик видел несколько дремлющих у ворот черных «волг», некрашеную оцинкованную крышу, снующих внизу матросиков срочной службы в белых голландках и синих гюйсах.
Далеко по краям горизонт заворачивался к небу. Надо было выжить во что бы то ни стало. Надо было обыграть одного из лучших игроков мира. Обыграть в игре, где ставкой служил этот мир.
Группа китайцев, явно снятая властным приказом Господина Доктора с оцепления другого корабля, семенила под подошвами прапорщика, с муравьиным усердием огибая углы Адмиралтейства. Все только начинается.
Прекрасный в своей устремленности, радостно горящий сусальным золотом шпиль с приевшейся эмблемой кораблика разминулся с чайником на оговоренном правилами судоходства расстояние.
Теперь под ногами аэронавта клубились кроны парковых дубов, берез, лип, акаций; мелькнули зонтики летнего кафе и медный Петр, на всем скаку мчащийся в Неву.
И тут снова шарахнуло в полнеба. И полнеба заискрилось фейерверочным северным сиянием. Бриллиантовый дым окутал воздушный шар.
Это было даже к лучшему. Это отвлекало от безрадостных мыслей о всесилии врага.
Снизу вверх ударила следующая порция шутих. Косяк золотых рыбок прилип к стеклам небесного аквариума. Теперь Анатолий понял, что чувствует пилот бомбардировщика, угодивший на прицел зениток. Веселей только смерть.
Икринка золотой рыбки прожгла папуасно-яркий рукав рубахи, а следующий залп фейерверочных мортир швырнул летающий чайник на верхушку купола Исаакиевского собора и под фанфарный «пш-ш-шик!» превратил в сдувшийся парашют.
Пока Анатолий с помощью одной руки (в другой была намертво зажата магнитола-контейнер) выкарабкивался на крошечную огороженную площадку по лохмотьям ткани — несолидно лимонной, веселенькой, как пляжный ансамбль, и искал черное ничто вентиляционного окошка, китайцы четырьмя колоннами с разных улиц окружали собор. Вот они — не растерявшие задор предугаданные главные силы. А ведь, кажется, в мировой литературе подобная коллизия была описана, с грустью подумал Анатолий. Квазимодо, в одиночку отстаивающий Нотрдам-де-Пари.
В соответствии с архитектурными правилами середины прошлого века вентиляционное окошко должно быть где-то здесь.
[83]
Но прежде чем Анатолий нашел искомое, ему пришлось обежать всю площадку, расположенную в сотне метров от земли, на верхушке плафона главного купола. Великолепная панорама одолевшего болота города открылась прапорщику, и возбужденные нервы только обостряли чувство прекрасного.
Теперь у его ног вместо Сенатской лежала Исаакиевская площадь с другим памятником другому всаднику-государю. Ну что ж, кто-нибудь из нас обязательно выиграет это пари со смертью. Или Доктор, или я.
Наконец Анатолий нашел искомое; поставил магнитолу на металлический заклепчатый пол площадки и склонился над лазом, ведущим в бездну.
В Исаакии, закрытом в этот час, свет был погашен, поэтому во тьме лишь угадывались контуры громадной мозаичной фигуры, похожей на розу ветров, над которой, с тихим шипением разрезая воздух, совершал свои бесконечные колебания маятник Фуко. Шарообразный, чуть больше футбольного мяча груз на бесконечно длинной нити троса [84]. Не зря мегатонник тренировался видеть в темноте, ох не зря.
Анатолий вздохнул, ухватился обеими руки и принялся неторопливо, выбирать колючий, ходящий ходуном трос, наматывая его на локоть.
Ради чего он это делает, думать было вовсе не обязательно. Просто сыграл один из заранее просчитанных двухсот семидесяти трех вариантов решения проблемы. Сыграл — и ладно. Думать следовало не о варианте, а о себе. О друзьях и врагах.
Ощутив под ногами твердь, Анатолий воспрянул духом. Лихая бесшабашность азарта взбудоражила кровь, как допинг. Теперь можно и свой последний бой принять. Как это смог сделать папа. А повезет — так и ноги унести. Хотя... Нет, нельзя недооценивать противника. Да когда ж этот трос кончится-то?.. Мышцы были готовы лопнуть, вздулась шея, вены проступили на руках. Есть предел человеческим силам. Но есть и такое понятие, как «надо». Которое, бывает, становится сильнее любых стимуляторов. Все выше выбирая трос с маятником, Анатолий бормотал:
— Это вам за то, что отец не успел ничего рассказать про маму... Это за Алису...
