Ознакомительная версия.
– Ничего, – Саша улыбнулась, – мы справились. Экзамены Вика сдала на «отлично».
– А как Слава после всего, тоже в клинике лежал?
– Ты знаешь, нет. Он очень повзрослел, пережитое смыло всю шелуху, и теперь это совсем юный, но мужчина. Сильный, честный, добрый и очень заботливый. Детство, конечно, еще поигрывает, ему ведь четырнадцать всего, но в целом я своими детьми могу гордиться. И горжусь.
– А с отцом они как?
– Никак, – Саша налила воды в электрический чайник и включила его.
Мы сидели с ней в просторной кухне. Беседуя, Саша одновременно накрывала на стол. Наверное, следовало бы принять душ с дороги, но меня так разморило в этом уютном доме, что сил хватило лишь добраться до славного диванчика, расположившегося у окна.
Мы помолчали, слушая бульканье закипавшей воды. Щелчок чайника послужил выстрелом стартового пистолета.
– Знаешь, – Саша нервно крутила в руках изящную кофейную чашечку, – я одного не могу понять: как за все эти годы я не смогла разобраться в своем муже? Почему не разглядела рядом такую мразь? Неужели Андрей всегда был таким, или это деньги его испортили? И чего в результате он добился? Семи лет колонии строгого режима? Достойный финал жизни! Гниет теперь там, всеми забытый и никому не нужный. Дети о нем даже слышать не хотят. Представляешь, – Саша криво усмехнулась, – и Вика, и Слава собираются добиться лишения Андрея родительских прав. Они не хотят иметь с Голубовским ничего общего. Фамилию мы тоже меняем на мою девичью. Демидовы мы теперь. Надеюсь, ты не начнешь зудеть, что дети обязаны чтить отца своего?
– Не начну. Тем более, – я судорожно вздохнула, пытаясь вместе с воздухом втянуть побольше сил, – что твой Андрей…
– Он не мой.
– Прости, я по привычке. Так вот, господин Голубовский вовсе не собирается гнить в колонии. У него явно иные планы на будущее.
– Что ты имеешь в виду?
Я рассказала все, что знала. Все, что накопилось, наболело, все, что сожгло и растоптало мою жизнь.
Саша молчала, только бледнела все сильнее и сильнее. К концу моего рассказа цвету ее лица позавидовал бы любой утопленник. Но заливаться слезами и громко сморкаться в салфетку она не стала. Этот вариант развития событий был возможен полгода назад, но не сейчас.
– Прости, – глухо выдавила она, отвернувшись к окну.
– Ты-то тут при чем?
– Если бы я не втянула тебя тогда во всю эту историю…
– Если бы да кабы, – я горько улыбнулась. – В истории нет сослагательного наклонения. Произошло то, что произошло. И нам с дочкой нужно как-то жить дальше. Причем так, чтобы поменьше видеть и слышать Алексея Майорова.
– Но почему ты не хочешь за него бороться?
– Потому что он нас предал. Он слишком легко и просто поверил во всю эту гнусь.
– Но ведь…
– Все, Саша, все. Закрыли тему. Мне и так больно.
– Извини, – Саша вскочила и занялась приготовлением кофе. – Так, мы сейчас с тобой кофейку хлопнем с пирожными, сахар питает мозг, вот мы его, мозг-то, и подкормили перед штурмом. А как там твоя малышка?
– Замечательно. Уже толкается.
– Молодец! Соображает, чем отвлечь маму – хорошим пинком в пузо. Чтобы дурью мать не маялась.
– Поучи, поучи ребенка, злыдня, – проворчала я, откусывая восхитительно нежное пирожное. – Привыкла после муштры МакКормика кулаками махать.
– И теперь машу, форму поддерживаю. Я в кабинете Голубовского спортзал оборудовала сейчас. Там теперь тренажеры, боксерская груша, маты на полу. Каждый день по часу занимаюсь, мне нравится.
– Нравится – ключевое слово. Мнямочки, вкусно-то как! Я уже три штуки слопала, остановите меня! Сашка, я у тебя поживу какое-то время, ладно?
– Попробуй только не поживи! И учти, – деловито сообщила Саша, – теперь тебе от меня долго не удастся избавиться. Я уже все придумала.
– Уже?
– Не перебивай. Значит, так. У тебя вроде есть квартира?
– Да, но не в Москве, к тому же однокомнатная.
– Ничего страшного, все равно недвижимость. Мы ее продаем, а взамен покупаем жилье в Германии, рядом с нами…
– Ты соображаешь, что говоришь? Однуха в российской провинции равноценна лишь санузлу в Германии! У меня, конечно, есть какие-то деньги, гонорары, авторские отчисления за Леш… за песни Майорова, но этого не хватит! Да я и не хочу их тратить, я на них жить собираюсь, дочь растить. Вернусь в свой город, в свою квартиру, снова займусь журналистикой.
– Закончила? – Саша зевнула, прикрыв рот ладошкой.
– Да, а что? – я нацепила маску надменного спокойствия. Видимо, от спешки получилось кривовато, Сашка явно не прониклась.
– А теперь слушай, внимай и принимай как свершившийся факт. И если только слово булькнешь, что я так поступаю из чувства вины, я тебя стукну. Не волнуйся, малышка, не по животу, а по самому бесполезному месту на теле твоей мамашки – по голове.
– Можно подумать…
– Не перебивай, я просила же! Так вот. Твою квартиру мы продаем, жилье в Германии покупаем. Но, поскольку процесс это длительный, жить пока будешь с нами. В твоем положении одной оставаться нельзя. Тем более, что необходимо постоянное наблюдение у врача. В наследстве дядюшки Зигфрида есть чудесная вилла на берегу Балтийского моря. Туда мы с тобой и поедем. Слава и Вика будут жить в Берлине вместе с бабушкой, там у нас шестикомнатные апартаменты. Слава пойдет в школу для русских эмигрантов, подучит язык, на будущий год я переведу его в немецкую школу. А потом он поступит на экономический факультет. Мне тоже необходимо время, чтобы выучить язык и вникнуть во все тонкости бизнеса моего деда. Пока Вика и Слава закончат учебу, кому-то надо присмотреть за делами. Одной мне будет тяжеловато, вот ты мне и поможешь.
– Я?!!
– Ты. Да, мы с тобой абсолютно ничего не смыслим в бизнесе. Но ты что, дура?
– Когда как.
– Это да. Но соображаешь, когда надо. Высшее образование, опять же, имеется.
– Техническое.
– Неважно. Вдвоем мы несколько лет, пока мои дети не закончат учебу, продержимся. Или ты струсила?
– Вот только «на слабо» меня брать не надо, миллионерша злобная.
– В общем, смирись. Поскучаем на балтийском побережье, выучим язык, родим малышку…
– Давай вот с этим я как-нибудь сама справлюсь, хорошо?
Четко, одна за другой, с аккуратно причесанными гребешками, волны Балтийского моря маршировали к берегу. Никакой безалаберности Средиземноморья, не говоря уже о вседозволенности океана! Немецкий орднунг во всем. Даже в дыхании моря.
Правда, фрау Мюллер (кстати, очень похожая на актера Броневого), помогавшая Саше по хозяйству, уверяла, что во время шторма море сходит с ума и становится похожим на упившегося портового грузчика. То есть ревет похабные песни и крушит все вокруг.
Может, оно и так, но за две недели, проведенные нами в Варнемюнде, Балтика никаких сюрпризов пока не преподнесла. Цивилизованная, вымуштрованная, спокойная до зевоты водичка.
Вилла Сашиного деда удобно устроилась на окраине Варнемюнде. Просторный двухэтажный дом, по-немецки основательный и в то же время очень уютный, находился строго по центру обширного участка. Хотя какой там участок, этому пространству больше подходило название «поместье». Огромная площадь, обнесенная высоченным кованым забором, была обихожена с чисто немецкой тщательностью. Ровный, идеально подстриженный газон, геометрически точно расположенные дорожки, посыпанные кирпичной крошкой, а ландшафтный дизайн можно было смело фотографировать для журнала «Мой прекрасный сад».
И за домом, и за участком следила фрау Мюллер. Нет, она вовсе не сидела на сторожевой вышке и не рассматривала в полевой бинокль окрестности, она командовала взводом прислуги, обеспечивая порядок и комфорт.
Заканчивался сентябрь. Прошло уже больше месяца моей новой жизни. Вот только… Я никак не могла научиться жить без Лешки. Зато научилась скрывать это от окружающих. Даже Саша поверила, что мне удалось справиться с болью.
А я просто спрятала ее очень надежно. В глубине души, в самом дальнем ее уголке, ранее пульсировало пустотой пространство, размеры которого оставались тайной даже для меня. И теперь оно пульсировало не пустотой, а болью.
Но очень-очень глубоко. И у меня получалось существовать: принимать активное участие в сборах, в оформлении бумаг на выезд, шутить и смеяться, радоваться встрече со Славой и Викой, учить немецкий язык, восхищаться виллой.
Но когда я оставалась одна…
Песок и камни,
И нет воды,
И только ветер
Занесет следы.
Осколки окон
Обломки фраз
Сверкнули солнцу
В последний раз.
Ты ищешь света —
Находишь ночь,
Обрывки писем
Улетают прочь.
И сбиты руки
О камень слов,
И рвется сердце
В лабиринте снов.
Моей малышке уже исполнилось шесть месяцев. Но она жалеет маму, не спешит превратить ее в барабан на ножках. Мой живот, если надеть удачную одежду, был практически незаметен.
Ознакомительная версия.
