Крыласов, как только это увидел, сразу понял — нашел! Он ее нашел. Это не примитивное совпадение. Это судьба!
Он идет в цветочный магазин, покупает шикарный букет белых лилий, бегом возвращается в театр, садится на свое место, и…
— И что?! — не выдержала я.
— Ничего, — широко распахнув глаза, возмущенно сообщила мне Верочка. — На место, где сидела незнакомка из сна, сел мужик. Пришел и сел. Представляешь?
— Один? Он тоже пришел в театр один?! Без спутницы?
— Нет, не один. Они пришли вдвоем. Но не с бабой, а с мужиком. Командировочные, наверное.
— Кошмар какой!
— А я о чем? Конечно, кошмар. Бедный Крыласов даже на спектакль не остался. Отдал букет капельдинерам, чтобы они артистам после спектакля вручили, и вышел на улицу. Стоял, говорит, и качался, как пьяный. В прострации был. И тут его словно кольнуло что-то. Глаза поднимает и видит: «Марьяж». Наше брачное агентство! Он туда, там — я!
Теперь, моя дорогая, ты понимаешь, что я просто-напросто не могла не показать ему твою фотографию. Что ж я, свинья, по-твоему? Бедный мужик поделился со мной самым своим сокровенным, наболевшим, я выслушала, обо всем догадалась и должна была помалкивать? В тряпочку? Нет, я так не могу. К тому же интересно мне было проверить свою догадку: ты это или не ты? Вдруг я себе все это напридумывала.
— Вер…
— Ты не поверишь! Он ни минуты не колебался. Сразу узнал в тебе свою незнакомку из сна. Я ему ту фотографию показала, где мы с гобой вдвоем стоим. Во весь рост. Митрофанова нас у дверей агентства щелкнула. Весной, в мае. Ты там еще в той же самой блузке, что и во сне к нему приходила. Помнишь?
— Вера!
— А чего такого-то? Ты там очень здорово получилась. Просто супер! Он, как увидел тебя, прямо оцепенел от радости, а глазами гак и ест, так и ест. Мне даже неловко стало. Как будто я в замочную скважину подглядываю. Прямо, знаешь, даже с сердцем нехорошо стало. Вот, думаю, мужик радуется, а зря! Сижу — и пикнуть боюсь, а мысли в башке, как бы мне ему всю правду про тебя поаккуратнее сообщить, так и крутятся, так и крутятся. Сто раз уже пожалела, что фотографию эту ему показала. Напрасно только обнадежила человека. В общем, так я разволновалась, что всю правду ему без подготовки и выложила. Мол, никакая ты не клиентка, а самая настоящая хозяйка брачного агентства, мы, мол, с тобой компаньонки, и адрес твой я никак ему дать не могу, потому что тебе это не нужно ни под каким соусом. Хорошо, еще про мужа и троих детей доложиться не успела. Он деньги достал. Дайте, говорит, мне шанс. Умоляю! И деньги на стол. Оба-на! Представляешь? Пятьсот баксов вынул из портмоне и на стол передо мной положил. Вот тут, мать, и попер из меня креатив. Все сложилось в одну линию, все сразу поняла: и про VIP-сайт, и про «романтизм», и про то, что от крыласовских денежек мы ни в коем случае отказываться не должны. Чего ради?!
— Вера?!
— Да, моя дорогая, ты все поняла правильно. Он будет тебе звонить. Уже сегодня. — Она выразительно постучала ухоженным ноготком по бумажным купюрам. — Я не могла не дать ему твой телефон. Баш на баш! Понимаешь?
— Вер!
— А чего такого-то? Хочет он с тобой встретиться? Пожалуйста, почему нет?! Такая встреча тебя ни к чему не обязывает. Встретились, познакомились, поговорили и расстались. Дескать, извини, милый друг, но ты не в моем вкусе. Прости, прощай!
— А как же Славочка?!
— Ну, ты совсем ку-ку! — поперхнулась Веруня. — При чем здесь твой Славочка? Тебя ведь никто с этим Крыласовым спать не принуждает. За пятьсот-то баксов! Больно жирно! Так, деловое свидание, не более того. От Славки не убудет, если ты посидишь с другим мужиком в кафе и немножечко поболтаешь.
— Правильно, — возмутилась я, — по-твоему, Слава здесь совершенно ни при чем. А если он обо всем узнает?! Нет, Верочка, я тебя умоляю, это невозможно! Славка обидится, расстроится, приревнует и вообще — может бог знает что обо мне подумать. Мне это надо?
— Вот здесь, моя дорогая, ты глубоко ошибаешься. Ревновать он будет только в том случае, если ему кто-то обо всем расскажет. Я надеюсь, ты не собираешься этого делать?!
— Я?! Нет! Я не собираюсь. Я, Верочка, не первый год замужем. Проблема в другом: Петербург — город маленький. Куда ни пойдешь, обязательно встретишь знакомых. Представляешь себе Славкино выражение лица, когда доброжелатели сообщат ему о том, что видели его жену в обществе молодого красавца?
— Размечталась! — искренне развеселилась она. — С чего ты решила, что он красавец? Нет, он, конечно, не крокодил какой-нибудь, но до красавца ему далеко. Слава лучше.
— Вера!!!
— А чего такого-то? Подумаешь! Какая тебе разница, с кем разговаривать? В нашем положении каждый крокодил на вес золота!
Алик вышел из дома, спустился с крыльца и медленно побрел в сторону пруда. Он шел, понуро опустив голову, не глядя по сторонам. Ничто его не радовало. Он даже не задержался возле вазона с маргаритками. Трогательные головки нежных бело-розовых цветов вопреки обыкновению не вызвали у Алика сегодня традиционного интереса.
Он шел нехотя, с трудом волоча по садовой дорожке свой мощный хвост. Шел по инерции, машинально переставляя лапы, шел просто потому, что так надо.
Моцион! Ходьба полезна для укрепления здоровья.
«Ой, блин, как больно! Нет никакой мочи. Скулит, блин, и тянет, скулит и тянет», — в поисках спасения от зубной боли Алик нырнул в пруд, опустился на дно и зарылся в ил.
Холодная вода принесла облегчение, в голове прояснилось, вернулась способность мыслить, вспоминать, рассуждать.
Рассуждать о своей непростой, смятенной жизни петербургского крокодила.
Виденья прошлого настигают его постоянно, стоит лишь прикрыть глаза и настроиться на определенную волну.
Вот родное гнездо и мама-крокодил, помогающая ему выбраться из яйца, первые дни жизни в мутной полноводной реке, сеть браконьеров, в которую он, несмышленый младенец, угодил тогда по неосторожности, и долгий, бесконечно долгий перелет в тесном ящике зооконтрабандистов.
Этот страшный ящик видится Алику каждую ночь. Крокодильчиков набили в него, как сельдей в бочку.
Ему тогда повезло. Он выжил. Один из всех.
На Пулковской таможне контрабандный груз конфисковали, а трупы животных выбросили на свалку. Чуть живого Алика выбросили вместе со всеми, не заметили у него признаков жизни.
На падаль слетелось воронье. Фартовому Алику опять повезло — его склевать не успели.
Радостные крики ворон привлекли внимание бомжа. Ничтоже сумняшеся, он отобрал у ворон добычу и продал полудохлого крокодильчика за бутылку водки.
Пути господни неисповедимы — Алику наконец-то улыбнулось счастье! Купила его Любовь Ивановна, Любаша, незабвенная мама Люба.
Она выходила полуживого от голода и стресса крокодила, окружила его вниманием и заботой.
Пять лет безоблачного счастья в доме мамы Любы, пять долгих и таких коротких лет. То были годы всепоглощающей нежности и полного взаимопонимания, годы душевного комфорта и самопознания.
Вот только редко он тогда задумывался о сущности бытия. Счастливые души ленивы.
Дар мыслить философски открылся много позже, после гибели мамы Любы. Алик смог тогда выполнить божественное предназначение — нашел и растерзал убийцу своей хозяйки.
Люди крокодила не поняли. Он вынужден был скрываться. Почерневший от горя, измученный и одинокий, скитался Алик по ночным предместьям Санкт-Петербурга в поисках пристанища.
Он был в отчаянии, думал о самоубийстве и не обратил особого внимания на то, что мыслит во вселенском масштабе.
И только утром, когда ситуация счастливо разрешилась — совершенно случайно Алик встретил Анну Владимировну Митрофанову, приятельницу своей погибшей хозяйки, сумел с ней объясниться и был приглашен остаться в доме на правах близкого друга, — только тогда он понял, что стал философом. Он шел по осеннему саду, глаза слезились от дыма костра, в котором жгли опавшие листья, и тоска покидала его, уступая место мудрым мыслям.
Боль вернулась внезапно, с удвоенной силой. Болел не только зуб, ломило всю нижнюю челюсть. Мощные болезненные толчки пульсировали и в верхней части черепа, давили на глаза, стучали в ушные клапаны.
Боль была такой нестерпимой, что под прозрачной мигательной мембраной, предохраняющей глаза при погружении в воду, у Алика закипели слезы.
«Да, блин, какой тут, в жопу, креатив, — уныло подумал он и, мягко перебирая задними перепончатыми лапами, всплыл на поверхность. — Так и вовсе думать разучишься».
Наверху распогодилось. Дождь кончился. Жаркое полуденное солнце слепило глаза, обещая отличный погожий день.
Алик выполз на берег и медленно, стараясь не делать резких движений, потащился к альпийской горке. На самый солнцепек. Теряя силы, пристроился между кустиков цветущего алиссума и пошире открыл пасть, подставляя больное место под целительные лучи солнца.
