Федорчук молча сидел на краешке дивана и изобретал, как ему быть. При виде склоненной над работой Машуни у него в голове помещалась только одна мысль: «Пропал! Я пропал!»
Он очень старался не шевелиться и дышать тихо, чтобы, не дай Бог, не отвлечь ее. Но от этого почему-то начал задыхаться, застеснялся этого и на цыпочках проследовал в кухню. Нужно было угостить гостью чаем с чем-нибудь.
«Чем-нибудь» оказались булка с маслом и варенье из кабачков — продукт творчества Софьи Степановны. Федорчук сложил все это на поднос с надписью «Отличнику Школы милиции» и тут вспомнил, что совершенно забыл купить по дороге домой конфеты.
«Ну все уже, иди!» — приказал он самому себе, вдохнул побольше воздуха и двинулся в комнату с подносом.
Машуня все так же сидела за столом и, заглядывая в дело, строчила и строчила. Фиса прогуливался вокруг и неодобрительно посматривал на нее.
— Может, чайку? — осторожно спросил Федорчук.
— Спасибо, не откажусь, — отозвалась она, так и не посмотрев на Ивана.
Но тот все равно обрадовался и застыл рядом, держа поднос в руках.
— А вам из форточки не дует?
— Нет, не дует.
Федорчук уж и не знал, как проявить свою заботу, но тут Машуня закончила работу и, отложив папку, спросила:
— А вы не могли бы дать мне разрешение на свидание с подозреваемой?
— Конечно! — обрадовался Федорчук, но тут же как-то сник: — Только печать нужно будет в канцелярии поставить. Может, съездить?
— Да Бог с вами, Иван, — изумилась она. — До прокуратуры на автобусе-то ехать минут сорок… К тому же там все разошлись давно. Времени-то — восемь часов!
— Да! — признал Федорчук и сильно расстроился.
Машуня повернулась к нему и как-то по-новому взглянула.
— Я сама завтра печать поставлю, вы мне только подпишите… А вы-то чай будете? — спросила она потеплевшим голосом.
— Нет! — решительно отозвался Федорчук. — То есть буду!
— А где же ваша чашка?
— В раковине. Я сейчас, мигом!
Через минуту он притащил в комнату свою литровую кружку. Машуня тем временем согнулась и начала подзывать красавца Фису.
— Кыс-кыс, — шептала она. Но Фиса не обращал на нее внимания, ибо был занят: он умывал свою необъятную рожу.
— Фиса, тебя же зовут! — разгневался на кота Федорчук. — Иди немедленно!
Кот обиженно вытаращил глаза, но не пошевелился.
— Я кому сказал!
— Да отстаньте вы от кота! — поспешно заступилась за животное гостья. — Не хочет — как хочет.
Иван покорно кивнул и принялся за бутерброд с кабачковым вареньем.
* * *
Машуне было до смерти прикольно смотреть на Федорчука. Как она и ожидала, при виде ее красоты он совершенно потерял дар речи и условно рухнул к ее ногам всей своей немаленькой фигурой. Но при всем при этом он был мил, предупредителен и где-то даже обаятелен…
— Скажите, Иван, а у вас на практике было много «глухарей»? — спросила она, чтобы еще больше смутить Федорчука.
Тот невольно упал с небес поэзии на грешную землю.
— Ну, бывали…
— А как вы оцениваете настоящее дело? — продолжала игриво глумиться Машуня. — Вы ведь, кажется, еще очень далеки от поимки настоящего убийцы?
— Ничего, поймаем, — сердито буркнул Иван. — Куда он денется?
— А пока вы будете его ловить, Маевская должна сидеть? — как бы между прочим поинтересовалась она.
Федорчук искоса посмотрел на нее.
— Сначала пусть объяснит, откуда она знала об убийстве! Неужели вы верите в эту чепуху насчет ее ясновидения?!
— Будущее покажет, — пожала плечами Машуня. — Мне она, например, напророчила, что я отобью ее у вас как пить дать…
— Ну, это мы еще поглядим, как вы ее отобьете!
— Может, поспорим?
И тут Федорчук впервые посмотрел на нее не как на богиню, а как на пятиклассницу.
— Вы хотите выиграть и что-то потребовать с меня? — как-то чересчур деликатно осведомился он.
Ах, он еще сопротивление оказывает ее очарованию?! Машуня аж вся подобралась.
— Ничего мне от вас не надо!
— Совсем ничего?
— Абсолютно.
— И вы даже не хотите, чтобы я вас проводил до дома?
— Не хочу!
— Пойдете одна по нашим темным улицам? Или останетесь у меня ночевать?
Машуня смотрела на него в полном недоумении. Кто здесь главный, в конце концов?!
— Ночевать я у вас, положим, под пристрелом не останусь, — заявила она неуверенно.
Между тем опасности, которые могли бы подстерегать ее в темных скрюченных улочках старого города, вдруг представились ей со страшной четкостью. Отказываться от сопровождения Федорчука было непростительной глупостью. И тут Машуня окончательно растерялась…
Но Иван поспешил проявить великодушие:
— Все же я вас провожу, Мария Владимировна, — сказал он, поднимаясь. — И если уж вам совсем не хочется, чтобы я шел рядом, я буду идти несколько позади.
Машуня улыбнулась ему благодарной улыбкой.
— Да ладно… Необязательно позади… И вообще, зовите меня Машей. И давай уже переходить на «ты».
… Когда они вышли из подъезда, Федорчук посмотрел на окна своего дома. Из бабы Нюриной кухни выглядывали все три соседки, которые вдруг как по команде скрылись за занавеской. «Ох уж мне этот родительский комитет!» — радостно подумал он и подал Машуне руку.
* * *
Когда встревоженная и взбудораженная Машуня вернулась домой, Геракл подозрительно понюхал ее и отказался радоваться встрече. Видимо, он почуял, что от нее пахнет опасным конкурентом, который занял совершенно неподобающее место в хозяйском сознании.
— Моя-то! Иди ко мне! — позвала его Машуня, пытаясь продемонстрировать питомцу, что он ревнует совершенно напрасно.
Но Геракл гордо отворотил нос и пошел обижаться под диван. Он уже откуда-то знал, что все мысли Машуни порхают вокруг образа Федорчука, с которым оказалось необыкновенно интересно, надежно и уютно.
А любимый пес был забыт! Вероломная хозяйка даже не вспомнила о нем за весь вечер!
— Ну и как хочешь тогда! — сказала Машуня шепотом. — А Иван, между прочим, умный и заботливый. И еще красивый…
Пекинеса это сообщение нисколько не обрадовало, и он сделал вид, что беззаботно выгрызает блоху из лапы.
— Дочь, грибной суп будешь? — вдруг крайне доброжелательно произнесла мама с кухни.
— Ага. А чего ты не спишь?
— Тебя жду.
— А чего же тогда не волнуешься, что я поздно?!
— Ну… Ты же взрослая уже.
— Да?
… Наевшись, взрослая Машуня лежала на своем диванчике, глядела в потолок и думала. Уж если Геракл обо всем догадался, то мама-то и подавно должна. А она почему-то ничего не выспрашивла, не возмущалась, что дочка совершенно не бережет чужие нервы… Все это было как-то странно. Но очень скоро все Машунины помыслы плавно перетекли на Федорчука. Все-таки имелось в нем что-то, какая-то изюминка! Особенно круто было, когда он насильно пошел ее провожать. Прямо-таки взял и осчастливил без спроса! От «зайчика» Стаса такого вряд ли можно было бы ожидать, каким бы крутым он не был при жизни.
Пекинес Геракл томно вздыхал во сне, за окном шуршали по асфальту одиночные автомобили, а Машуня то садилась, поджимая коленки к подбородку, то вновь опадала на подушку…
— Нет, я его все-таки подловлю! — шептала она, азартно возясь. — А то что еще такое на самом деле?
Машуня попала в СИЗО в первый раз в жизни. И несмотря на то, что она решила ничему не удивляться и вести себя бывало, ей все равно стало несколько не по себе от строгого пропускного режима, лязга железных дверей и колючей проволоки на всех нужных и ненужных местах. Зам начальника СИЗО долго изучал ее документы, вглядываясь в фотографию и лицо… Видимо, в его голове все никак не умещалось, что адвокатами по уголовным делам могут быть юные брюнетки в коротких юбках и кокетливых сапожках на каблуках.
Но документы были в порядке, орлы на гербовых печатях синели как надо, так что в конце концов Машуню провели в маленькую комнатку с облупившимися зелеными стенами и решеткой на окне.
— Вы будете адвокат Маевской? — вежливо спросила надзирательница Пеликанова (Нонна нагадала ей всяческого счастья и улучшение характера).
Машуня степенно кивнула.
— Да.
— Ой, сейчас я ее вам приведу!
И Пеликанова тяжелым галопом понеслась по коридору.
… Машуня ждала свою первую подзащитную и мысленно готовилась к встрече. Но как изображать великую адвокатессу перед человеком, который видит всех насквозь, она не знала, и от этого страшно волновалась.
Наконец стеклянно-решетчатая дверь отворилась, и в комнату вошла Нонна — розовощекая, свежая, в своем разлюбезном длиннополом пальто нараспашку.
— Здорово! — воскликнула она, завидев Машуню. — Как Егор Егорович поживает? Совсем заработался?
