отца осталось немало качественных материалов. Кое-что Иван Григорьевич без труда и особых затрат прикупил. Россыпи полудрагоценных камней продаются в разных местах буквально за гроши.
Селиверстов переплел первую книгу, хорошо ее сфотографировал в выгодном освещении. Получилось действительно эффектно. Благодарная и отзывчивая интернет-публика забросала его похвалами и поздравлениями. Он пошел дальше. Создал страницу «Дарим сияние слову». Объявил сбор материалов для уникального переплета в авторском дизайне. Ценные ткани, серебро, камни. Участникам пообещал большую скидку с установленной цены. Это сработало. Больше всего его радовали скучающие богатые российские эмигрантки, у которых обнаруживались в шкатулках выпавшие из украшений не полудрагоценная россыпь, а крупные драгоценные камни. Посылки посыпались как из рога изобилия. Наиболее ценные экземпляры с удовольствием принимали в ломбардах и комиссионках. Бизнес налаживался.
Иван Григорьевич работал не покладая рук. Каждый экземпляр был единственным в своем роде произведением искусства. Жертвователям он выставил минимальную цену — двести долларов. Остальные могли присылать письма с заказами, а он определял стоимость уже по результату. Продавались книги и за пятьсот долларов, и за тысячу. Чем больше продавалось, тем выше становился спрос. Немного печалило, что в отзывах почти ни слова не было о самом произведении, но общая сумма дохода успокаивала тревогу автора. Самонадеянность и апломб питали надежды. Да, он получил признание как автор бессмертных произведений. Его книги в драгоценных переплетах переживут столетия, найдут настоящих ценителей. Большое видится на расстоянии.
Свою аудиторию Иван Григорьевич изучил как облупленную. Это достаточно праздные, интеллектуально всеядные люди, не знающие финансовых проблем. Он выставил на продажу уникальные, никем не изданные тексты в эксклюзивном, всякий раз неповторимом переплете. И они на всякий случай клюнули. Пусть будет у меня и это. Вдруг автор прав. В любом случае это эффектно и забавно, в других домашних библиотеках ничего подобного нет. Если попадался в этом щедром и доверчивом круге друзей какой-то жлоб, который считал по отдельности камешки, сравнивая это с ценой книги, его подвергали общему остракизму, объясняли свысока, насколько слово творца дороже побрякушек. И что авторский уникальный переплет ценят за мастерство и труд, а не за количество блесток. И с презрением изгоняли.
Наступило время, когда Астиаг-Астиаг получил и внимание, и спрос, и достойное вознаграждение. Иван Григорьевич мог немного расслабиться. Он стал часами изучать женские фотографии на аватарках виртуальных поклонниц.
Иван Григорьевич вспомнил о том, что ему по жизни очень не везло с женщинами. По двум причинам. Они не умели его ценить по-настоящему. У него не было возможности выбора. Попадалось черт-те что.
И он забросил удочку. Интересно, мол, пообщаться со своим читателем вживую. Кому есть что сказать автору, у кого есть пожелания, возможно, связанные с продолжениями каких-то сюжетов или экранизацией книг, — пишите в личку. После очной встречи — непременно подарок от автора.
Читал он запросы, конечно, только от женщин. Выбирал по фотографиям. Очень ему понравилась одна девушка — с грустным лицом и длинной косой, переброшенной на грудь. Она работала библиотекарем. Писала, что покупку его книги позволить себе не может, а подарок с удовольствием примет — не для себя лично, а для библиотеки. Она жила в Москве. Встреча была назначена. Иван Григорьевич пригласил читательницу к себе домой.
Ирина Назарова оказалась скромной близорукой девушкой. Она пришла к настоящему писателю из жизни в четырех стенах и стеллажах. Ира торжественно и смущенно вручила Ивану Григорьевичу большой букет гладиолусов.
Потом, за столом, когда Ира немного выпила, она стала охотно, даже слишком многословно говорить о любимых книгах, о писателях, которые для нее больше, чем святые. Иван Григорьевич поддерживал разговор короткими репликами. Он ждал, когда же она начнет говорить о его книгах. А главное, когда с ней можно приступить к главному. Что-то в этой девушке его настораживало. Было полное впечатление, что она действительно пришла только за книгой. Разговор его все больше утомлял. Селиверстова в принципе не интересовали другие авторы — будь то Толстой или Шекспир. И надоело откладывать суть встречи.
Иван Григорьевич подвел Иру к книжному шкафу. Там уже лежала приготовленная для нее книга «Светящийся дождь» в самом дешевом его переплете. Неприятное чувство появилось, когда после ее «ах, какая красота» он спросил, какая из его книг ей нравится. Ира покраснела, забормотала что-то, стало понятно, что она ничего не читала. Ладно, не большая потеря, потом прочитает.
Но дальше все пошло совсем ужасно. Ира отталкивала его и отбивалась вовсе не потому, что хотела показать свою скромность. Для нее на самом деле это оказалось шоком. Возможно, он был ей физически противен. Не исключено, что она вообще мужененавистница и старая дева. Но когда Селиверстов применил силу, Ира пустила в ход ногти, зубы, ноги. Она была вся в слезах и соплях, очки упали. Когда он почувствовал вкус крови из своей разорванной губы, понял, что желание осталось одно: вышвырнуть ее вон. Пинками. Примерно так он и поступил.
Ира кое-как привела в порядок свою одежду и поспешила к двери. Иван Григорьевич догнал ее и сунул в руку пакет с подарочной книгой.
— Приедешь домой, чтобы сразу выложила фото на моей странице. И слова. Что ничего подобного еще не читала. Цитату выпиши. Если не сделаешь, я опишу наше свидание. Как ты хотела схватить книгу и бежать. Напишу, что на продажу брала.
Ира жалко всхлипнула и кивнула.
На следующий день Иван Григорьевич убедился в том, что Ира выполнила его распоряжение, и выключил компьютер. Впервые за последние годы он не мог себя заставить заниматься продвижением творчества в массы. Люди были ему противны более чем когда-либо. Женщины вызывали отвращение как вид. Раздражали даже те, которые бежали с сумками по дорожке под его окном. Но самым ужасным стало острое ощущение собственной уязвимости.
Не то чтобы он не мог без женщин обойтись… Но его сексуальный опыт небогат и вовсе не победный. Легче не вспоминать, а продолжать думать, что самая главная история мужской состоятельности впереди. Так было. Но вечер с Ириной что-то в нем сломал. Возможно, потому, что он, наконец, приблизился к своей будущей славе. Он ее уже видел в драгоценном блеске, слышал в гуле восторженной толпы, ощущал в ветерке оваций и аплодисментов. И одна серая дурочка своим идиотским поведением обрушила такую красивую, такую гармоничную мечту. Незаурядная, крупная личность в сверкающем отблеске славы, от которой ногами и зубами отбивалась жалкая библиотекарша. Нелепая, позорная ситуация, уродливые картинки, которые сжигали его мозг и парализовали вдохновение. Его неутомимое, бессонное вдохновение.
Это катастрофа, понял к вечеру Иван Григорьевич. Он проходил весь
