Антон Бакунин - Убийство на дуэли

— Молодец, князь. Логически рассуждаешь. Правда, ответа на этот вопрос у меня пока нет.

— Но все-таки дело сдвинулось с мертвой точки.

— Сдвинулось. Появились факты. Факты дают пищу логическому мышлению, опирающемуся на знание баллистики в данном случае. Вот она — анатомия детектива.

Опять зазвенели, запели часы во всех кабинетах — восемь часов. Через семь минут ударят часы Карла Ивановича. Дверь отворилась, и в кабинет вошел Василий. Он принес газеты. Бакунин читал газеты только тогда, когда вел расследование. Василию не нравилось ни то, что барин занимается расследованием, ни то, что он читает газеты. Заниматься расследованием убийств, по мнению Василия, должна полиция и конкретно пристав Полуяров, который вместо этого мешает работать Бакунину. В газетах, опять же по мнению Василия, писали исключительно глупости, и уважающий себя человек читать их не должен. Печатные слова Василий признавал только под добротным кожаным книжным переплетом.

Но Василий понимал, что если уж Бакунин взялся за расследование, то обязательно доведет его до конца. И чем раньше, тем лучше. Поэтому, когда работа над гениальными сочинениями все-таки продвигалась, Василий терпел расследование как неизбежное зло и даже старался помочь побыстрее закончить его. А то, что он сам сходил и купил газеты, свидетельствовало, что за прошедшую ночь Бакунин одолел не одну, а как минимум две, а то и три главы очередного трактата.

Василий положил газеты на стол, но не удержался от замечания, достойного внесения в книгу афоризмов под названием «В мире мудрых мыслей», изданную недавно в Москве книгоиздателем Сытиным и пользующуюся огромным успехом у читателей.

— Ежели б газет было поменьше, так было бы получше.

Сам Василий газет никогда не читал. Не могу удержаться, чтобы не упомянуть хотя бы кратко о необычном качестве Василия как читателя. Дело в том, что Василий, по поручению барина, читал различные книги, в том числе сложнейшие философические трактаты, исторические сочинения, и потом своими словами пересказывал их Бакунину, что экономило время и помогало ему в работе. Когда я узнал об этом, а потом убедился, что все это не шутка и не выдумка, я, признаюсь, был поражен[25]. Еще больше меня удивило то, что спустя два-три дня Василий забывал все прочитанное — и не только содержание и смысл, но и название и автора книги. Когда я высказал ему свое удивление, Василий ответил: «А мне ни к чему. Барину — нужно. Что барин велел, то я и доложил». Словом, Василий читал как гоголевский Петрушка, но, в отличие от него, еще мог и пересказать прочитанное, впрочем, видимо, не понимая того, что он пересказывает.

Иногда случалось, что, дав Василию задание прочесть главу какого-либо серьезного сочинения, Бакунин пускался в очередной загул и к тому времени, когда он возвращался к работе, Василий забывал то, что читал, и ему приходилось читать то же самое второй раз. Это очень смущало Бакунина — его всякий раз смущал и сам загул, отрывавший от работы и вызывавший недовольство Василия, а тут еще получалось, что по вине гуляки-барина Василию нужно повторно читать одно и то же. Но потом, сообразив, что Василий-то ведь напрочь забывает все тексты, что читал, Бакунин давал ему повторное чтение как новое, и это позволяло легче переживать конфликт.

Василий ушел распоряжаться по поводу завтрака, а мы стали просматривать газеты. «Санкт-Петербургские сенатские ведомости» поместили огромную статью, посвященную в основном той роли, которую играл князь Голицын в управлении государством и во внешней политике. О дуэли писалось кратко. О факте убийства ни слова. «Думская газета» довольно сдержанно сообщала о смерти одного из своих самых сильных и откровенных противников. О дуэли, о Толзееве и о факте убийства тоже ничего сказано не было. «Патриот» разразился гневной статьей под названием «Доколе?!!!». Смерть князя сравнивалась с гибелью Пушкина и Лермонтова. Несколько абзацев посвящалось бичеванию Толзеева. Но о том, что князь Голицын не просто погиб на дуэли, а был вероломно убит, — этой информацией «Патриот» еще не располагал.

«Утренняя почта», «Русское обозрение», «Собеседник», «Новая газета», «Петербургская газета» тоже ничего не сообщали об убийстве. И только малоизвестная «Недельная хроника» все-таки писала, что произошло убийство. Правда, никаких подробностей. Кроме того, что за расследование взялся знаменитый мастер сыскного дела господин Бакунин.

— Очень похоже, что репортер этой «Недельной хроники» имеет доступ к Полуярову. Ну да ладно, того, что произошло, не спрячешь. Пошумят два-три дня и забудут — на то они и газеты, — сказал Бакунин.

«Недельная хроника» высказывала предположения и о мотивах убийства. Писалось и о том, что князь Голицын игнорировал Думу и не однажды пренебрежительно высказывался и о самой Думе, и о принципах избирательного управления, и о том, что князь Голицын как деятельный и твердый руководитель, сменивший по сути дела, если не юридически, то фактически, П. А. Столыпина, не мог устраивать террористов, и о том, что в наше военное время нельзя забывать и о германской разведке.

— Шум об убийстве поднимется завтра, — Бакунин сел за стол, а потом улегся в своем кресле-диване. — Завтра и репортеры налетят. А сегодня нужно успеть встретиться с сестрой и дочерью князя Голицына и с секундантами. За завтраком послушаем Акакия Акинфовича: что там у него, и поедем.

Только мы закончили читать газеты, как дверь кабинета открылась и, озираясь, вошла баба в платке, надвинутом на глаза. Увидев Бакунина, баба сдвинула платок, и перед нами предстал молодой человек лет тридцати, в котором по каким-то присущим всем газетчикам чертам легко было угадать репортера.

— Антон Игнатьевич, — тихо, с надеждой только и успел проговорить он.

Рука Василия схватила его за шиворот, вытащила за порог кабинета, дверь захлопнулась, в коридоре раздались крики.

— А-а, — это, по-видимому, кричал репортер.

— Вот уж я тебя! — это, конечно же, пробасил Василий.

Василий был на вид ленив и медлителен, но силой обладал недюжинной. Бакунин вскочил из-за стола и выбежал в коридор. Минуты через две он вернулся с незадачливым нарушителем границ.

— Хорош, хорош, — представил гостя Бакунин.

— Антон Игнатьевич, два слова, — умоляюще сложил руки репортер.

— Как же ты в дом пробрался?

— Через кухню.

— Через кухню? Каким образом?

— Купил на рынке курицу. Переоделся. Швейцару вашему сказал, что принес кухарке курицу. Он отвел меня на кухню. Там никого не было. Я сказал, что подожду, а потом потихонечку к вам… Я ведь был у вас раньше, где кабинет, знаю…

— Ну, а курица где?

— Курица на кухне.

— Ну, братец, спасибо.

— За что?

— За курицу.

— Антон Игнатьевич. Два слова!

— Вот тебе три слова: спасибо за курицу.

— Кого вы подозреваете?

— Вас.

— Меня?

— Конечно. Ведь это же вы переоделись доктором, отвлекли секундантов и потихонечку убили князя Голицына. С вашими-то талантами устраивать маскарады.

— Антон Игнатьевич! Меня редактор со света сживет! «Недельная хроника» достала сведения, а мы нет! Антон Игнатьевич! Два слова!

— Ты, братец, из какой газеты?

— Из «Утра». Неужели вы меня не помните?

— Не помню. Ваш брат репортер как насядет — что рой пчел. Где уж вас всех упомнить.

— Ну как же, Антон Игнатьевич! Вспомните! Убийство баронессы фон Мей! Вы давали пояснения для газет, и я еще сказал тогда, что перстенек, мол, был поддельный, а вы в ответ сказали: «А ты, братец, не дурак».

— Друг мой, — Бакунин картинно обнял репортера, — ведь даже я иногда ошибаюсь…

Репортер, выпучив глаза, отпрянул от Бакунина.

— Помилуйте, Антон Игнатьевич, как можно. Мне тогда редактор даже жалованье повысил.

— Ты думаешь, я ввел в заблуждение вашего редактора? Шучу, шучу, братец, щучу. Ну конечно же, ты, братец, не дурак. Твои собратья еще спят, о том, что князь Голицын убит, а не погиб на дуэли, и не слыхивали, а ты уже бежишь на рынок, курицу покупаешь. Но помочь тебе ничем не могу. Сведений пока нет никаких, а пикантных подробностей и подавно. Князь Голицын убит. Убит злоумышленником, который хитроумно и подло воспользовался дуэлью. Выстрела убийцы никто не слышал. Кто-то предполагает, что убийца стрелял из бесшумного револьвера. Очень сложное, можно сказать, таинственное дело.