В моих апартаментах уже наблюдалось вялое движение: Тайка пыталась привести себя в чувства, но это было сложно сделать, теперь воды в доме не было никакой, даже в чайнике.
– Ох, я умираю, Сеночка! – Застонала зеленая, как первая весенняя травка подруга. – Ох, как же мне плохо! Будто мы с тобой вчера яд пили и скорпионами закусывали!
– Смешать вино с шампанским вполне достаточно. – Я протянула ей бутылку. – На вот, можно умыться и попить.
– Лучше бы ты пива купила.
– Ты бы стала умываться пивом?
На мытье песьих лап меня уже не хватило, я просто протерла Лаврушу по возможности насухо и отправилась на кухню пить таблетки.
– Нет, ну как всё ужасно, плохо и отвратительно! – появилась из ванной Таисия. – Почему воды нет?
– Так бывает, – я грустно хрустела анальгином, – особенно по утрам и вечерам, а днем, когда все на работе, воды хоть залейся. Там минералки на чай хватит?
– Она солоноватая, – в руках подруги подрагивал пластиковый сосуд, – такой чай мы проглотить не сможем. О, Господи, я на грани гибели и полнейшего вымирания!
– А я тебе говорила вчера, «не пей вина, Гертруда.» Так, надо хоть морду лица подкрасить, что ли, а то все собаки разбегутся.
– А ты что, куда-то собираешься, что ли? – Тая присела на табурет и посмотрела на меня слегка запотевшими глазами.
– Да, на работу, а потом расследовать дальше, и не «я», а «мы», мы вместе.
– Ты что?! Да я при смерти! Какая работа?! Тем более расследование?!
– Тая, надо, значит надо, никого наше гибельное состояние не интересует. Вот таблетка, пей и собирайся.
Пока она, причитая и охая, натягивала шерстяные брючата со свитером, я влезла в свои неизменные черные джинсы, теплую кофтейку, зачесала волосья в хвост, тщательно засыпала пудрой ужасненькую мордашку, нарисовала помадой губки, тушью обозначила ресницы, чтобы было видно, где у меня глаза находятся, и вылила на свитер полфлакона туалетной воды «Назад в будущее», в надежде заглушить выдыхаемый аромат. Как только я вернулась на кухню, Тая сразу же недовольно заскрипела:
– Что это за вонь такая несусветная?
– Это моя туалетная вода, подарок, между прочим. И нечего тут!
– Вот уж не знала, что у тебя такие враги имеются!
– Какая же ты вредная, ужас.
– Мне плохо! Я не выспалась! А ты меня еще тащишь куда-то!
– Зато вчера было так хорошо – не остановишь. – Я быстренько наполнила миску сладкого сухим кормом и поменяла воду. – Все? Готова? Идем.
Таблетка начала свое волшебное действие, скукоженные мозги постепенно распрямлялись, светлели и начинали заниматься своими прямыми обязанностями. Обувшись, я принялась запаковываться в свой единственный и неповторимый осенне-зимне-весенний прикид: темно-коричневую куртку из искусственной замши с подстежкой из чебурашкиного меха. Тая же, с кислотно-страдальческим лицом, медленно влезала в свою осенне-весеннюю куртку, наверняка, сшитую старательными китайцами из списанного парашюта. Выглядел этот шедевр портновского искусства цвета хаки, а правильнее сказать, «цвета каки», довольно мерзенько, но Тайка утверждала, что за этот, по ее мнению, шикарный пуховик, она отвалила кучу денег и приобрела его едва ли не в бутике.
На улице сверкало солнце, совсем по-весеннему тренькали синички, денёк обещался быть теплым и радостным. Головная боль почти совсем прошла, меня лишь немного тошнило, чуть-чуть мутило и совсем капельку заносило из стороны в сторону, а в остальном, самочувствие было отменным. К сожалению, весенний пейзаж основательно портила недовольная, угрюмая Тайкина физиономия… и я – вот маразм! – чувствовала себя виноватой! Будто это я вчера насильно ее напоила до смерти, а сегодня заставляю асфальт укладывать!
– Тай, ну как ты себя чувствуешь?
– Отвратно!
– А голова прошла?
– Нет!
Тема была исчерпана. Мы встали на остановке, и я посмотрела на часы, нормально, опаздывала я как всегда в пределах получаса. Нахохлившаяся Тайка куда-то пристально смотрела. Проследив ее взгляд, я увидала, что предметом такого внимания стал небольшой магазинчик метрах в пятидесяти.
– С тобой пойти или тут подождать? – вздохнула я.
– Тут подожди, – оживилась подруга, – я мигом.
Она побежала в магазин, а я подставила лицо теплым солнечным лучам и принялась загорать. Обращать внимание на всякий там снег, грязь, обильный мусор, стыдливо вылезающий из раскисающих сугробов, не хотелось. Хотелось открыть глаза… а вокруг зеленые лужайки, цветущие сады, дорожки, посыпанные крупным белым песком… А открыла я глаза и узрела довольную Тайкину физиономию, к сердцу она прижимала два пива и бутылка «Святого источника».
– У тебя пакетик есть какой-нибудь?
– А чего ж ты не купила? – я вытащила из сумки аккуратно сложенный целлофановый кулёк, который всегда таскала на всякий случай.
– Торопилась. Ну, давай, давай сюда.
Подоспела маршрутка, к счастью оказалось два свободных места.
До самого метро Таисия с таким самозабвенным наслаждением потягивала продукцию Ивана Таранова, что волей-неволей все остальные пассажиры стали судорожно сглатывать слюну.
В метро царила самая отвратная пора – утренний час пик. Вечернее столпотворение тоже удовольствие сомнительное, но вечером народ тащится с работы уставший и вялый. Аморфная масса пассажиров болтается в вагонах в состоянии молчаливой прострации, никто никого не трогает, никому ни до кого нет никакого дела, потому что девяносто процентов граждан уже одной ногой дома, в теплом тапке и с тарелкой ужина перед телевизором. Утренняя мясорубка это совсем другое: народ бодрый, злой и опаздывает. Лучше не зевать, а то в момент локтями, сумками, зонтиками до синяков отмассажируют.
Влившись в массовку, мы с Таиской в числе первых успели ворваться в вагон и заняли сидячие места.
– Хочешь? – Тая протянула мне бутылку пива. – Очень вкусно!
– Правда, что ли? Ну, давай.
Сделав пару глотков, чтобы унять мучительную жажду, я сказала:
– Тай, помнишь, что домработница говорила об Алисе? Мол, не нравится она мне, наглая, курящая?
– И?
– Она сделала акцент на том, что любовница курит, слово «курящая» тетушка произнесла с очень недовольной гримасой.
– К чему ты клонишь?
– Инна же тоже курит, мало того, дымит по-черному.
– Ну и что?
– Почему же она не сказала ничего вроде: «хотя Инночка тоже курит, она наглая только по средам и пятницам»? Домработница, как там ее зовут, ни словом не упомянула дурную привычку хозяйки.
Тая внимательно меня слушала, пристально глядя мне в глаза. Когда я закончила, она хлопнула пару раз ресницами и сказала:
– Ни фига не понимаю, к чему ты клонишь и что нам это «курит-не курит» даёт. Пиво будешь?
– Лучше минералки дай. Сама пока еще не знаю, что нам это дает или может дать, но на всякий случай запомнить надо. И вообще, вернемся домой, наговорю все соображения и факты на диктофон, а то всего в голове не удержишь.
– Дельная мысль, – кивнула подруга и прикрыла глаза, собираясь придремнуть.
На работу мы опоздали аж на сорок три минуты… даже и не знаю, прямо, как же так получилось. Подойдя к двери нашей редакции, я остолбенела, увидев новенькую табличку: «Редакция газеты „Непознанный мир“», и крупными буквами ниже: «Офис».
– Обалде-е-еть! – протянула Тая, глядя на табличку. – Мы туда вообще попали? Это твоё место работы?
– Не уверена.
В предчувствии скверного, я приоткрыла дверь и просунула нос в щелку. Какая тишина! За идеально убранными чистыми столами корпел принаряженный коллектив. С ума сойти, чего это они так разоделись? Художник Лёвик, наш разгильдяйский сквернослов, неизменно являвшийся на работу к обеду в вытертых джинсах и сером растянутом свитере, засыпанном сигаретным пеплом, сидел в белой (!) рубашке и что-то старательно рисовал, едва ли не высовывая язык от усердия. Редакторшу Тину Олеговну я вообще опознала только тогда, когда она выковырилась со своего рабочего места и поковыляла к центральному столу, за которым восседал Конякин. Наша сушеная редакторская вобла юрского периода напялила на свой худосочный организм короткую узенькую черную юбчонку, кроваво-красный блузон и коричневый пиджачок. Из юбочки, как веревки с узелками-коленками, тянулись ноги, обутые в туфли с каблуками сантиметров в десять. Осторожно, как по льду ковыляло это чудо к столу Конякина с какими-то бумажками в руках, а мы с Тайкой все стояли в дверях, не решаясь войти в «офис». Я уже подумывала уйти тихонечко восвояси и не беспокоить таких важных, достойных людей своими низменными делишками, но к несчастью, нас заметил внештатник Влад, облаченный – подумать только! – в мятый серый костюм, должно быть, с дедушкиного плеча. Он призывно замахал нам лапой, отступать было поздно. Подойдя к столу его королевского высочества Конякина С. С., я натянула на уста свою лучшую улыбку, и бойко принялась докладывать о проделанной работе. Из моих слов следовало: только благодаря необыкновенным способностям моего уникального интеллекта, хитрости, ловкости, дедукции и индукции, я одной ногой стою практически на пороге раскрытия невероятно темного, коварного, запутанного преступления. За время моей вдохновенной тирады, Конякин не проронил ни слова, он исподлобья смотрел на меня белесыми глазками и ни разу не моргнул. Затем он пошевелил ноздрями, глубоко втянул воздух, и рявкнул, оборвав меня на самом интересном:
