— Юрий Владимирович, насколько я понимаю, вы меня… э-э-э… вербуете?
— Уже завербовал.
— Вот так сразу, без клятв на огне и росписей кровью?
— Не будьте ребенком и перестаньте паясничать! В конце концов это вам не идет. Не я предлагал вам заниматься частным сыском. Не я был автором идеи вашего внедрения в среду советских интеллектуалов. И не я прикрывался вашим именем в разговоре с Сенкевичем, а вы — моим.
— Но я же не думала…
— Думать надо в любой ситуации, — прервал меня Андропов. — А за ошибки, как вы, наверно, читали в детективной литературе, приходится платить. Впрочем, ваша плата будет достаточно мизерной. Вернее сказать, вам даже повезло. И крупно.
— В чем же мне так повезло? — я начала закипать и, как всегда, забыла, что в некоторых ситуациях это выглядит не совсем уместно. — В том, что вы говорите таким тоном, каким со мной никто никогда не разговаривал? В том, что навязываете мне обязанности, от которых меня всю жизнь тошнило? В том, что принимаете решения за меня, чего я никогда и никому не позволяла?
— Вы все сказали?
Я кивнула, поскольку обвинительная речь отняла у меня последние силы.
— Вы заблуждаетесь так глубоко, что, право, нет уже никакого смысла вас разубеждать. Оставайтесь при своем мнении, в конце концов, не в том суть. Помните об одном: вы не подписали ни одной бумаги, не дали ни одного обязательства, вы совершенно свободный человек. Всего хорошего, Валентина Васильевна!
От неожиданности я икнула. А Андропов вновь уселся в кресло, взял какую-то газету и углубился в чтение. Поняв, что аудиенция окончена, я встала и медленно, словно загипнотизированная, направилась к двери. Чего я ждала? Выстрела в спину? Резкого окрика и приказа вернуться на место? Или двух здоровенных громил, которые завернули бы мне руки за лопатки и бросили в один из подвалов Лубянки?
Я открыла дверь в сад, когда услышала за спиной негромкое:
— Валентина Васильевна, а купальник у вас есть?
— Что?
— Я спрашиваю, есть ли у вас купальник? — Андропов опять снял очки и с неподдельным интересом смотрел на меня.
— Кажется, есть… А что?
— Очень хорошо. В Буэнос-Айресе сейчас разгар пляжного сезона…
10
Небеса. Авиалайнер компании «Эр-Франс»
1 декабря 1977 года
— Мадам чего-то желает?
— А?
Надо мной склонилась смазливая мордашка — не лицо, а сплошной сексуальный призыв. Моего бы сюда интимного друга — он бы…
— Да, водки, если можно.
— Со льдом?
— Да.
— Не угодно ли мадам к водке дольку лимона?
— Мадам просто мечтает о дольке лимона.
— Минуточку…
Я взглянула в иллюминатор, увидела под собой необъятную перину беловато-розовых облаков и вздохнула. Все происходившее в моей жизни после разговора с всесильным хозяином КГБ очень напоминало спектакль народного театра в захолустном райцентре: дрянная пьеса, скверные декорации, отвратная игра актеров, а главное — я сама, неубедительная до тошноты, в роли главной героини. Насквозь фальшивый взгляд моего интимного друга, торжественно сообщившего в присутствии своего заместителя о моей десятидневной командировке в Аргентину, завистливо-понимающие ухмылки сотрудников, явно переоценивавших глубину чувств и административные возможности нашего шефа, крупная сумма денег в виде почтового перевода от издательства «Прогресс» — аванс за сборник театроведческих эссе, который я и не думала писать, уникальная обходительность в ОВИРе, а потом эта встреча в Доме кино…
— Валя, привет!
Я оглянулась и увидела моего школьного товарища Витю Мишина.
— Витяня!.. — я хотела издать еще несколько дежурных возгласов, но осеклась, увидев, как блистательно одет мой бывший одноклассник. В прекрасно сшитом вельветовом костюме цвета соломы, в очень удачно подобранном галстуке, благоухающий на все фойе «Дракаром», Мишин был просто неотразим. — Ты где пропадал, блудный сын Терпсихоры?
В шестом классе Витянины родители отдали его в балетную школу при Большом театре. До десятого класса он еще появлялся в нашей компании по праздникам, потом я надолго потеряла его из виду, но от друзей слышала, что солистом ГАБТ он так и не стал, танцевать в кордебалете отказался и ушел в таинственный мир театральных администраторов, где и затерялся на долгую дюжину лет. И вот теперь — нате вам, Мишин во всей красе!
— Валюха, я тебя люблю! — Витяня склонился к моей руке. — Ничего не говори, все знаю: я свинья, что не звонил, не появлялся. Но, Валь, я за тобой слежу! Ты ведь моя любимая журналистка. Восхищаюсь, горжусь и так далее.
— А ты как, Витяня?
— Все тип-топ, не дрейфь, подруга школьная! Работаю за границей, в Союзе бываю наездами, как ты сама понимаешь, очень скучаю…
Он перехватил мой взгляд и расхохотался.
— Ну ладно, нечего щуриться! Я действительно работаю за границей и действительно скучаю по дому…
— Мишин, может быть, ты, не дай Бог, дипломат?
— He-а, рылом не вышел. Я педагог. Балетный педагог. Учу детишек в отсталой Швейцарии азам классического балета. Батман, антраша, фуэте, и-и-и раз!
— Здорово! Я рада за тебя.
— Слушай, давай заскочим в какую-нибудь стекляшку, отметим встречу.
— А как же «Крестный отец-2»?
— Да барахло! Идем, я тебе расскажу содержание по дороге…
Мы вышли на заснеженную улицу. Витяня уверенно взял меня под руку и потянул в сторону бликующего, как новогодняя елка, серого «мерседеса».
— Твой?
— Ну не твой же! — самодовольно хмыкнул он и картинно распахнул дверцу.
— Прошу, мадемуазель!
Мы забрались в еще не остывшую машину. Внутри пахло дорогой кожей, табаком и каким-то цветочным дезодорантом. Мишин щелкнул клавишей стереомагнитофона, и салон «мерседеса» огласили торжественные звуки равелевского «Болеро».
— Ну, куда поедем? — спросила я, поудобнее устраиваясь на мягком сиденье.
— А не все ли равно? — голос Витяни сразу утратил игривость, стал серьезным и каким-то глухим. — Слушай меня внимательно, Валя, постарайся все понять и не задавай лишних вопросов. Сейчас мы поедем и будем беседовать. Договорились?
И, не дожидаясь ответа, он включил зажигание и мягко тронул машину.
— Посмотри внимательно на эту фотографию, — Витяня достал из кармана канадской дубленки цветной снимок и, не выпуская его, поднес к моим глазам.
— Я ничего не вижу…
— Сейчас… — Мишин нажал какую-то кнопку.
На меня глянуло тонкое интеллигентное лицо еще нестарого человека лет сорока. Нос с небольшой горбинкой, великолепные зубы под аккуратно подстриженными усами. Судя по смугловатому оттенку кожи и какому-то неуловимому шарму белого, в стиле «тропикл», костюма, — латиноамериканец. Запоминающееся лицо с явным лоском образованности.
— Это Хосе Темило Телевано, гражданин Колумбии, профессор факультета западноевропейской литературы университета в Боготе, — монотонно бубнил мой школьный товарищ, не отрывая взгляда от потока машин, мчавшихся с зажженными фарами по обледеневшему проспекту Мира, — тридцать девять лет, родился в Уругвае, автор свыше шестидесяти исследований и монографий по западноевропейской и латиноамериканской литературе. Известен своими антисоветскими, антикоммунистическими убеждениями. На последних выборах прошел в конгресс и является в настоящее время членом Комиссии по иностранным делам и обороне. В Буэнос-Айресе Телевано появится четвертого декабря, на второй день симпозиума. Он выступит с сообщением об экзистенциальных параллелях в творчестве Кортасара и ряда западноевропейских прозаиков — Камю, Сартра и других…
— Зачем мне все это?.. — я обреченно дымила сигаретой, понимая, что начинается совсем другая жизнь.
— Телевано был одним из первых интеллектуалов Запада, откликнувшихся на депортацию Солженицына, — не обращая внимания на мою реплику, продолжал Мишин. — Его конек — опека диссидентов-интеллектуалов из социалистического лагеря. На этом тебе и предстоит сыграть…
— Прости, на чем сыграть?
— На этом, — Мишин открыл окно, чтобы немного вытянуло дым от моей «Явы». — И, ради Бога, купи себе в Шереметьево блок приличных сигарет, такое ощущение, что ты куришь марихуану…
— Витяня, скажи, а ты…
— Валентина, дай мне закончить! — Мишин скосил на меня глаз и фыркнул. — Детский сад, ей-Богу! Кого за кордон посылают!.. Так вот, перед тем как нам с тобой расстаться, я передам тебе рукопись. Это типичный «самиздат», автор — больной абсолютно на всю голову борец за свободу, но, судя по оценке экспертов, весьма талантлив. Он пришел к тебе в редакцию и попросил опубликовать его роман. Ты отказала. Он настаивал. Тогда ты попросила дать тебе время, чтобы прочесть роман целиком и сделать выводы. Прочла. Осознала, что имеешь дело с потенциальным гением, который, возможно, потрясет мировую литературу. В то же время ты поняла, что ни один здравомыслящий редактор в Союзе эту антисоветчину не пропустит. И тут как раз подоспела командировка в Аргентину. «А что если, — подумала ты, — провезти рукопись через границу и передать ее западным интеллектуалам?» Тем более что ты у нас девушка начитанная, аполитичная, даже восторженная…
