– Надо! – коротко ответил Манштайн.
А Кнаус Фердинант его не слушал. Страх мелкого буржуа, попавшего в жесточайшую мясорубку истории, заставлял искать хоть какой-то выход, чтобы спасти свою собственную шкуру. Он криво усмехнулся.
– Тут два мира сцепились, раздавят нас как вот эту вошку. – Он даванул гниду и зло сказал: – Русские молодцы, у них вшей нету, они в баньке отпарятся и ходят чистые, как новый пфенинг, а нам сунут порошок, натирайся им. Я ведь в свое время тоже по пивным таскался. Кое-что повидал, знаю. И тех и этих послушал.
– А из-за чего началась война? – спросил Манштайн.
– Ха, ха! Из-за чего? Из-за того, что Германия вечно опаздывает. Опоздали мы к разделу мира, еще до первой мировой войны. У французов колонии, у англичан колонии. Гитлер не придумал здесь ничего нового, не был он первооткрывателем.
Новые жизненные пространства освоили лучше всего англичане, французы и испанцы. В Америке, в момент прибытия Колумба жило 15 миллионов человек, индейцев. Сейчас, с учетом естественного прироста должно бы их быть сто миллионов, а осталось всего триста тысяч и то в резервациях. Остальные англичане. Во, расплодились. А мы? Покажи наш немецкий кусок земли в Америке? Нету его, одни англосаксы. Вот тебе пример освоения жизненного пространства. Пока англичане целый континент осваивали, мы только объединились. Опаздываем мы везде.
– А русские освоили Сибирь! – увел его от скользкой темы Манштайн. Фердинант стал горячится:
– Да, они освоили Сибирь, но не уничтожили, в отличие от англичан, ни один коренной народ, а дали абсолютно всем письменность, закрепили за ними территорию, дали равные права и теперь мы не можем сыграть на национальных чувствах. Чуешь?
– Угу!
– А нам, чтобы получить свой кусок пирога пришлось идти с ножом. Не получилось. У нас после первой мировой, Эльзас и Лотарингию отобрали. Десять лет там французы парадом командовали. Пока вернули обратно.
Вот, теперь вторая попытка у нас. Только обратно завернули нас не в ту сторону. Стравили нас наши заморские хозяева не с теми. Отвели удар от себя. На рабочих натравили. А я видел этих красных в деле, когда они с нами на баррикадах сражались. Они до последнего будут стоять, не то что эти лавочники из Парижа и Лондона. Нет! Нет! – спохватился Фердинант, косо глянув на Манштайна, спокойно сидевшего в углу, – ты не думай. Я патриот Германии. Только патриот тоже должен головой думать, а не таскать каштаны для чужого дяди. Я пока потолкался по этим митингам, считай, высшее политическое образование бесплатно получил. Ты думаешь, когда война закончится, кто останется в выигрыше?
– Кто?
– Америка! Вся Европа будет лежать в руинах, Россия будут лежать, а они будут доллары подсчитывать.
Манштайн вынужден был задать тот вопрос, который давно вертелся у него на языке.
– Так вы не верите в победу Германии?
– Фу! Ну, слава богу! – с облегчением вздохнул Фердинант. – Наконец, дошло до тебя. А еще Наполеоном увлекался. Пойми, мы уже проиграли войну. Мы проиграли ее в тот день, как пошли на Восток.
– Как?
– А так. Я у Гесса одно время в команде был. Он, как и Бисмарк считал, что нельзя на два фронта воевать. Пока мы сейчас идем на Россию, у нас сзади, за спиной Англия с тесаком стоит. И в тот момент, как только она посчитает, что ее время пришло, она этот нож нам и вонзит по самую рукоятку. А в основном будет шарить по нашим карманам. А еще Наполеоном увлекался. Я сам француженок люблю. Но между любовью, надо иногда подумать и о себе. Мы ведь были злы на одного соседа, а полезли драться с другим. Стравили нас, да еще с мужиком. Ты знаешь, как французы на дуэлях дрались? До первой крови, оцарапают друг друга шпагой и считают, что честь восстановлена. У них никогда смертельных исходов не было. А русские с шести шагов, считай в упор, наповал друг друга из пистолетов валили. Вот и вся разница. Считай, у нас и война с французами как на шпагах была в сороковом году. До первой крови. Один умирает, а другой в это время деньги считает. Ты, если хочешь работать в абвере, должен такие простые истины понимать.
– А с чего вы взяли, что я хочу?
– На тебя характеристику затребовали. Идти то иди, но имей в виду, что сам Канарис и вся его служба, вся верхушка разведки на англичан давно пашут. Ты не смотри, что я тут отираюсь, я кое-что знаю.
– Да! Да! Я слышал, от самого Гесса!
– И не только от него! – похвастался Фердинант. – А тебя я думаю, за твои профранцузские и проанглийские взгляды в абвер тянут. Но, когда туда попадешь, и меня не забудь. А вообще имей в виду, что настоящие хозяева сидят не в Англии, а за океаном. Гесс раньше Канариса это просек. Только у него ничего не склеилось. А может, наоборот, склеилось. Мы ведь с англичанами бомбим только мирное население друг у друга, а заводы не трогаем. Вроде петарды друг другу во двор кидаем. Ох, рвать надо Манштайн с фронта. Пуля ведь дура, она не спрашивает тебя, жаждешь ли ты с нею встречи. Мне плевать, на белых, красных и коричневых. Пусть кому-нибудь другому пудрят мозги.
– А вы не боитесь, что я могу о нашем разговоре доложить? – спросил Манштайн.
– Нет! Ты сам так думаешь! Только вслух не высказываешь мысли Вот и вся между нами разница. А насчет характеристики не беспокойся, я тебя таким арийцем в ней покажу, что тебя в Берлин обратно отзовут. Ты только насчет Наполеона и Нельсона не очень-то языком…
– Это я то языком?
– Ну, не я же!
Так благодаря случайной берлинской связи с Жозефиной и ни к чему не обязывающему запросу от ревнивого старшего офицера абвера, желающему узнать о своем молодом сопернике, в чужой брачной постели, Манштайн попал в полковую разведку на должность писаря.
Говоруна и мирового стратега Кнауса Фердинанта убили в первом бою, за Доном. А когда в1943 году Гитлер расстрелял своего руководителя разведки Канариса, Манштайн понял, что его бывший командир был прав и еще много чего бы ему рассказал, да не успел, хотя один дельный совет дал:
– Хочешь наверх пробиться, докладывай всегда масштабно, не мелочись. Доложил и забыл. Запомни, даже капрал мнит себя стратегом, а что уж тут про офицеров говорить. Глядишь, за умного человека сойдешь. Позовут на рюмку шнапса, послушать, что ты глаголешь. Лычку лишнюю, медальку, а то и крест дадут. Ты правильно начал, ниже Наполеона не опускайся в разговорах. Очерти себе круг: Рузвельт, Сталин, Черчилль, и молоти языком. – Кнаус Фердинат расхохотался. – Эх, жаль мой шеф Гесс улетел в Англию. Разве тут я был бы сейчас. Не на того поставил в свое время. Не везет мне, ни на баб, ни в казино. А ты Манштайн счастливчик, а ну соври мне очередную историю про свои похождения.
– Да, не врал я никогда.
– Ну, ладно будем считать, что тебя на дню двадцать раз звали в нумена, но ты все равно соври. Складно у тебя получается, особенно про Жозефину. Сколько раз, говоришь, ты у нее бывал?
– Раз двадцать!
– Правильно, добавляй каждый раз понемногу. Чувствовать меру, не каждому дано.
– Вы себя имеете в виду? – спросил Манштайн.
– Но! Но! Я был на Монмартре!
Первое время в абвере Манштайн занимался вообще несерьезным делом. В оккупированных станицах он собирал подписки, письменные обязательства со всей мужской половины старше одиннадцати лет об обязательстве сотрудничать с немецкой властью. Рутинное, в общем-то дело, вынесло его в конце двадцатого века на вершину мировой закулисной политики.
После капитуляции Германии ее военные архивы оказались большей частью в руках западных союзников и были подвергнуты тщательному изучению на предмет выявления в них документов, пригодных для шантажа и компрометации советских партийных и государственных кадров.
Американцы, в чьи руки после войны перешли архивы, решили в одиночку воспользоваться компроматом. Не удалось. Манштайн вовремя вспомнил, кем стал его первый подписант, и даже фамилию вспомнил.
Так, что не канцлер настоящий объединитель Германии, а он скромный служащий разведки. Ему честь и хвала.
А сколько еще нужных бумаг, было в том архиве, что были вывезены с оккупированной Европы. Да все население, у него сидит на крючке. Вон последний раз случился скандал, с каким большим руководителем, одной конфессии сидящей на сапоге. Тот в четырнадцать лет подмахнул обязательство трудиться на фюрера.
Маштайн улыбнулся. Повезло. А чтобы старый волк не проболтался, ему на старости лет, создали сверхсекретный отдел, выделили отдельное здание, хороший оклад и дали возможность поиграть на старости лет в великого разведчика.
Чем бы старое дитя, не тешилось, лишь бы не плакало, лишь бы рот не открывало. На стене у Манштайна висела огромная карта мира. Он на ней флажками с фотографиями тасовал фигуры президентов и премьер-министров. Итак, сейчас его задача Кавказ. И что у нас там… Сладкий сон сморил старика.
Секретарша постучала в дверь кабинета.
– Лона Штерн!
