Ох, как же мне хочется поскорей встретиться с сержантом Якобовичем!
* * *
Вечер пятницы у меня был расписан по минутам. По дороге с работы зайду в прокат и возьму видеокассету. И не абы какую. Что-нибудь этакое добротное, старенькое и душещипательное вроде «Пародии на жизнь» (которую я и видела-то раза три-четыре, не больше), или «Задворки» (на сей раз версию с Сьюзен Хейуорд), или «Незабвенный роман» (любую версию). Определённо, я была настроена всласть поплакать. Почему? А бог его знает.
Так или иначе, наведаться в видеопрокат мне в тот вечер было не суждено — благодаря звонку от Харриет Гулд, моей соседки из квартиры напротив.
— Я хотела узнать, — робко начала она, — занята ли ты сегодня вечером, а если нет, то не пообедаешь ли со мной и Папиком?
— Попиком? — едва не задохнулась я.
— Да нет, Папиком, моим свёкром. Помнишь его?
Разве такое забудешь?
— А он снова приехал из Флориды? — глупо спросила я. И поёжилась.
— Только до завтрашнего утра! — захлёбываясь словами, поспешно ответила Харриет. — А у Стива вечером собрание, вот я и решила пригласить Папика поужинать и надеялась… что ты к нам присоединишься.
Ясное дело, рано или поздно всем нам придётся помереть, верно? Так вот, если б можно было выбирать, я бы предпочла, чтобы причиной моей смерти стали закупоренные холестерином сосуды как результат неумеренного потребления — в первоклассном кафе — чудесного, толстенького и горяченького сандвича с пастрами.[2] Ну а если у них кончится пастрами, сойдёт и солонинка. Но при всём том, что у меня буквально слюнки текли от одной мысли о вкусной еде, ничто не могло вернее отбить аппетит, нежели встреча с Папиком Харриет.
С Папиком Гулдом (он же Гус, он же Яйцечёс — особенно в кругу ближайших родственников) я познакомилась, когда он навещал сына и невестку в апреле и Харриет уговорила составить им компанию за ланчем. Поверьте, такую ошибку дважды не совершают.
— Нет, спасибо, поспешно отклонила и предложение. Объяснения, на мой взгляд, не требовалось.
— По-моему, он стал гораздо мягче со времени последнего приезда, — сообщила Харриет чуть ли не шёпотом.
— Рада за него. Но я всё равно пас.
— Пожалуйста, Дезире! Мне нужна моральная поддержка! — не отставала Харриет. — Умоляю тебя! — В её голосе сквозило отчаяние.
Уж и не знаю, тронули меня мольбы Харриет или удивительно зримый образ великолепного сандвича с пастрами и капустным салатом, картошечкой фри и солёным помидорчиком, но неожиданно я услышала собственный голос: — Так и быть, сдаюсь. — И, проклиная себя за мягкотелость, добавила: — Но ты у меня в долгу. Вечном.
* * *
Харриет и паскуда Папик поджидали меня перед конторой в шесть часов. Едва Папик узрел меня, его физиономия расползлась в широченной ухмылке, а вставные зубы ярко засияли на фоне золотистого флоридского загара. Этот старичок, разменявший девятый десяток, был одет очень опрятно: ладно сидящее коричневое твидовое пальто, отполированные до блеска тёмно-красные ботинки и коричневая шляпа. Шляпку он поспешно сорвал с убелённой сединами головы и учтиво поклонился. Глядя на него, такого маленького, субтильного — при росте в метр шестьдесят он весил не больше пятидесяти кило, — трудно было поверить, что за столь кротким фасадом прячется монстр.
— Ну-с, миссис Шапиро, — радостно заговорил он, — как же я рад вас видеть! Хорошо выглядите, между прочим. Особливо для девушки ваших лет. — Он игриво подмигнул и ткнул мне под рёбра скрюченным подагрой пальцем.
Харриет съёжилась.
На такси мы добрались до большого, запруженного посетителями ресторана на Нижнем Ист-Сайде, где Папик причащался в свои прошлые визиты в Нью-Йорк.
Неприятности начались с супа и продолжались до самого десерта.
— Хочу грибной суп с перловкой, — объявил он угрюмому официанту; высокий и тощий, тот выглядел не намного моложе Папика.
— Грибы и перловка у нас кончились. Сегодня очень хороша похлёбка из моллюсков, — бесстрастно сообщил официант.
— Я что, спрашивал вас про похлёбку из моллюсков? Не хочу никакой похлёбки. Я пришёл сюда ради грибного супа с перловкой.
— Послушайте, мистер, — громко парировал выведенный из себя официант, — если б у меня был грибной с перловкой, вы бы получили грибной с перловкой. Но я же не могу дать вам то, чего у меня нет, верно?
— Вот-вот, то же самое говорили здесь и в прошлый раз, — проворчал Папик.
— По-вашему, мы приберегаем его для особых клиентов, так, что ли?
— Откуда мне знать? С вас станется.
Официант, казалось, был на гране апоплексического удара.
— Я… вам… сказал… — медленно, с расстановкой, произнёс он, — у нас… больше… нет… грибов… и… перловки. — Тут его, наверное, сатана за язык дёрнул. — Хотите пойти на кухню и лично убедиться?
Папик, очевидно не ведавший о существовании риторических вопросов, с готовностью вскочил.
— Пошли, — подбодрил он изумлённого официанта, который только что сам посадил себя в лужу, предложив худшему в мире клиенту совершить экскурсию на кухню.
— Извини, Дез, — прошептала Харриет, едва свёкор оказался за пределами слышимости. — Мне и вправду показалось, что он стал немножко поприличнее.
— Что тут скажешь?
— Ты не виновата, — хмуро буркнула я, схватила меню и трусливо спряталась за ним.
Через несколько минут вернулся удручённый Папик, за ним шагал обозлённый официант.
— Ну? — сердито вопросила Харриет, едва свёкор снова уселся.
— Я не нашёл ни перловки, ни грибов, — признался въедливый старик. И тут же, в жалкой попытке спасти лицо, добавил: — Но это незаконно — указывать в меню то, чего у вас нет.
— О'кей, мистер Майами, так что изволите кушать? — прорычал официант. — Желаете отведать похлёбку из моллюсков или нет? — На лбу у него выступили капельки пота, а губы были сжаты так плотно, что слова с трудом пробивались.
— Я же сказал вам, что не хочу никакой похлёбки, разве нет? — последовал визгливый ответ. — Слушайте, принесите мне сандвич с пастрами и ржаным хлебом. Но чтоб постненький. Принесёте жирный, отправлю вас с ним обратно, ясно? А хлеб чтоб был свежий и мягкий. Будет чёрствый, платить не стану. И картофеля фри мне принесите. Только чтоб жир не капал, а иначе — сами знаете, ясно?
Пробурчав себе под нос что-то приличествующее случаю, официант принял заказы у нас с Харриет и заковылял на кухню, качая головой. Но надо отдать ему должное — от физической расправы он удержался.
Еду доставили буквально через несколько минут, и всё было по-настоящему вкусным, а уж пожелания Папика учтены до мельчайших подробностей. Казалось, он наслаждается трапезой, однако стоило официанту неосторожно пройти мимо нашего столика, как Папик схватил его за руку.
— Не будь я столь покладистым, — сообщила старая ядовитая поганка бедняге, — непременно отправил бы назад пастрами. Парфюмерией отдаёт.
О перебранке по поводу яблочного струделя не стану и распространяться. Скажу только, что покинули мы ресторан по просьбе трудящихся.
* * *
— Ты сможешь когда-нибудь меня простить? — жалобно пробормотала Харриет, прощаясь со мной у двери моей квартиры. Вид у подружки был столь виноватый, что мне стало её почти жаль. Почти.
Прежде чем я подыскала нелюбезный ответ. Папик обернулся.
— Когда в следующий раз приеду в Нью-Йорк, — сообщил он мне, — оторвёмся на целый вечерок. Наберём деликатесов и двинем в кино. Как вам затея? — Тут он склонил голову набок и на секунду задумался. — А знаете, пожалуй, я даже попробую похлёбку из моллюсков. Надо же узнать, что это за гадость!
Настойчивое треньканье разбудило меня в половине восьмого. Поистине неприлично звонить в такой час субботним утром, вам не кажется?
В полубессознательном состоянии я потянулась к телефону — и свалила его с тумбочки. С жутким грохотом аппарат рухнул на пол. «Вот и отлично, — мстительно подумала я, — надеюсь, кто бы ни звонил, у него лопнут барабанные перепонки».
— Дезире?
У неё. Это оказалась она.
— Да?
— Это миссис Корвин — ваша клиентка, помните?
О-о. Сон как рукой сняло.
— Да-да, как поживаете, миссис Корвин? А я как раз собиралась позвонить вам после завтрака. — В общем-то я не так чтобы соврала. В смысле, оттягивай не оттягивай этот момент, всё равно понятно, что когда-нибудь позвонить придётся. И совершенно не исключено, что именно после завтрака…
— Надеюсь, я вас не разбудила, — с ложным участием спросила она.
Что ж, враньё за враньё.
— Нет-нет, что вы, я уже давно встала.
— Целую неделю от вас ничего не слышно, — ровным голосом заметила Эвелина. Но это было явное обвинение.
— Да, вы правы. Мне самой неловко. — Хоть тут не соврала. Беда в том, что я попросту не знала, что сказать этой женщине. Вряд ли стоило делиться с ней фактами, которые на мой взгляд, подкрепляли версию убийства. Тем более что, по трезвом размышлении, все они были несущественными. Вот я и рассудила: разве справедливо будет поддерживать её ожидания зазря? — Я не звонила вам, потому что не могла сообщить ничего конкретного.
