— А он что, в себя не приходил? — спросила я, все еще сомневаясь в том, что передо мной именно Карлос.
— Нет, он к нам поступил в коме и в сознание не приходил, а что, вы его не узнаете?
— Нет, — удрученно ответила я.
— И сердце вам ничего не подсказывает?
— Нет, — я отрицательно замотала головой, сердце мне ничего не подсказывало, оно билось в моей груди спокойно и равнодушно. Мне даже было странно — я ожидала от встречи совсем других ощущений. — Можно, я с ним немного посижу. Вдруг узнаю.
— Да хоть до утра, — дал «добро» доктор и вышел за дверь.
Я подвинула к кровати единственный стул, села и уставилась на коматозника.
Мужчина лежал под простыней совершенно голый. Я даже проверила, приподняла край простыни и заглянула под нее, разумеется, чтобы посмотреть, какое у больного нижнее белье. Ведь если он лежит в трусах от Версаче или Карла Лагерфельда, то это точно мой Карлос. Но мне не повезло — он лежал без ничего.
«Не получилось. Плохо, очень плохо», — подумала я и принялась изучать руки незнакомца. Ладони и особенно ногти меня несколько смутили. Первые были в мозолях, а вторые с траурными ободками, то есть с глубоко въевшейся под них грязью. Хотя почему меня это должно удивлять? Если Карлос — миллионер, это совсем не значит, что он не занимается физическим трудом, слышала, люди, подобные ему, обожают сами ковыряться в саду, или, что вероятнее всего, мозоли он набил, занимаясь на тренажерах в спортзале. А по поводу грязи под ногтями, я ведь не знаю, как он провел ночь? Всяко может быть. Может, он, кем-то избитый, из последних сил полз ко мне, хватаясь ногтями за землю. Да, скорее всего так и было — синяки и ссадины на лице свидетельствуют о том, что мужика кто-то хорошо отметелил.
Мужчина пошевелился и застонал. «Должно быть, ему совсем худо», — подумала я и заботливо поправила подушку под его головой. Он открыл мутные глаза и что-то нечленораздельно промычал. Некоторое время его взгляд блуждал по палате, потом он остановился на мне и замер с немым вопросом в глазах: «Ты кто?»
Я собралась, доброжелательно улыбнулась и выдала почти весь запас выученных на португальском языке фраз:
— Бом диа (что означает «Здравствуйте»). Меня зовут Ирина. Вы мне писали. Как дела? Очень приятно, — и под конец я озадачила незнакомца вопросом: — Как вы меня находите?
Больной скосил глаза на переносицу, сглотнул слюну и прохрипел:
— Е-мое! Как же долго мы плыли?! Где я? Где Колька, гад?
Он постепенно приходил в сознание, тер шишки на голове, бил кулаком в грудь и требовал:
— Переводчика мне! Я русиш, понимаешь, русиш!
— Вам не нужен переводчик, — я постаралась его успокоить, хотя сама находилась на грани нервного срыва. Мужик оказался не Карлосом, не португальцем, а моим соотечественником. — Не волнуйтесь.
— Да как же не волноваться? — Он не заметил, как я перешла на русский язык, и продолжал паниковать: — Как не волноваться? Чужбина! А где моя Родина? Вырвали с корнем! Родина, где ты? Красавица, скажи, где я?
— Успокойтесь, вы дома, в больнице.
— В больнице? — еще больше ужаснулся больной и завопил: — А Коля, где Коля? Коля!!!
Он выдернул из руки иглу, отшвырнул в сторону капельницу и хотел вскочить с кровати, но я его с трудом удержала. Каким изможденным и слабым он ни казался, а силы в нем было предостаточно…
— Лежите, вам нельзя вставать, — поторопилась я предупредить больного, все еще удерживая его двумя руками. — Я сейчас позову доктора.
— Нет, позови мне Колю.
— Уважаемый, я не знаю, где ваш Коля.
— Утонул, не доплыл! Сгинул. — Мужчина натянул простыню на глаза и заревел: — Коля, Коля, поглотила тебя пучина! Где-то ты теперь, друг?
— Подождите, не убивайтесь. Если вы живы, возможно, и он жив. Простите за нескромный вопрос, а куда вы плыли? И еще — как вас зовут? А то вас здесь считают неопознанным… — я чуть было не ляпнула «трупом».
— Я Валера, — представился неопознанный. — Мы в пятницу, слушай, а какой сегодня день?
— Суббота.
— А число?
— Тридцатое сентября.
— Уфф! — с облегчением вздохнул он. — Значит, вчера это было. Вчера мы с Колькой решили порыбачить. Поехали на реку с лодкой. Как водится, с собой взяли. Под вечер холодать начало.
— Ясно, стали согреваться, не заметили, как лодку понесло вниз по течению, — избавила я себя от долгих объяснений. — Знаешь, что я тебе, Валера, скажу? Тебе жутко повезло, могло действительно в море унести.
Относительно моря я, конечно, пошутила, но Валера мои слова воспринял серьезно:
— Я так и подумал, что нас прибило где-нибудь в Турции. А ты со мной на каком языке разговаривала?
— На португальском.
— А про Колю ничего не знаешь? Его тоже прибило?
— Про Колю я ничего не знаю. Ладно, выздоравливай, я пойду.
Я прошла обратной дорогой по коридору, опять никого не встретив на своем пути. Больные все так же лежали на кроватях, тупо уставившись в потолки. Я постучала в ординаторскую и, не дожидаясь приглашения, вошла. Знакомый доктор посмотрел на меня и спросил:
— Ну что, опознали своего?
— Нет, это не мой, слава богу. Кстати, он очнулся, можете спросить его фамилию. А от каких болезней в вашем отделении лечат? — поинтересовалась я.
— От тех самых и лечат. Больница-то специализированная, наркологическая. В нашем отделении алкогольную интоксикацию снимают. Иногда «Скорая помощь» работку подкидывает, если в тяжелом состоянии с улицы подбирают. А вы разве не знали?
— Не знала, — честно призналась я и про себя улыбнулась, теперь-то мне стали понятны слова санитарки, указавшей мне сюда дорогу. — А почему они такие спокойные, ваши больные?
— Колем, — коротко пояснил доктор. — Чтобы пить не хотелось.
— Да. Да, — пробормотала я, мне стоило об этом догадаться. — Пойду я, извините, что у вас отняла время.
— Да не за что. Иностранцев в нашей больнице отродясь не было. Даже странно, что вы его у нас надумали искать. Может, в какую другую больницу отвезли? Желаю найти.
— Спасибо.
Когда я на такси вернулась домой, Облом уже поджидал меня во дворе. Он сидел с Марией Семеновной на лавочке и мило с ней о чем-то беседовал. Я давно заметила, мой друг умел чесать языком на самые разнообразные темы, был компетентен в вопросах культивации капусты на приусадебном участке и в международной политике, разбирался в проблемах экономики и мог поддержать разговор об искусстве. Догадываюсь, по большей части знания его были поверхностными, тем не менее он производил впечатление эрудированного человека. Ко всему прочему он обладал манерами светского льва, мог галантно поцеловать даме ручку, сделать изысканный комплимент и некоторое время слушать о пошатнувшемся здоровье и семейных конфликтах.
У дам старшего поколения Облом имел бешеный успех. Моя мама его просто обожала, называла не иначе как Петенька, постоянно зазывала на чай и передавала через меня вкусную выпечку, втайне надеясь, что он станет ее зятем. С моими соседями Облом тоже ладил и находил общий язык, к нему часто обращались, когда нужно было написать письмо в какую-нибудь инстанцию, а то и составить прошение в райисполком или суд. Не было случая, чтобы он кому-то отказал.
Вот и сейчас Мария Семеновна, сидя на лавочке, в буквальном смысле слова расплывалась от счастья. Она кокетливо сверкала глазками и то и дело хватала Облома за руку.
— Ах, Петр Константинович, вы прелесть, — ворковала старая ветреница. — Как повезет вашей жене! А как повезло вашей маменьке! Общаясь с вами, я получаю такой заряд бодрости и жизненной энергии. Просто хочется петь и танцевать! Эх, сбросить бы мне лет двадцать!
«Да тебе и сорок лет мало сбросить», — подумала я и решила прекратить эту идиллию. Мужчин вообще нельзя захваливать, разве что в исключительных случаях, когда чувствуешь, что тебе воздастся за твою доброту.
— Мария Семеновна, не возражаете, если Петра Константиновича я заберу? У меня есть что ему сказать.
— Ах, молодость, молодость! Что поделаешь, забирайте, — надув губки, обиженно буркнула моя соседка и протянула Облому руку: — Буду рада вас видеть, заходите, Петр Константинович.
Облом поднялся, трепетно взял в руку сморщенную ладошку и на секунду припал к ней губами. Мария Семеновна поднесла платок к глазам, то ли прослезившись, то ли пытаясь скрыть свое смущение.
— Ты поосторожней будь с дамами постбальзаковского возраста. У них сердце, давление и все остальное, — посоветовала я Облому, когда мы скрылись в подъезде от испепеляющего взгляда Марии Семеновны.
— А где ты так долго ходила? Я успел не только с Марией Семеновной роман закрутить, а и с Вероникой Карловной из второго подъезда.
— Только не думай, что я тебя буду ревновать, — прервала я обломовские откровения.
