Валентина не забыла тех лаконичных слов, которые приводились в таинственной записке, сожженной ею накануне вечером: «Ради Бога, приходите завтра в три часа дня на улицу Жирардон, шесть».
И все – никаких подробностей, никаких уточняющих данных, никакой подписи…
Однако эти слова – категоричные и исполненные почтения одновременно – запечатлелись надолго в памяти Валентины.
Кто бы мог написать ей эту записку?
Вначале, когда в самом разгаре обеда она почувствовала под масляной бумагой, в которую был завернут хлеб, записку, она подумала, что только Морис Юбер мог осмелиться вести с ней подобную переписку. Но визит доктора Юбера разуверил ее в этом. Проявляемая им безумная ревность доказала Валентине, что это был не он. И она, встревоженная, обезумевшая от любопытства, напрасно пыталась отгадать, кто же мог быть ее таинственным корреспондентом.
Элегантная молодая женщина в конце концов решила, что она не пойдет на свидание, которое ей назначили.
Ей казалось просто чудовищным согласиться на такую встречу. Но приняв решение не ходить на улицу Жирардон, она старалась представить себе, кто же мог ее там ждать, кто мог подумать, что она столь неблагоразумна или легкомысленна, чтобы согласиться на такое предложение, которое не было даже подписано.
Валентина перебрала в уме всех своих друзей, всех тех, кто, будучи искушен ее красотой, находился с ней в дружеских отношениях, флиртовал с ней…
Но воскрешая в памяти знакомых снобов, карьеристов, которые усердствовали в салонах, мечтая завести наиболее богатых любовниц, ей казалось, что никто из них не мог быть автором подобной записки.
Кто же ее написал?
Оставив попытку определить личность своего загадочного влюбленного, Валентина постаралась уточнить, не могла ли она соблазнить какого-нибудь незнакомца, но не припомнила ни одного из недавних приключений, ни одного, даже малого случая в своей жизни, когда она могла дать повод какому-либо галантному кавалеру для подобных ухаживаний…
Все утро Валентина занималась своим туалетом с обычной тщательностью, утонченной элегантностью. Затем она позавтракала, сидя напротив мужа, и рассеянно, невыразительным тоном объявила:
– Пойду пройдусь. У меня мигрень, и прогулка пешком пойдет мне на пользу.
Она миновала улицу Спонтини, решив, что ни за что не пойдет на улицу Жирардон, но тотчас направилась на Монмартр, как бы притягиваемая, подталкиваемая, ведомая таинственной силой, высшим разумом.
Была ли искренней Валентина, утверждая, что не может представить себе человека, написавшего ей записку?
Да, действительно, она была удивлена тем, что ей подложили записку в ресторане, она бы и выдала себя, но об этом догадался только Морис Юбер, увидев, как она положила в кошелек маленький клочок бумаги.
Нет, если бы Валентина была искренна сама с собой, то она бы согласилась, что уже давно, несколько недель с ней происходят таинственные и необычайные явления, возбуждая ее любопытство и внося некоторую долю очарования в ее жизнь.
Везде, где бы она ни появлялась, как по волшебному слову, оркестр начинал наигрывать мелодию, странную мелодию, необычно нежную и неторопливую… мелодию, заставлявшую грезить наяву. Музыка звучала в убаюкивающем и успокаивающем ритме, затягиваясь до бесконечности, и казалось, уже все закончилось, но все начиналось снова, если Валентина оставалась на одном и том же месте.
Такую мелодию играли на чаепитии, которое Валентина обычно посещала, она слышала ее в лесу, наиболее шикарные рестораны включали ее в программы своих оркестров. Мелодия становилась навязчивой, цепкой, пронизывающей насквозь, проникающей даже в закрытые комнаты, на улицу Спонтини.
Если бы только одна эта мелодия беспокоила Валентину! Сама по себе мелодия была сущим пустяком!
Валентина, может быть, и не обратила бы на нее внимания, считая, что мода на любую музыку проходит, если бы с помощью музыкального ритма всякий раз ей не объявляли бы об удивительных событиях.
Если музыка становилась убаюкивающе спокойной, когда волнующие созвучия вызывали чувство восторга, упоения, появлялись таинственные подарки: цветы от неизвестных вздыхателей без визитных карточек, ценные безделушки на столе в ее комнате, приглашения в театры, приходящие по почте от друзей, которых она никогда не знала…
Сначала предполагая, что речь идет об оригинальном ухаживании Мориса Юбера, она старалась не привлекать внимание своего мужа.
А потом было уже слишком поздно…
Но теперь, казалось, она поняла. Юбер не был анонимным автором этих подарков; проявленная им накануне ревность служила тому лучшим подтверждением.
Тогда кто же? Кто этот незнакомец?
Теперь она шла к нему, повторяя: я туда ни за что не пойду!
С тех пор, как Валентина заметила необычную многократность появления чарующего мотива, который она слышала везде, с тех пор, как она заметила, что эти музыкальные такты приносили ей каждый раз удивительную новость, она немного дрожала при звуках этой мелодии.
Накануне вечером она внезапно побледнела в ресторане «Лукулл», когда услышала знакомую мелодию, приглушенную сурдинами… Теперь она дрожала от страха, спрашивая себя, услышит ли она те же мотивы на улице Жирардон?
Рассуждая таким образом, она продолжала идти вперед.
Она достигла вершины Монмартра; справляясь у прохожих, она вышла наконец на улицу Жирардон.
Совсем маленькая пустынная улица с крутым склоном, выходящая на вершину горы и соединяющаяся с улицей Коленкур, поразила ее. Там было несколько жалких домишек и особняк, кажущийся заброшенным, с наполовину сорванными ставнями.
Валентина остановилась, озирая окрестности, и улыбнулась.
– Я должна исполнить каприз одного артиста, – прошептала она.
Она колебалась ровно секунду, готовая повернуть обратно, но любопытство взяло верх над боязнью себя скомпрометировать. И она стала вновь продвигаться вперед, желая уточнить номер дома, где ждал ее таинственный незнакомец.
Валентина не ошиблась. Под номером шесть, указанным в записке, значился покинутый особняк.
«Это мистификация», – думала молодая женщина, прогуливаясь вдоль решетки сада, заросшего буйной травой.
– Это мистификация, никто здесь не живет!
Тогда она нахмурила свои тонкие брови. Неожиданно одна мысль пришла ей в голову, вызвав у нее дрожь.
– Не попала ли я в ловушку? – прошептала она. – Не заметил ли Жоффруа ухаживания Юбера, и не захотел ли он меня испытать?
Ее гордая натура, ее независимый и необузданный характер сыграли большую роль в принятии решения, чем самые неожиданные увещевания.
– Ну, так мы посмотрим! – сказала она.
И все более сгорая от любопытства, стремясь все выяснить, чтобы потом не сожалеть, освободиться от двусмысленности положения, она вернулась назад, подошла к особняку, нажала на ручку двери, открыла ее и вошла…
Взгляду молодой женщины предстал тот же вид, что и за решеткой сада; у нее создалось неожиданное впечатление, что она находится в палисаднике, аллеи которого, вымощенные булыжником, заросли травой, что свидетельствовало о том, что особняк покинут давно. Но теперь это не имело для нее значения. Раз она вошла, последнее слово будет за ней.
Она пошла вдоль аллеи, поднялась быстрым шагом на крыльцо, откуда вела дверь в вестибюль. Она прикоснулась рукой к дверной ручке, но дверь сама открылась перед ней.
Ей стало страшно.
– Меня ждут? – прошептала она.
Она вошла. Вначале ей показалось, что в вестибюле мрачно и темно, затем дверь закрылась, и сразу началась странная феерия.
Вестибюль осветился вдруг необычайно тусклым и мягким голубоватым светом. Комната была задрапирована тяжелым обивочным материалом, плотные старинные ковры ниспадали со сводчатого потолка, где электрические лампы, завешенные голубоватым шелком, создавали снопы искр.
Мозаичный пол устилали пушистые ковры. Но никого не было видно. Валентина остановилась, озадаченная, напрягла слух…
Молодая женщина оставалась несколько минут неподвижной, взволнованной до глубины души. Она слышала частые удары своего сердца. Она собралась уже уходить, как вдруг откуда-то издалека раздалась музыка, которая ее необычайно растрогала…
Да! Она узнала знакомую мелодию, когда скрипки плакали, сопровождаемые жалостливыми тонкими голосами арф. Это звучала мистическая музыка под названием «Страстно», которую она слышала уже много раз…
Все было таким удивительным и загадочным, что Валентина испытывала необходимость выйти из этого нереального мира грез.
– Есть здесь кто-нибудь? – спросила она дрожащим голосом.
Все шло своим чередом. Она задавала вопрос, ей отвечали. Она услышала голос, который как будто раздавался рядом с ней, голос нежный и одновременно неторопливый и стремительный:
