Карданю представил, как после того, как его планы осуществятся, все газеты мира опубликуют его фотографии — и что тогда? Вместо того, чтобы чувствовать священный ужас и восхищение, люди станут смеяться над ним.
"Вы только подумайте — маленький лысый очкарик в дешёвом костюме уничтожил династию Гримальди", — станут говорить они.
Так быть не должно.
Эжен снял телефонную трубку и набрал номер администратора отеля.
— Простите, вы не могли бы мне посоветовать, где я могу постричься и купить хороший костюм и обувь? — спросил он.
— Это очень просто, месье, — ответил администратор. — В левом крыле отеля на первом этаже располагаются торговые галлереи. Там вы найдёте бутик, предлагающий вам одежду ведущих модельеров мира, а также всемирно известный парикмахерский салон Лидии Стауффер.
— Благодарю вас, — сказал Карданю и повесил трубку.
Когда он вновь вернулся в свой номер, чтобы оставить там старый костюм, в зеркале отразился совершенно незнакомый ему человек.
Стилисты Лидии Стауффер не зря получали свою зарплату. Из остатков пегих волос, уцелевших на голове Эжена, они соорудили строгую и в то же время элегантную причёску преуспевающего бизнесмена. Кроме того, они посоветовали Эжену сменить очки. В соседнем бутике ему подобрали оправу, немедленно придавшую его невыразительному лицу оттенок мужественности и решительности, и за полчаса, пока Карданю выбирал одежду и обувь, вставили в оправу стёкла-хамелеоны с надлежащим количеством диоптрий.
Красивая белокурая продавщица подобрала Эжену строгий тёмно-синий костюм от Армани, белую рубашку от Валентино и стильный галстук от Диора, идеально сочетающийся с костюмом. Чёрные ботинки от Гуччи на высоком каблуке сразу сделали его выше ростом.
Эжен смотрел на себя, раскрыв рот от удивления. В таком костюме он теперь просто не мог сутулиться, как замученный жизнью банковсий служащий. Он выпрямил спину и расправил плечи, сразу прибавив в росте ещё пару сантиметров.
"Удивительно, что можно сделать с помощью денег", подумал он. "Если бы только отец тогда не проигрался в казино, вся моя жизнь сложилась бы по-другому."
Эжен бросил в зеркало прощальный взгляд и решительно направился к двери. Он шёл в казино Монте-Карло.
* * *
— Долго ещё Стефания собирается болтаться в Австрии? — недовольно спросил у Харитона Влад Драчинский. — Мне уже надоело сидеть тут, изучая хорошие манеры, что чем есть, и что как пить.
— Откуда я знаю? — пожал плечами Ерофеев. — Гримальди пока не докладывают мне о своих планах.
— А что же твой детектив? — настаивал Влад. — За что ты ему, интересно, деньги платишь?
— За то, чтобы он следил за принцессой, а не читал её мысли, — разозлился Харитон. — Да и что ты вообще дёргаешься? Виза твоя всё равно просрочена, живёшь ты здесь как у Христа за пазухой, чего же тебе ещё надо? Пиши себе стихи и не вякай.
— Он просто боится, — заметил Пьер. — Я-то с каждый днём всё больше в форму вхожу. Мне осталось скинуть только семь килограммов, сделать мускулы порельефнее и всё — дрожите, бабы!
— Я? Боюсь? — завёлся Влад. — Да ты уже проиграл в тот момент, когда заключил пари. Теперь мои стихи будут известны всему цивилизованному миру.
— После публикации твоих стихов этот мир перестанет быть цивилизованным, — усмехнулся Большеухов. — Вы только послушайте:
"Дай мне руку, дай мне ногу,
На цветах набухли почки,
Не пойду я в синагогу,
Взглядом волка-одиночки
Я твоё окину тело,
Чтоб меня ты захотела!
Дай мне руку, дай мне ногу,
Дай мне сердце, дай мне душу,
Дай мне печень, дай мне почку,
Я твой вечный сон нарушу", — процитировал он.
— Негодяй! — возмущённо вскочил с шезлонга Драчинский. — Ты не имел права заглядывать в мой блокнот!
— "Дай мне печень, дай мне почку, я твой вечный сон нарушу", — недоверчиво повторил Харитон. — Это что, монолог некрофила-людоеда?
— Вовсе нет, — разозлился Влад. — Просто стихотворение ещё не закончено, а дуракам, как известно, полработы не показывают.
— Но-но, ты тут поосторожней с выражениями, — проворчал Ерофеев. — Не забывай, что ты живёшь в моём доме.
— Тут речь идёт о смятённых чувствах врача-патологоанатома, влюбившегося в мёртвую девушку, тело которой он вскрывает, — объяснил Драчинский.
— А причём тут синагога? Он что, еврей? Непатриотично как-то получается, — настаивал Харитон. — И как девушка может его захотеть, если она уже труп? Что-то тебя, парень, не в ту сторону занесло.
Влад испустил тяжёлый вздох, всем своим видом показывая, как тяжело иметь дело с дилетантами, ничего не смыслящими в высокой поэзии.
— Это метафоры, отражающие глубокий экзистенциальный конфликт между подсознанием и Суперэго, — пояснил он. — И с чего ты взял, что он еврей? Там же ясно сказано, что он не пойдёт в синагогу. Ты же не ходишь в синагогу, и ты не еврей. Дошло?
— Дошло, — вздохнул Ерофеев.
Ему было лень спорить.
— Ты эти стихи Стефании почитай, — хихикнул Пьер. — Тогда уж точно нам не придётся тебя публиковать. Кстати, почки набухают на деревьях, а не на цветах. На цветах бывают бутоны.
Большеухов задумчиво закатил глаза.
— Пожалуй, я тоже начну писать стихи, — добавил он. — Как тебе понравится:
"На цветке набух бутон,
Под цветком ползёт питон."
Здорово, да?
— Идиот, — обиделся Драчинский. — Ты просто завидуешь моей молодости и поэтическому дару.
— Особенно поэтическому дару, — кивнул головой Пьер.
* * *
Лили Кюизо тщательно пролистала журнал "Горячие новости". Принцесса Стефания по-прежнему была в Австрии.
"Что-то она задерживается", — подумала Лили. "Если так и дальше пойдёт, придётся обновлять татуировки. Впрочем, я ждала столько, что смогу подождать ещё пару недель."
Лили подошла к зеркалу и сбросила на пол белую полотняную тунику. Белья на ней не было.
Девушка подняла руки вверх и, сцепив их над головой, соблазнительно выгнула тело.
— Добрый день, ваше высочество! — сказала она своему отражению.
* * *
Жозефина Мотерси-де-Белей недовольно покосилась на невысокого лысоватого мужчину в элегантном тёмно-синем костюме, занявшего соседнее место за рулеточным столом.
В руках мужчина судорожно сжимал горсть фишек, а в его немигающем взгляде, направленном то на вращающееся колесо рулетки, то на руки крупье, чувствовалось что-то патологическое, странная смесь напряжённого ожидания и с трудом подавляемой агрессивности.
Настроение у графини было просто отвратительным. Она проиграла уже восемь тысяч франков, но упрямо продолжала делать ставки в надежде, что удача, наконец, улыбнётся ей. Выигрыш означал бы, что в деле праведного мщения судьба будет на её стороне, а уж с такой союзницей, как судьба, графиня добьётся всего, чего захочет.
Однако создавалось впечатление, что удача окончательно отвернулась от неё. Потеряв очередную ставку, Жозефина скрипнула зубами и раздражённо стукнула кулаком по столу.
Удар пришёлся по мизинцу Эжена, который вскрикнул и, засунув палец в рот, рассерженно воззрился на свою несдержанную соседку.
— Ах, извините! Я нечаянно! — холодно сказала графиня.
Карданю молчал. Его взгляд с той же пугающей неподвижностью на сей раз зафиксировался на щедром декольте графини, открывающем глубокую ложбинку между её большими и смуглыми силиконовыми грудями. Это был первый раз, когда Карданю так близко увидел полуобнажённую грудь красивой нарядной женщины, если конечно не брать в расчёт период его младенчества.
— Что с вами? — недовольно воскликнула Жозефина. — Долго ещё вы собираетесь пятиться на меня? И выньте, наконец, мизинец изо рта. Это просто неприлично. В конце концов я лишь чуть-чуть задела ваш палец, а вы ведёте себя так, как будто я вас расчленила.
Эжен послушно вытащил изо рта мизинец и с трудом оторвал взгляд от возмущённо вздымающейся груди.
Графиня презрительно фыркнула и снова повернулась к игорному столу.
— Ставлю на пятнадцать, — сказала она и проиграла.
Карданю не представлял, как играют в рулетку, и он решил поступать так же, как поступает графиня.
— Ставлю на пятнадцать, — повторил он, когда крупье объявил следующую игру.
— Пятнадцать. Ваша ставка выиграла, — сказал крупье, лопаточкой подвигая к нему стопку жетонов.
— Двадцать восемь, — сказала Жозефина и проиграла.
— Двадцать восемь, — повторил Эжен на следующей игре, пододвигая к крупье все выигранные жетоны.
