Ознакомительная версия.
Глава 12
Так и не поняв, как правильно реагировать на поведение Ани, я вошла в холл клиники и спросила у администратора:
– Марина Арнольдовна на месте?
– Главный врач всегда в центре, – мило улыбаясь, ответила женщина. – Но у нее неприемный день. Вы уверены, что записаны на сегодня?
– Наверное, у Марины Арнольдовны есть секретарь? – предположила я.
– Конечно, – кивнула собеседница. – Если желаете побеседовать с Галиной Леонидовной, наберите сто десять. Вот телефон, сейчас соединю вас.
Дежурная протянула мне трубку, из нее раздался приятный голос:
– Приемная профессора Волоколамской. Слушаю.
– Добрый день, Галина Леонидовна, – сказала я. – Пожалуйста, передайте Марине Арнольдовне, что с ней очень хочет побеседовать начальник особой бригады Татьяна Сергеева. Речь пойдет о самоубийстве Тамары Яковлевны Ледневой.
Секретарь ойкнула, в трубке повисла тишина. Потом прорезался другой, на сей раз резкий, жесткий голос:
– Кто несет чушь о смерти Тамары? Что за глупые шутки?
– К моему огорчению, это правда, – спокойно ответила я. – Тамара Яковлевна выбросилась из окна чердака психиатрической больницы, где содержится Никита Викторович Рязанцев. В связи с этим у меня возник ряд вопросов к профессору Волоколамской. Учитывая ее занятость, я подумала, что вызов Марины Арнольдовны в наш офис не лучшая идея, поэтому приехала сама.
– Пятый этаж, налево по коридору до конца, – отчеканила главврач.
Я поднялась наверх, увидела дверь с табличкой «WC» и обрадовалась. Тот, кто целыми днями гоняет по Москве, знает, какая огромная проблема найти в столице России чистый туалет. Но даже если вам повезет и в кабинке не будет грязно, то еще не факт, что там окажется туалетная бумага, а уж найти одноразовые сиденья на унитаз и мыло практически нереально. Но в частной клинике сортир должен содержаться в образцовом порядке.
Я вошла в помещение, ощутила нежный аромат ландышей и попыталась найти выключатель. Пальцы быстро наткнулись на клавишу, я безуспешно нажала на нее несколько раз и сообразила: здесь перегорела лампочка. Вот невезение – нашла сортир, где приятно пахнет, однако в нем нет света!
Но не стоит унывать. Роберт подарил мне на Новый год суперсовременный телефон. Правда, пока я не разобралась во всех его функциях, но точно помню, что в трубке есть фонарик. И как он включается? Я начала сосредоточенно нажимать пальцем на экран. Это что? Подключение к Интернету. Синий значок – почта. Едем дальше. Фото, видеосъемка… Ладно, от экрана исходит довольно яркий свет, его вполне хватит, чтобы разглядеть унитаз. Ага, вот и фаянсовый друг, розовая туалетная бумага, автоматически сменяемое сиденье. Ля-ля-ля… Напевая бравурный мотивчик, я провела некоторое время в кабинке, потом, по-прежнему освещая себе путь экраном мобильного, направилась к рукомойнику. Ура! «Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое…»
Я глянула в зеркало. Танечка, да ты растрепа! О, у них тут хороший дезодорант, такой, как у меня дома. Я решила воспользоваться баллончиком, расстегнула блузку и снова бросила взгляд в зеркало. Да, по подиуму госпоже Сергеевой не ходить, но кто сказал, что бюст четвертого размера – это некрасиво? Неделю назад я купила дорогой лифчик, а сегодня обновила его. Что ж, смотрится и сидит замечательно. Я положила телефон экраном вверх на полочку, скорчила рожу, засмеялась, попшикала куда надо из дозатора, причесалась, попудрила носик, потом сделала зверское лицо и доложила самой себе:
– Начальник особой бригады Татьяна Сергеева к бою готова, ать-два! Ля-ля-ля… все танцуют и поют, очень весело живут… Всех бандитов мы поймаем, а потом поедем к маме…
Затем, сделав разворот через правое плечо и не забыв прихватить трубку, я вышла из туалета и поразилась собственному поведению. Что за глупость? Почему я кривлялась у зеркала? Откуда в моей голове возник идиотский стишок? Хорошо, что никто меня не видел. Я посмотрела на дисплей сотового и опять удивилась: почему он ни разу не погас, а исправно светил, пока я, впавшая в детство, выступала в роли обезьянки у рукомойника? На экране появилась какая-то надпись и два окошка: «да» и «нет». Я не стала разбираться, чего хочет трубка, быстро нажала на утвердительный ответ, увидела, что экран погас, и пошла искать приемную Марины Арнольдовны.
– Бедная Тамара! – прошептала Волоколамская, выслушав мой рассказ. – Мой покойный муж, великий психиатр, предполагал, что Тома сорвется, слишком уж тяжелую ношу она на себя взвалила. Но то, что Леднева выбросилась из окна, очень и очень странно. Она же прекрасно понимала, что Кит один – его отец давно на том свете, друзей Виктора Петровича в живых нет, Сергей и Эдуард Крапивин тоже умерли. Осталась одна я, но у меня клиника, хлопот полон рот, уделить Киту столько внимания, сколько надо, я никак не могу, без Тамары он пропадет.
Марина Арнольдовна сокрушенно покачала головой.
– Когда встал вопрос о помещении Никиты в лечебницу, Леднева все у Сергея Петровича спрашивала: «Кита вылечат? Он станет прежним?» А он никак не мог собраться с духом, чтобы честно ответить: нет. Супруг был великим врачом, и ему довольно часто приходилось сообщать родственникам жестокую правду. Первые слова, которые произносят близкие пациентов, входя в кабинет главврача психиатрической больницы, всегда звучат одинаково: «Вы же сделаете моего мужа (брата, зятя, отца или жену, невестку, дочь) нормальным? Попьет таблеток и снова станет разумным?» Томочка не явилась исключением. Но ей Сергей Петрович сказать истину не мог. Признаюсь – муж не хотел брать Никиту. Врачи не любят заниматься лечением родственников, они знают: если положишь в свою палату брата, сестру, тетку, то у больного непременно случатся осложнения или с диагнозом выйдет путаница. Не знаю почему, но и у самих медработников, и у их близких лечение бывает неудачным. А Кит был нам с супругом как племянник, мы с его отцом, Виктором Петровичем, подружились еще в институте. Наша дочь Настя и его Никита познакомились, едва родившись, потом вместе в один садик ходили, в одну школу. Было время, когда мы надеялись, что дети поженятся. Узнав, что с Китом беда, супруг сказал: «Придется парня под свое крыло брать. Не стану тебе объяснять, как мне не хочется это делать, никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес, но деваться некуда. И сообщить Тамаре, что ее любимчик скорее всего никогда к нормальной жизни не вернется, я не способен. Жаль Ледневу несказанно: сначала Витю потеряла, теперь мальчика фактически лишилась. Но и будить у нее пустые надежды нельзя. В общем, я оказался в тяжелом положении».
Волоколамская снова ненадолго умолкла.
– Слава богу, Боря Атаманов, любимый ученик мужа, взял на себя неприятный разговор. Пообщавшись с ним, Тамара примчалась ко мне в клинику, вбежала в кабинет и сказала: «Марина Арнольдовна, я пенсионерка, поэтому прошу о благотворительной помощи – сделайте полное обследование моего здоровья. Хочу знать, сколько лет еще протяну. Никогда бы к вам с подобной просьбой не обратилась, но в районной поликлинике ни врачам, ни лаборатории доверия нет. Вообще-то мне было все равно, какой срок Господь отмерил, но сейчас, когда поняла, что Никите не встать на ноги, я испугалась. Уйду я, что с мальчиком будет? Спасибо Сергею Петровичу, положил Никитушку в свою клинику, но понимаю: навечно больной в палате не останется, его велят забрать. И что с ним будет, если я в могилу лягу?»
Марина Арнольдовна взяла стоящую возле ноутбука бутылку воды, отпила прямо из горлышка и вдруг заявила твердо:
– Нет, Тамара не могла покончить жизнь самоубийством. Нет, нет и нет. Ее столкнули.
– Кто? – быстро спросила я.
Волоколамская завернула пробку.
– Вопрос не ко мне, не я же занимаюсь поиском преступников.
– Может, вы кого-то подозреваете? – продолжала я. – Знаете человека, который ненавидел Ледневу, желал ей смерти?
Главврач клиники сделала отрицательный жест рукой.
– У нас с Тамарой сложились хорошие отношения, но задушевными подругами мы никогда не были. Я не одобряла связь Виктора Петровича с домработницей, не понимала, как он мог, едва похоронив жену… Но, с другой стороны… Простите, все так запутано, переплетено, за пять минут не объяснишь.
– Я никуда не тороплюсь, – сказала я. – А почему Никита принес всем много горя?
– Горя? – повторила Волоколамская. И вдруг закашлялась, начала рыться в ящике письменного стола, выудила оттуда дозатор, пшикнула в рот лекарство. Затем ровным голосом сказала: – Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Пару минут назад вы процитировали слова мужа: «Никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес».
Марина Арнольдовна изобразила удивление:
– Я сказала подобное?
Я молча кивнула.
Многие люди полагают, что допрос свидетеля – это нечто вроде дружеской беседы: встретились два человека, один хочет узнать что-то от второго, а тот должен понять, что от выданной им информации зависит, как быстро будет пойман преступник, и чистосердечно выложить всю правду. Вот только большинство людей эту самую чистосердечную правду по разным причинам скрывает.
Ознакомительная версия.
