это ведь узбекское имя? И его вполне можно переделать в наше «Михаил»! – подсказала Ирка и снова чувствительно подпихнула меня в бок. – Что там твой Шерзод, ничего еще не узнал?
– Пока не ответил, хотя сообщение прочитал… А ты думаешь, этот Мухаммад – тот самый Миша?
– А почему нет?
– Типаж у него не тот, да и сюжет тут совсем другой, мне кажется. Стал бы герой-любовник, направляясь к своей милой, попутно жестоко убивать соседей? Ну не вяжется одно с другим.
– Точно, это же не одной секунды дело – двух человек убить, – согласился рассудительный Архипов. – И в пленку замотать, и на балконе уложить… А он спешил к любимой, не стал бы столько времени терять. Да и любовный настрой после двойного убийства мог улетучиться.
– А что ему мешало убить Смурновых на обратном пути, когда любовному настрою уже ничего не грозило? – не отступилась от своей версии Ирка.
– Отсутствие мотива?
– А мы не знаем, отсутствовал у него мотив или присутствовал!
– Это верно. – Я не стала спорить. – Но данная версия ломает уже сложившуюся у нас картину преступления. Мы ведь с вами думали, что убийца вошел в дверь, а тут получается – влез в окно!
– И что?
– А то, что мы же уже решили: убийца спокойно сделал свое черное дело, поскольку Смурновых не удивило и не встревожило его появление! Ты думаешь, войди он в квартиру на девятом этаже с балкона, они бы не шокировались?!
Ирка немного подумала и неуверенно сказала:
– Он мог войти с балкона в кухню, когда Смурновы находились в комнате. И они просто не поняли, что он попал в квартиру не через дверь.
– Чтобы не заметить, как открылась входная дверь, они должны были стоять к ней спиной, – возразила я. – А это значит – лицом к окну! Следовательно, они увидели бы человека, идущего по карнизу. Окно комнаты ближе к квартире-борделю, чем балкон.
– Вот видишь, как плохо, что я не имела возможности осмотреть место преступления! – сердито заключила подруга. – Тем не менее считаю, снимать подозрения с Мухаммада слишком рано.
– Не будем пока снимать, – согласилась я, чтобы ее успокоить.
– И следователь не будет, я надеюсь, – добавил Архипов. – Не сочтите за эгоизм, но пусть лучше подозреваемым будет Мухаммад, чем я или вы, Лена.
– Что-то мне жалко Мухаммада, – нелогично заявила Ирка. – Вы-то за себя постоите, а вот он, бедняга…
Мы с Архиповым переглянулись, но промолчали.
– Ну, если на сегодня у нас все, я побежал. – Он первым встал из-за стола и, завязывая шарф, похвастался: – Купил в Русском музее единый билет в два дворца – Мраморный и Строгановский, почти на пятьсот рублей дешевле вышло, чем порознь.
– Оформите единую карту петербуржца, еще три процента сэкономите, – посоветовала я, и оба мои товарища посмотрели на меня с уважением.
– А ты освоилась тут уже, – похвалила Ирка, когда Архипов убежал.
– Я? Это ты Колюшку не слышала. Я его спрашиваю: «Сын, сколько пончиков тебе купить?» А он мне: «Не пончиков, а пышек, мама! Пять штук. А на ужин – куру с гречей».
– Ага, причем можно взять все это навынос и съесть, сидя на поребрике у парадной, – съязвила Ирка. – Главное, чтобы в этот момент сосулей не пришибло!
– Ты тоже быстро адаптируешься, – засмеялась я.
– Зря, что ли, в историческом центре Петербурга живу… Кстати, не хочешь заглянуть в гости? Мне нужна твоя помощь, чтобы сдерживать зверя.
– А от чего ты тут звереешь? – с интересом уточнила я.
Меня в Питере бесит манера местных жителей кашлять, не прикрываясь ладошкой. «Все равно мы живем в ужасном климате, в городе на болотах, так что от заразы никому не спастись, поэтому и стараться не стоит», – наверное, рассуждают они.
– Я не о своем внутреннем звере, он еще спит, – ответила Ирка.
Ну да, она же совсем недавно приехала.
– Я о Вольке. Он не дает мне разобрать елочные игрушки, лезет в коробку, норовит украсть из нее шары… – Судя по тону, подруга начала заводиться.
Ее внутренний зверь потянулся и хищно оскалился.
– Еще только начало декабря! Не рано доставать игрушки?
– На Новый год приедут Моржик и дети, я должна нарядить елку, а для этого нужны игр-р-рушки! – рыкнула подруга.
Точно, зверь пробудился.
– У тети Иды на антресолях огромная коробка с новогодними украшениями, ими хоть три елки нарядить можно. Притом кремлевские, – попыталась успокоить ее я.
– Именно об этой коробке я и говорю! Насколько успела заметить, игрушки в ней стеклянные, хрупкие, кажется, винтажные…
– Конечно, ты же знаешь, тетушка – фанат блошиных рынков…
– А мне нужны небьющиеся шары! И бусы крепкие, как… как…
Подруга затруднилась подобрать сравнение, и я услужливо подсказала:
– Как твои нервы, я поняла. Конечно, я помогу держать в узде Вольку. Хотя ты могла бы разобрать игрушки, пока он гуляет на улице.
– Это невозможно. – Ирка закатила глаза. – Он гуляет исключительно в мое отсутствие. Когда я дома, кот находится на своем сторожевом посту – у миски на полу!
– Да, это похоже на Вольку, – усмехнулась я и встала. – Идем. С удовольствием загляну в родные пенаты, у меня еще есть на это часок-другой.
Квартира моей тетушки находится в старом доме на Петроградке. В классическом питерском дворе-колодце мы вежливо поздоровались со знакомым дворником и по узкой черной лестнице поднялись на второй этаж.
Тетино жилище образовано из двух комнат, расположенных на разных этажах и соединенных очень крутой лестницей. Неудобная планировка для старушки с болезнями суставов: в светлицу, как я называю верхнюю комнату, ей подниматься крайне трудно.
Пожалуй, стоило бы уговорить тетю Иду продать этот скворечник на Петроградке и перебраться в комфортную двушку, а то и трешку, в нашем пригороде. У нас ведь не то что в старом центре, где до ближайшего продуктового полчаса идти нужно: разнообразные магазины, кафе, пекарни, аптеки, фитнес-центры – все в паре шагов. Но это уже, конечно, совсем не тот Питер, который тетушка воспринимает как родной, а отрываться от корней в преклонном возрасте не просто вредно, но и смертельно опасно. Иначе тетушка давно уже уехала бы к детям и внукам в Америку, уж там-то ей создали бы действительно комфортные условия. Не хочет! Говорит: «Где родился – там и в гроб снарядился!» – и переубеждать ее бесполезно.
И то сказать, в центре Питера у нее родные стены, старинная подруга, колоритные соседи – на кого ни посмотри, всякий – яркий типаж. К примеру, на четвертом этаже – аккурат над светлицей тетиного скворечника – живет классический питерский маргинальный интеллигент – художник-алконавт Василий Кружкин.
Он позвонил в дверь минут через пять после
