Дверь служебного входа была по-прежнему закрыта, а коридор тих и пуст. Даже слишком тих! Внезапно до охранника дошло, что он не слышит бесконечной капели за стеной. Это могло означать, что кто-то плотно закрыл кран. Или что прекратилась подача воды.
Вадим Иванович никогда не слышал об экономных привидениях, озабоченных оптимизацией водопользования, но в принципе допускал возможность существования таковых. Он, кстати, и сам был хозяйственным мужиком, но в сложившейся ситуации предпочел бы все-таки аварию водопровода. Еще больше Вадиму Ивановичу понравилось бы очнуться на кургузом диванчике в вахтерке и с облегчением осознать, что ему все приснилось.
Он вынул из кармана ключ, открыл дверь и сразу зажег в бассейне малый свет, цапнув выключатель с проворством голодной жабы, языком выхватывающей из воздуха вкусную бабочку. Ничего страшного не произошло. Держа одну руку на отлете (в ней была зажата тематическая книжица про жмурика в водном сооружении), охранник медленно двинулся в женскую душевую. Кабинки, похожие на маленькие стойла, были пусты. Свободной рукой охранник машинально повернул кран, и на кафельный пол с мелодичным журчанием потек ручеек. Воду не отключили.
— Чур меня, чур! — Вадим Иванович зашептал что-то замшело-фольклорное про серебрян крест и свят круг и двинулся вперед, в светлую (!) раздевалку.
Через сырую и темную, как погреб, душевую Руперт шел наугад, тихо матерясь при столкновении с выступающими стенками кабинок и водопроводным оборудованием. Нет худа без добра: он очень удачно налетел на сочащийся водой кран, после чего крайне раздражающая капель враз смолкла. Оскальзываясь босыми ногами на кафельном полу, Руперт сложным зигзагом вышел в раздевалку и стал искать выключатель. Прекрасный туристический фонарик, который он предусмотрительно захватил из дома, остался в куртке, а чуть менее прекрасный брелок с лазерной указкой — в штанах, брошенных на вышке. При всех своих достоинствах, инфракрасным зрением Руперт не обладал (о чем уже не раз пожалел, врубаясь в стальные краны), поэтому для осмотра шкафчиков освещение было ему совершенно необходимо.
Выключатель нашелся не сразу. Сначала Руперт уколол руку о крючки с мелким барахлом, забытым в душевой растеряхами, и стряхнул на пол всю коллекцию: с полдюжины разнообразных резинок для волос, пару массажных щеток и одно большое полотенце. На аксессуары для волос он никакого внимания не обратил, а вот полотенце поднял, подумав, что оно может пригодиться. Так и вышло: просторным махровым полотнищем удалось почти герметично законопатить щель под дверью, ведущей из раздевалки в коридор. Теперь свет, который Руперт благополучно включил, не просачивался из комнаты наружу и, стало быть, не мог выдать присутствие на запретной территории нарушителя.
— Ну-с, приступим! — пробормотал Крошка Ру и потер ладони, произведя при этом довольно противный скрип загодя натянутыми прозрачными резиновыми перчатками.
Вадим Иванович, услышав этот тоскливый звук, принял его за страдальческий стон, но подать голос с предложением помощи неведомому мученику не решился. Однако он не отступил и продолжал двигаться вперед. Если честно, это не было проявлением большого личного мужества. Просто светлая раздевалка пугала Вадима Ивановича несколько меньше, чем темный лабиринт душевой, где за каждым углом прятались длинношеии стальные монстры, плюющиеся кипятком.
Тем временем Руперт с радостью обнаружил, что дверцы абсолютно всех шкафчиков открыты настежь — вероятно, с целью вентиляции. Это удачно совпало с его собственными целями. Быстрым шагом он прошелся вдоль шкафчиков, осматривая шеренгу за шеренгой, как старшина — строй солдат. При этом он тихонько мурлыкал себе под нос подходящую случаю песню:
— Не плачь, девчо-онка! Пройдут дожди! Солдат верне-отся! Ты только жди! Пускай дале-око! Твой верный друг! Любовь на свете! Сильней! Ра-азлук!
Крадущиеся шаги охранника Руперт за собственным пением мог и не заметить, но Вадим Иванович неосторожно наступил на валяющуюся на полу заколку в виде божьей коровки, и пластмассовое насекомое сломалось с таким громким звуком, который затруднилась бы исторгнуть из себя в смертный час и настоящая корова. Руперт и охранник, разделенные двумя линиями шкафчиков, замерли.
— Черт! — прошептал Вадим Иванович, непослушными пальцами тщетно выколупывая из подошвы шлепанца застрявший обломок пластмассового панциря.
— Черт! — повторил Руперт, по безумной кривой обегая помещение взглядом загнанного зверя.
Дверь, которую он подоткнул полотенцем, была закрыта на ключ, он уже проверял. Второй выход — в душевую — перекрыл приближающийся охранник. Поскольку Руперт вовсе не желал, чтобы его «застукали», оставалось только одно: попытаться спрятаться. Из мебели в его закутке имелись только деревянная скамья, под которой смог бы схорониться только вытянутый в струнку дождевой червяк… и гостеприимно распахнутые шкафчики!
Руперт склонил голову, согнул колени, прикрыл руками самое дорогое и боком втиснулся в ближайший шкафчик. Скукожившись в нем, как тряпичная кукла в слишком тесной коробке, Руперт умудрился просунуть левую руку под локтем правой, зацепить пальцами металлический язычок замка и прикрыть дверь. Сразу стало темно и душно. Сердцебиение Руперта участилось и показалось ему оглушительным. Было такое ощущение, будто его втиснули в пионерский барабан, задействованный по назначению. «Всего пару минут, больше не выдержу!» — подумал Руперт, тщетно стараясь задержать дыхание.
Вадим Иванович, пугающе цокая шлепанцем с крепко засевшим в нем осколком пластмассы, вышел к последнему ряду шкафчиков и сразу же заметил одну-единственную закрытую дверцу. Сердце у него заныло так болезненно остро, словно его тоже что-то пронзило.
— Господи, спаси и сохрани! — беззвучно прошептал охранник и потянулся дрожащей рукой к закрытому шкафчику.
Едва он коснулся дверцы, как она сама стала открываться — интригующе медленно, с таинственным скрипом. Вадим Иванович завороженно следил, как металлическая заслонка уходит в сторону, постепенно открывая содержимое шкафчика.
— Так и знал! — брякнул он, увидев в тесном коробе скрюченное голое тело.
Морально он был уже готов к такой находке, поэтому достаточно легко преодолел возникшее головокружение и легкую тошноту. Не теряя ни минуты, охранник развернулся и кружным путем через душевую и бассейн побежал к телефону.
Едва размеренное клацанье подкованного пластмассой шлепанца затихло, помятый Руперт вывалился из шкафчика и побежал в душевую и далее в бассейн, на ходу расправляя затекшие руки, плечи и шею такими дергаными, конвульсивными движениями, что Вадим Иванович, доведись ему увидеть эту пугающую разминку, не дошел бы до телефона и сам тут же навеки лег бы в подобие узкого горизонтального шкафчика.
На то, чтобы прислонить к вышке металлическую лесенку и вскарабкаться по ней на площадку, у тренированного молодого мужчины ушли считаные секунды. На одевание Руперт вообще не стал терять времени, просто скатал свою одежду в плотный комок, открыл люк и выбросил узелок на крышу. Ногой он оттолкнул от вышки лесенку — она тут же вернулась на прежнее место у стены, подтянулся, ухватился за края люка и вылез на крышу.
Мы с Алкой хоронились от взглядов редких пешеходов и света фар проезжающих по улице автомобилей на узкой клумбе, за голубыми елочками. Трошкина, у которой не было таких чудесных бобров, как у меня, уже озябла и сама начала голубеть и деревенеть. Я предложила ей для сугреву сделать пару кружочков по соседнему стадиону, но Алка придумала кое-что получше: напялила поверх собственной курточки пуховик Руперта.
Трошкина немногим выше мраморной Венеры из Милоса — сто пятьдесят пять сэмэ, а Руперт перерос двухметровую планку. Поэтому куртка экс-бойфренда легко прикрыла Алкины коленки, а ее ручонки напрочь заблудились в сверхдлинных рукавах. Это произвело большое и очень неприятное впечатление на бездомную рыжую собачку, которая мирно дремала в кустах неподалеку от нашей маскировочной елочки. При виде принаряженной Трошкиной псина разом стряхнула с себя сонное благодушие, вскочила и вызверилась на Алку, словно серый волк. Я сразу же поняла, кого мне напоминает подружка, облаченная в куртку Руперта: «нарушителя», которого ловят в ходе учебных занятий служебные собаки! Наверное, в роду у рыжей псинки имелись пограничные овчарки, и ненависть к неуклюжей фигуре в долгополом ватнике с длинными рукавами передалась ей на генетическом уровне.
— Тише, тише!
— Не надо скандалить! — на два голоса уговаривали мы с Трошкиной горластую собачку, но она не унималась и лаяла так остервенело, что вполне можно было ожидать скорого прибытия группы захвата с ближайшей государственной границы.
