мне настолько понравилось увиденное, что я, забыв обо всем, сердечно ее поблагодарила, на что грозная Габриэлла немного растаяла и, улыбнувшись в ответ, сказала:
— Пожалуйста, и приходите еще!
И тут я вспомнила, что же хотела от нее на самом деле:
— Извините, я бы хотела с вами поговорить об одном давнем деле.
Улыбка сразу же сползла с ее густо накрашенных пухлых губ.
— Двадцать евро, — ответила она мне и выбила чек.
Я рассчиталась и вышла. Растерянно стоя на улице с новой прической, я думала, что же делать дальше, когда меня окликнули:
— Извините, нас не представили, но я знаю, кто вы.
Это была Ольга.
— Я знаю, зачем вы приходили к Габриэлле. Но она не будет разговаривать с вами о моей дочери. Я много раз пыталась узнать у нее правду, но все бесполезно.
— Это я поняла. Но я не поняла, как она догадалась, что я хотела у нее спросить.
— Я думаю, ее кто-то предупредил.
— Она кого-то боится?
— Не знаю. Со мной она тоже не хочет говорить об этом. Особенно после того, как я нашла подтверждение ее словам.
— Словам о парне?
— Да. Не знаю, насколько это парень. У меня сложилось впечатление, что это был, скорее, взрослый мужчина, возможно, женатый.
Я с удивлением посмотрела на Ольгу:
— А в полицию вы сообщили? И как вы узнали?
— Я нашла письма от него. Вернее, одно письмо и несколько записок, в которых он звал Элену на свидания. И нет, официально не сообщила. Когда я нашла их, то дело моей дочери уже никому не было интересно.
— Может, стоит рассказать Шнайдеру? — предложила я.
— Он в курсе этих писем, — коротко ответила Ольга.
Мы попрощались и разошлись в разные стороны. В этот момент я увидела, что Габриэлла все это время стояла у окна и наблюдала из своего салона за нами.
Шнайдер постучал мне в окно кухни, а я в ответ махнула в сторону входной двери, показывая, что он может зайти.
— Вы что, не закрываете дверь? Зря! — удивился он и, не дожидаясь моего ответа, спросил. — Вы слышали новость?
— Какую? Я сегодня даже радио не включала и никуда не выходила.
— Закончились дожди, и собственники гостиницы решили продолжить стройку. Обнаружились человеческие останки в котловане. Я узнал, что это женщина, и хотя и не верю в подобные совпадения, и боюсь думать, но возможно, это Элена.
— Почему вы так решили?
— Много лет никто о ней не вспоминал, а тут приехали вы, и все как-то разом начали говорить о ней. Это не случайно, понимаете? Вот вчера, к примеру, я столкнулся с Меланьей Петриковой, и даже она ни с того ни с сего заговорила об Элене.
— Почему вы говорите «даже она»?
— Понимаете, у них вообще не было никаких точек соприкосновения. Меланья не работала на курорте, не дружила ни с Эленой в силу разницы в возрасте, ни с ее матерью из-за разницы в менталитете. И ее, когда Элена пропала, вовсе не было в городе, она лежала в больнице в столице.
— В больнице? А что с ней случилось тогда?
— Да вот, попала в аварию по дороге в столицу, довольно сильно разбила машину, хорошо, что сама больше испугалась, чем пострадала. Она после этого больше не смогла сесть за руль, так это на нее повлияло.
— А как другой участник аварии? Сильно пострадал?
— Другого участника не было. Она просто не справилась с управлением на крутом повороте и врезалась в дерево. Когда она вернулась в город, то все разговоры о Элене уже стихли, потому что большинство было уверено, что она сбежала с мнимым «женихом». Симеон Петриков тогда ходил черный от переживаний за жену. У них же ничего нет, кроме друг друга, как у любой бездетной пары, так что могу только себе представить, как он испугался, что ее потеряет.
— Между прочим, я встретила Габриэллу в супермаркете. Она шла мне навстречу между рядами с оливковым маслом и соусами, но, увидев меня издалека, не притворяясь, будто что-то забыла и вдруг вспомнила, просто резко развернулась и ушла, чтобы не столкнуться со мной.
Шнайдер уже предупреждал меня, что все в городе в курсе, что я расспрашиваю о деле Элены, но клялся, что эти слухи пошли не от него и не от Ольги.
— Вам только кажется, что вам тут рады, — сказал он с грустью, — мало того, что вы не такая, как они, вы еще и начали расспрашивать всех о том, о чем большинство предпочло бы забыть.
— Почему забыть? Они все знают, кто убийца?
Шнайдер покачал головой:
— Может, знают, может, нет, но точно хотят, чтобы другие этого не знали.
Это действительно оказались останки Элены. Вечером уже весь городок говорил об этом.
Погода была как в старом фильме-нуар: опять зарядил мелкий противный дождь. Как я могла не учесть эту особенность погоды, переезжая ближе к горам. Привыкнув за пять лет к жизни на теплом море, где и дождь, и снег — редкость, теперь вспоминала, как это, когда и мокро, и холодно, а ведь еще предстоит пережить зиму.
Хотя я не собиралась так рано начинать топить в доме, но пришлось. Мне так давно не было неуютно, хотя я натянула на себя столько вещей, что была похожа на капусту. Раньше в сарайчике за домом я видела немного дров, оставшихся еще от предыдущих хозяев. Собираясь в свою экспедицию за ними, я нашла резиновые сапоги в чулане.
«Мама дорогая! — пронеслось у меня в голове. — Что я наделала! Я же теперь круглый год буду носить резиновые сапоги, ну кроме зимы, когда придется носить валенки!»
Набрав пару поленьев и в другую руку мелких палочек для растопки, оказавшихся в старом железном ведре, я двинулась в обратный путь к дому. Дождь усилился, и я, рискуя упустить дрова, начала натягивать свободной рукой капюшон на голову, чтобы хоть как-то меньше промокнуть. И пока я выполняла все эти движения, зачем-то продолжая стоять под дождем, нет чтобы быстрее бежать к спасительному теплу дома, как увидела, что по тропинке к дому Петриковых кто-то шел.
Человек этот, не понятно, мужчина или женщина, был в чем-то темном, может, куртке или коротком плаще, лица не видно: на голове — капюшон. Я не смогла его узнать, но это точно был не Шнайдер, потому что хотя человек шел медленно, но палочкой не пользовался. И это не был
