была совсем юная девочка. Кто довел ситуацию до убийства? Кто во всем виноват? Не он ли?
Я нервно ходила туда-сюда по кухне, когда раздался стук в дверь. На пороге я ожидала увидеть кого угодно, но не толстую владелицу салона.
Габриэлла, стоя в дверях, резко заявила:
— Я уезжаю из этого проклятого города. Вижу, вы такая неугомонная мисс Марпл, а я уже никому ничего не должна и на них всех мне плевать! Но учтите, что я не пойду ни в полицию, ни на суд, даже не надейтесь. Просто не хочу стать следующей. Потому сообщаю вам, что любовником Элены был старый Петриков, а жена его об этом знала с самого начала. Все, прощайте!
И она уже повернулась и начала уходить, как до меня дошел смысл сказанного, и я крикнула ей вслед:
— С самого начала?
Шнайдер, вернувшись из участка и узнав об этом странном визите, был поражен:
— Вы магически действуете на людей своей настойчивостью.
— А вы что-то выяснили?
— Да, мне милостиво разрешили посмотреть на фото, и, как я и предполагал, там не все чисто. Вернее, кое-что слишком чисто, а именно рядом с телом Симеона. Кто-то вначале убил его, он в крови, все вокруг в крови, просто реки крови, а чистые письма лежат рядом, и сверху на них ни капельки. Вроде бы убийца швырнул их в мертвого Симеона, когда все было кончено.
— Но это же никак не помогает в доказательстве Ольгиной невиновности?
— Да, но столько лет все знать, потом вдруг собраться и убить его, выглядит очень неправдоподобно. Хотя вы правы, для суда это не аргумент. Мы в тупике, и я не знаю, чем ей можно помочь.
Всю ночь я не спала, думала, что еще можно предпринять, но ничего так и не придумала.
Следствие шло к тому времени уже несколько недель, прежде чем из столичной больницы, куда племянницы перевезли Меланью, пришла ужасная новость. Оказалось, что у нее рак и жить ей недолго. И городок опять забурлил разговорами, обвиняя Ольгу уже в двух смертях, заранее похоронив мадам Петрикову. Я буквально стала опасаться выходить на улицу лишний раз, потому списалась с агентством, продавшим мне дом, и попросила выставить его на продажу, хотя все эти ужасные события не позволяли вернуть даже свои деньги.
Утеплившись овчинной жилеткой и вязаными носками, я работала на кухне, когда в окно увидела Ольгу. Она шла к моему дому по дорожке в своем приметном перуанском пончо. Ее седые волосы отросли, и облако их создавало ореол вокруг головы так, что казалось, к моему дому идет святой.
— Спасибо вам, — сказала она, когда мы обнялись.
— Но за что? Я же ничего не смогла для вас сделать!
— Вы и Шнайдер зародили сомнения, мое дело все не передавали в суд, а тут эта несчастная женщина после исповеди у священника не выдержала и все рассказала следователю. Ее, конечно, не осудят, дело, скорее всего, закроют из-за смерти обвиняемой. Она так плоха, что это уже дело нескольких месяцев, а то и недель.
— Вы называете Меланью несчастной?! Она же убила вашу дочь!
Ольга с удивлением посмотрела на меня:
— Почему вы так решили?
— Да-да, косвенно убийца — Симеон, что вынудил жену так поступить, но фактически за рулем машины была она, а он только скрыл следы преступления…
— Нет, нет, вы ошибаетесь! Мою дочь убил Симеон, — сказала Ольга, — его жена узнала об их связи и, сев в машину, пыталась уехать от него, но ее машину занесло на скользкой дороге, и она врезалась в дерево. А Симеон спрятал тело. Ему как начальнику охраны с ключами от всех ворот и дверей это было несложно. Тело он закопал, и, если бы не стройка, никто бы так и не нашел мою девочку. Я приходила поговорить не с Симеоном, я просто не могла молчать и хотела рассказать все Меланье. Ведь она живет с убийцей, не зная этого. Она мне все рассказала, как было, и я ей верю.
— А как ваш молоток оказался у них в доме?
— Этот молоток я много лет не видела и не узнала бы его, если бы не клеймо на ручке. Как он оказался у Петриковых я не знаю, может, и потеряла или одолжила и забыла.
Я промолчала, подумав, что, наверное, я знаю, как он там оказался у них, особенно если подумать, что кто-то же специально бил уже бездыханного Симеона им, чтобы подставить Ольгу. Но вслух я этого не сказала, пусть думает, что все злодеи наказаны, тем более что это действительно так.
— Вы действуете на людей и события как катализатор, — повторился Шнайдер, — все столько лет жили как ни в чем не бывало, и вдруг приехали вы, и понеслось.
— Ну, извините, — только и сказала я, — но если бы вы тогда не закрыли глаза на факты, то убийца бы сидел в тюрьме, а не жил все эти годы в свое удовольствие, да и последнего убийства тоже бы не случилось.
Шнайдер не обиделся. Развел руками, показывая, что возразить тут нечего, да, виноват.
Мы шли по тропике, которая вела к кладбищу.
— Только то и хорошо, что могила несчастной девочки теперь не пустая, как это ни ужасно звучит, — сказала я, — для Ольги хоть какое-то утешение.
— Вы знаете, что Ольга решила уехать? Она возвращается к себе на родину. Сказала, что больше ее ничего тут не держит. Ее дочь так хотела уехать, а она не отпускала ее, потом сама не хотела уезжать, чувствуя, что та где-то рядом, неприкаянная, а теперь сказала, что все, хватит, этот город забрал у нее дочь и почти забрал жизнь. Все уезжают, — Шнайдер помолчал, — а вы что решили?
— Я пока ничего не решила, — ответила я.
С фотографии на памятнике на меня смотрела ярко-голубыми глазами красивая молодая девушка с распущенными длинными волосами, обрамляющими ее лицо ореолом, как у ее матери, но не серым, а желто-солнечным.
