ящик, достаю два пакетика с застежкой и перекладываю их в карман куртки. Выхожу из машины, поднимаюсь по металлической лестнице, открываю стальную дверь заднего входа — и вот я у себя в парке.
Тускло освещенный игровой павильон внезапно кажется более уютным, чем обычно. Я быстро понимаю почему — мне больше не нужен свет, я могу пройти весь парк на ощупь, мне знаком здесь каждый квадратный и даже кубический метр, я осязаю это пространство каким-то особым чувством. Эти кубометры стали частью меня самого.
Что бы ни значило понятие «судьба», оно имеет сейчас ко мне непосредственное отношение. С математической точки зрения, это безнадежно неточный термин, допускающий множество интерпретаций, подразумевающий одновременно нечто непредсказуемое и совершенно неизбежное, то, что проявляет себя молниеносно и длится до конца дней. Еще полгода назад я и не подозревал, что, рискуя жизнью и свободой, буду защищать расположенный в Вантаа парк приключений, но вот теперь я, бесспорно, нахожусь именно в такой ситуации и даже не представляю себе, что мог бы поступить иначе. Да, это судьба — ничто не может быть естественнее, чем она. Я делаю глубокий вдох, вбирая в себя запахи своего парка приключений.
Прохожу под «Прыжком лося», поворачиваю и огибаю «Клубничный лабиринт», делаю круг по «Пончику», направляясь к себе в кабинет, когда меня застает врасплох, чтобы не сказать пугает, громкий звук сбоку. Стук, барабанная дробь, глухие удары. Я нахожусь недалеко от главного входа, откуда хорошо просматривается вестибюль и входная дверь, за которой стоят двое посетителей. Затем я понимаю, что наши посетители, которых и в обычное время давно не видно в парке, не станут ломиться сюда в шесть без трех минут утра.
В общем, передо мной вовсе не клиенты, а полицейские Ластумяки и Салми, одетые как наши обычные посетители. Я смотрю на них; они наблюдают за мной, хотя парк внутри скудно освещен. Я знаю также, что они лупят по стеклянным раздвижным автоматическим дверям в четыре кулака. Вынужден признать, что вариантов у меня практически не остается — придется им открыть. Направляясь ко входу, еще раз смотрю на часы в вестибюле. Без двух минут шесть. Не думаю, что эта парочка оказалась тут в этот час случайно. Они здесь потому, что знают, что я тоже здесь. А это означает, что они либо следили за мной, либо ждали где-то поблизости. Ни один из вариантов не внушает мне оптимизма.
— Я уж думал, вы собираетесь оставить нас замерзать снаружи, — говорит Ластумяки, входя в вестибюль.
Уверен, что такая мысль ему в голову не приходила. Ластумяки, пытаясь согреться, разминает руки и плечи. Тем временем Салми стряхивает снег со своих белых кроссовок. На обоих уже знакомые мне пуховики и толстовки с капюшоном, а также свободные мешковатые джинсы. Если бы я не знал, кто передо мной, то подумал бы, что это участники съемки молодежного музыкального клипа. Но правда состоит в том, что в шесть часов утра в вестибюле парка толкутся двое полицейских, и это не предвещает ничего хорошего.
— К счастью, вы уже на месте, — вторит своему коллеге Салми, тоже неискренне, — иначе мы замерзли бы.
Думаю, настало время перестать ходить вокруг да около. Рискуя повториться, задаю тот же вопрос, что и во время нашей первой встречи:
— Можно спросить, по какому вы делу?
Салми и Ластумяки переглядываются, потом смотрят на меня.
— Почему же нельзя, — говорит Ластумяки.
— Вы уже в прошлый раз спрашивали, — кивает Салми. — И ничего страшного не случилось.
Я вовсе не уверен, что согласен с Салми. Мы стоим и молчим. Тишина таит в себе угрозу и уж точно не заряжает спокойствием. Ладно, думаю я, играть так играть, не я первый начал эту игру.
— Так вы по поводу «Сальто-мортале»? — спрашиваю я наконец как можно более равнодушным тоном.
Салми, кажется, только и ждал этого вопроса, и наконец переходит к делу. Ну, или хотя бы делает вид.
— Попали в точку, — говорит он, — именно что по поводу. У нас есть несколько дополнительных вопросов, потому что следствие кое-что установило. Такое ощущение, что вы не все нам рассказали.
Я молчу.
— Думаю, — вступает Ластумяки, — вы не будете возражать, если мы немножко с вами перетрем?
— Перетрем?
— А то кое-кто, — говорит Салми, — хочет показать, что он типа тертый калач.
Салми старается этого не показывать, но видно, что он в восторге от своего каламбура.
— Эта ваша контора, — подхватывает Ластумяки. — Парк этот, короче. Похоже, народ сюда не особо ломится.
— Если вы хотите узнать, страдаем ли мы по-прежнему от нехватки клиентов, — киваю я, — то да, страдаем.
— Сколько? — сразу спрашивает Ластумяки.
— Сколько чего?
— Страдать еще будете? — говорит Салми.
Диалог с этой парочкой напоминает игру в настольный теннис — каждый раз мячик прыгает в неожиданном направлении, стремясь прорвать оборону противника.
— Речь идет…
Ластумяки делает взмах рукой и останавливает меня.
— О неделях? — спрашивает Ластумяки. — Или о днях.
Я смотрю на Салми, потом на Ластумяки. Что-то в них едва заметно изменилось. Салми и Ластумяки по-прежнему стараются выглядеть такими же бесстрастными, как и раньше, но появляется новый штрих — полицейские будто спешат, и это оставляет трещинку в скорлупе их невозмутимости. Трещинка крохотная, с волосок. Но, возможно, именно в ней и заключается мой шанс.
— Вы, вероятно, имеете в виду банкротство? — подыгрываю я. — Если посмотреть на движение средств по кассе за последние дни, то ситуация, безусловно, непростая. Но у нас есть своего рода буфер — персонал, который всерьез предан делу, и кое-какая финансовая подушка, так что…
— А конкретно? — обрывает меня Салми, явно не удовлетворенный моими объяснениями. — Что все это значит в реальности?
Похоже, я попал в болевую точку. Разумеется, я не знаю, в какую именно. На часах по-прежнему шесть утра, и ситуация далека от комфортной, но стоящие передо мной полицейские с внешностью подростков очевидно заинтересованы в скором банкротстве моего предприятия, а это вселяет некоторые надежды. Мне кажется, у них появилась новая цель. Поэтому я принимаю решение импровизировать, но с опорой на свои расчеты.
— Как я уже сказал, у нас есть запас прочности. Возможно, он существенно больше, чем я предполагал. Мы уже планируем работу на лето, трудимся на перспективу с дальним прицелом.
Все это, в общем-то, правда. О запасе прочности можно в определенном смысле судить, например, по тому, что я знаю о готовности Эсы защищать парк, так
