— Про Наташку-то знаете? — с тяжким вздохом спросила я.
— Так ей, паскуде, и надо, — с видимым удовлетворением отозвалась она. — Я давно примечала, что она Ленку против Руслана настраивает.
— У меня дети ее остались, вы ей родственница, давайте я вам их привезу, — сухо оборвала ее я.
— Я-то тут при чем? — возмутилась она. — Какая я ей родственница? Ленка с Русланом не женаты, да если б и так — мать-то ее на что?
— Тетя Галя, а как Ленке позвонить? — тоскливо спросила я. К матери Наташкиной ехать категорически не хотелось.
— А никак! — злорадно сказала она. — Не достанете вы ее там, пусть они с сыночком моим спокойно живут! Нет телефона у нее, почта раз в месяц приходит, деревенька там глухая, понятно?
— Понятно, — уныло сказала я.
Как не крути, а все дороги сошлись в одном. Я завела бээмвушку и с тяжелым сердцем поехала к тете Люде, Мультиковской матери. Представляю, каково ей будет теперь.
Тетя Люда жила на самой — самой дальней окраине города, в стареньком деревянном домике. Я осторожно постучала по калитке и позвала ее. Из будки вылез облезлый пес и хорошенько меня облаял.
— Цыц, — нервно сказала я, махая в него рукой. Капельки Силы, сорвавшись с кончиков пальцев, впились в него и он, взвизгнув, отскочил к дальней ограде. Толкнув калитку, я зашла во двор. Пес настороженно следил за мной, пока я шла к крыльцу. Попытался даже вякнуть, но я на него нехорошо посмотрела, и он заткнулся. Мало мне проблем, еще будет мне пес на меня лаять…
В доме была какая-то странная тишина.
— Тетя Люда? — осторожно позвала я.
Никто не отозвался. Какое-то неясное тревожное чувство зашевелилось во мне, я ласточкой пролетела обе комнаты и остановилась в третьей, спальне. Мультиковская мать была там. Белая как мел, она мешком валялась на полу, как никому не нужная брошенная вещь. Около неловко подвернутой руки лежала трубка допотопного телефона, которая громко и часто пищала. Я поморщилась, положила ее на рычаг и с каким-то страхом взяла тетю Люду за запястье.
Через несколько секунд я поняла, что есть две новости — плохая и хорошая.
Хорошая — тетя Люда жива.
Плохая — это очень ненадолго. Максимум двадцать — тридцать минут.
Бедную женщину разбил инфаркт. Видимо, материнское сердце не перенесло того, что сказал Витька, и просто разорвалось от горя. Я встряхнула руками, наложила руки тете Люде на левую грудь и принялась торопливо шептать заговор от инфаркта. Я старательно пропитывая словами Силу, а та, в свою очередь, скользнула к сердцу, как умея залатывая раны. Черт! Этот заговор следовало делать в субботу и на питье, да только инфаркт — он дней недели не спрашивает. К тому же лечение — не мой конек, я многое могу, если у меня под рукой Книга и травы, но сейчас-то их нет! И вообще я по охранкам специализируюсь.
Убедившись, что до больницы я ее довезу, я с большим трудом дотащила грузное тело женщины до бээмвушки. Господи, какое счастье что я иногда в спортзале на тренажерах занимаюсь. Потом я заперла дом и поехала в больницу, предварительно туда позвонив. Скорую ждать — они к морковкину заговенью приедут. А оставить мать подруги помирать я все же не могу.
В больницу тетю Люду тут же сгрузили на носилки и бегом понесли ее куда-то вглубь коридоров. Санитары при этом странно на меня косились, а регистраторша в приемной, когда записывала данные на тетю Люду, спросила, не нужна ли мне помощь. Я что-то рявкнула и ушла.
Потом я снова села в машину, сложила руки на руль и тяжко задумалась.
Ленка — черт знает где. Бабулька завтра на операцию ложится, да и не справиться ей с детьми, ей уж лет восемьдесят. Тетя Люда при смерти.
А мне-то что с детьми делать, а???
Внезапно мой взгляд упал на руки, спокойно лежащие на руле. Бог мой! Они покраснели и все были покрыты мелкими белыми волдырями, словно раскаленные капельки масла не так давно упали на мою кожу. Даже странно что мне не больно.
Я в ужасе потянулась за сумкой, схватила зеркальце и посмотрела на лицо. Так и есть!
Шея и лицо так же были обсыпаны крошечными пузырьками. Они словно складывались в издевательскую надпись на красном фоне лица «Обнаружен вирус».
«…Сгореть не сгоришь, но волдырями на солнце покроешься…» — внезапно вспомнились мне слов Кайгородова.
Я откинулась на сиденье и горько зарыдала. Все-таки я вампир.
— Господи, — шептала я, размазывая тушь по лицу, — я же весь рассвет простояла под лучами… кол я и правда не смогу всадить… а на мне ж дети! … Что делать-то мне, Господи, а? Что?
Господь молчал. Он всегда молчит. Ни разу небеса не разверзлись и я не услышала его глас.
«Сфотографируй свое собственное плечо, и опирайся на него, когда туго», — напомнил мне внутренний голос.
Да, правильно.
Нюни — потом.
Я достала из сумки маленькую бутылку «Бон Аквы » без газа, щедро намочила платок и коснулась его кончиками пальцев, пропитывая ткань силой. После чего принялась осторожно протирать руки, шею и лицо, отчитывая волдыри. Заговор я этот я обычно применяла, чтобы устранить последствия заготовки крапивы, но и тут он будет к месту.
Запечатав заговор, я завернула использованный платок в бумажную салфетку и выбросила ее ближайшую урну. Силы я на него отдала безмерно, так что через полчасика кожа должна очиститься.
А пока я снова села в машину и принялась названивать матери. Наверно, вампиризм, как и любая другая болезнь плохо действует на мозги — иначе с чего я решила, будто мать мне поможет?
Она у меня учительница. Заслуженная. И этим все сказано.
— Надо же, объявилась, — скандальным голосом сказала дорогая мамочка, едва услышала мой голос.
— Как дела? — ляпнула я. Мать меня обычно вводит в состояние ступора.
— Да ничего, все просто замечательно! — Я прямо видела, как она на этой фразе поджала губы в ниточку. — Я тебе сколько раз звонила за последний месяц — ты даже трубку не взяла! Охрана внизу меня к тебе в дом не пустила — сказала, что якобы тебя нет. А ведь машина твоя у ворот стояла! Мать родную в дом не пускать!!!
Я внутренне застонала.
Все, мать смертельно обидели. Сейчас мне мало не покажется. Я и правда внесла все ее телефоны на своих аппаратах в черный список — буквально на недельку, у меня ответственная работа была, и мне было необходимо ровное настроение. С этой же целью я попросила парней — секьюрити, которые сидят в нашем доме внизу, в холле, меня прикрыть от нее. Парни маменьку в лицо и на характер отлично знают, так что твердо пообещали что я с ней не встречусь. Потом работа кончилась, а про черные списки и наказы охране я напрочь забыла, иногда удивляясь, чего это мать не спешит ко мне — попить свежей крови. Вот уж кто истинный вампир!
— Мамочка, — залепетала я. — Я ведь тут болею сильно и вроде заразно.
— Да что мне твои болезни! — взорвалась она. — Середина марта, надо на дачу ехать, навоз надо заказать, потом ведь ни за какие деньги его не найти! Варенья—соленья вы с отцом лопать горазды, а вот поработать — так нет вас! Ох, что за горе горькое мне в жизни досталось???
— Маменька, я болею, — пискнула я, совершенно забыв о том, что она терпеть не может, когда ее зовут «маменька».
— И что там с тобой? — язвительно поинтересовалась она. — Сифилис от очередного любовничка?
Маменька месяц назад испытала огромный шок. Я случайно у нее оставила портмоне с магнитной картой—ключом от входной двери. Пропажу я обнаружила только у собственной двери, возвращаться не стала — просто спустилась вниз на этаж к бабе Грапе, у которой я держу запасной ключ. Однако моя маменька — истовая христианка и честный человек, она тут же поехала око мне, чтобы отдать кошелек. Нажать на звонок, прежде чем открывать дверь, этому честному человеку в голову как-то не пришло. Ну и застала свою двадцативосьмилетнюю дочь в постели с Корабельниковым. Ничего особо развратного мы, кстати, не совершали, просто дрыхли. Витька пришел ко мне вечером, да и засиделся за разговорами, я его слушала-слушала да и задремала. Ну и он видать решил время зря не терять, сунул подушку под голову да и устроился на другой стороне кровати. А кровать у меня, люди — это ипподром. Там можно футбольную команду разместить, и они никогда не встретятся. Непонятно, как маменьке могла вообще прийти идея, что у меня с Витькой слишком близкие отношения, но с тех пор она искренне считает меня падшей женщиной и пытается затащить к венерологу на прием.
Маменька я у меня вообще существо старой закалки. Замуж она вышла нецелованной девственницей, и она считает, что я должна повторить ее подвиг. Однажды я случайно услышала, как она и ее подружка Капа моют кости сослуживице. «Капочка, — возмущенно вопила мать. — Да на Людке клейма ставить негде, она восемь раз на аборт бегала! Я просто в ужасе от такой безнравственности, какой ужасный разврат — восемь раз сексом заниматься!!!» Я сначала подумала, что она прикалывается, и безмерно удивилась тому, что у нее, оказывается, есть чувство юмора. Людка, о которой они судачили — вовсе не падшая женщина, она уважаемая замужняя дама. Однако далее маменька на полном серьезе начала учить жизни Капу, что, мол, она своего мужа после свадьбы сразу построила — объяснила что она согласна потерпеть ЭТО пару раз, дабы завести детей, но вообще она разврат не одобряет. Когда я это осмыслила, мне стало очень понятно, отчего папенька стал законченным алкашом.
