– Золото можно продать Киандеру попозже. Теперь же принимайся за ремонт, – сказал Ойва Юнтунен Ремесу.
Пару недель майор приколачивал деревянные панели на стены и потолок начальнической половины. В кухне и поварской комнате он оклеил стены красивыми обоями в цветочек. Ойва Юнтунен участия в строительных работах не принимал, а ограничился тем, что давал цеу и весело беседовал. Когда обшивали потолок, он усердно жаловался, что ему пришлось поддерживать панели: один майор с этой работой не справился бы.
Ослепительно белые панели очень украсили барак. В котле для бани грелась вода для мытья, каменка призывно шипела, когда на нее плескали воду. Когда на пол барака был постелен ковер с восточным орнаментом, на окна повешены красивые занавески, на кровати расстелены пружинные матрацы и новые простыни в синюю клетку, барак очень сильно стал напоминать человеческое жилье. В конюшне вырабатывал электроэнергию дизельный генератор. На стоявшей во дворе сосне установили фонарь, а в помещениях майор повсюду развесил светильники. На дровяную плиту поставили двухконфорочную электроплиту, сердито пыхтевшие конфорки которой быстро готовили майорское варево.
В конце сентября Ойва Юнтунен отправил майора в Рованиеми продать золото и закупить дополнительно товаров. Теперь, когда в Куопсуваре провели электричество, можно было покупать всякие нужные в домашнем хозяйстве бытовые приборы и машины.
– Прежде всего нужно купить стереосистему и видео, –инструктировал майора Ойва Юнтунен. – Телевизор купи обязательно с дистанционным управлением. Не мелочись, купи самое лучшее из того, что есть.
В Рованиеми майор продал золото Киандеру, получил тридцать пять тысяч марок и по привычке устроился в отеле "Похьянхови". Приняв душ, майор отправился по магазинам. Впервые в жизни он чувствовал себя богатым человеком.
Обуреваемый жаждой покупок, майор выбирал радиоприемники, примерял спортивные костюмы, и все, что он приобретал, было высшего качества. Даже финский нож, который он повесил на пояс, был с рукояткой из карельской березы и лезвием из лучшей стали. Видео и телевизоры были с дистанционным управлением, а проигрыватели и магнитофоны – сплошь автоматическими "хай-фай". Майор покупал пачками пластинки и кассеты, большей частью с маршевой музыкой и роком. Он купил парочку видеокассет на военные темы, для Ойвы Юнтунена "Эммануэль", а для себя – "Черную Эммануэль".
Для себя майор прикупил и горный мопед, который, как он считал, пригодится ему для поездок на рыбалку. Увлажнитель воздуха также был важным приобретением, не говоря уже о телескопе и барометре. В книжном магазине он набрал стопку дорогих романов в красивых обложках, не забыв при этом сборник псалмов и Календарь рыболова на следующий год.
В перерывах майор Ремес заглядывал в ресторан выпить.
Ойве Юнтунену Ремес думал приобрести водяной матрац с термостатом, но затем отказался от затеи из-за сложностей со сборкой и правил энергонадзора. Зато он приобрел тренажерный велосипед и штангу с дисками во избежание подстерегающей в зимнее время вялости. Небольшая электродрель и электрофреза, похоже, тоже нужны, как и кухонный комбайн, в котором можно было взбивать, перемешивать, перемалывать, измельчать и крошить. Две пары слаломных лыж с палками и ботинками Ремес, разумеется, тоже приобрел. Электронная телевизионная приставка, в которой король обезьян сражался со слонами, перешла к майору, как и утюг и цифровой карманный калькулятор.
Время от времени нужно было забежать и в кабак.
Майор купил не глядя также фарфоровый сервиз на двенадцать персон и хрустальные рюмки. Столовые приборы были, разумеется, из серебра, подсвечники – из золота. У Киандера ему повезло отхватить две покрытые серебром ночные вазы. Мышеловки должны были быть из хромированной жести.
Вечером, посмотрев два раза "Черную Эммануэль", Ремес надумал позвонить в Стокгольм Стиккану. Ему удалось дозвониться, передать привет от Ойвы и заказать в Лапландию двух проституток. Майор пообещал оставить у портье "Похьянхови" денег на дорожные расходы и письменные указания, чтобы женщины без сложностей смогли добраться от Рованиеми до места. Он предупредил Стиккана, чтобы тот ни в коем случае не проболтался о том, где прячется Ойва Юнтунен. Стиккан пообещал уладить женский вопрос в кратчайший срок. Совсем уж сразу гостей, однако, не стоило ожидать, так как в это время года у проституток в Стокгольме пик сезона и готовых отправиться в дорогу женщин не так легко найти. Кроме того, Стиккан не хотел отправлять своему многолетнему другу и его товарищу всякую шваль, если уж путана заказывается из самой Швеции.
– Нужны ли чулки в сеточку, черные лифчики и туфли на каблуках? – интересовался Стиккан. Майор ответил, что, вне сомнения, женщины должны взять с собой весь необходимый реквизит.
– А плетки и прочее такое? Наручники и эластичные маски?
Майор ответил, что по крайней мере наручники не нужны, но нижнее белье очень даже может быть из черного кружева, да и красные подвязки для чулок надо не забыть.
Стиккан все внимательно записал.
– Да, еще небольшая информация для Ойвы. Коммерц-техник Хеммо Сиира освобожден из тюрьмы Лонгхольмен две недели тому назад. Бродит здесь озабоченный и купил, говорят, пистолет. Так что вот так.
Майор Ремес погулял в Рованиеми еще два дня, истратил уйму денег и забыл про все на свете. Когда он, наконец, вернулся с огромным грузом в Куопсувару, Ойва Юнтунен немного пожурил его за опоздание. Однако относительно затрат он не стал майора чихвостить, а эффектно бросил:
– У нас не экономят.
Майор истопил баню и помыл Ойве Юнтунену спину. Затем он смутно стал припоминать, что созванивался со Стикканом.
– Говорят, этот Хеммо Сиира теперь на свободе. Ойва Юнтунен окаменел.
– Сиира!
Но у мужчин был другой повод задуматься, потому как на улице залаяли служебные собаки. Произошло что-то важное.
Для старой саамки Наски Мошникофф день 8 октября начался как обычно: она встала, сварила утренний кофе, накрошила в кружку кусок деликатесного лапландского сыра, затем вышла помочиться возле дома. Ночью выпал снег, так что небольшая избушка, едва ли больше детских игрушечных домиков, которые строят для детей на юге Финляндии, была красиво укутана белым одеялом. Да и драной крыши больше не видно. Летом ураган прошелся над селением Севеттиярви, где жили православные саамы, и свалил с ног Наску, когда та ходила за дровами. Досталось и крыше, но Наска намеревалась основательно заделать ее будущим летом. Противно было, когда вода капала прямо в ноги ее кровати. Особенно ненавидел протекающие крыши древний лохматый кот Наски. Он имел обыкновение спать у Наски в ногах и никак не мог привыкнуть к постоянной сырости.
Наска вспомнила, что сегодня ей должно исполниться девяносто лет, если сейчас восьмой день октября месяца'.
И это так и было, потому что с Покрова Пресвятой Богородицы прошла ровно неделя, и то знала Наска, что день этот был первым днем октября. По своей вере Наска была православная, как и все эвакуированные из Печенги саамы (После Второй мировой войны область Печенги (Петсамо) была возвращена СССР). Не однажды она принимала участие в крестном ходе и миллионы раз за свою жизнь перекрестила лоб.
Наска зажгла перед самой почитаемой домашней иконой лампадку и немного поговорила со святым Димитрием. Через Димитрия она поблагодарила Господа за отпущенные ей дни жизни и за то, что ее дети всегда были довольно крепкие и с честью живут в этом мире. С того времени как младший оставил дом, прошло уже пятьдесят лет.
За судьбу Киурели, своего мужа, она все еще не могла поблагодарить Бога. Киурели Мошникофф был насильно взят на царскую службу и отправлен на войну, а куда, того Наске никто не удосужился сказать. Наска не помнила уже, как та война и называлась, куда мужа все-таки взяли, и где его продержали, и откуда никогда не пришло о нем никакого известия. Поглотила ли та война Киурели, или же заблудился он в этом огромном мире, кто знает. В памяти у Наски сохранилось о Киурели только то, что он был так-то хорош, только иногда поколачивал ее. И все же Наска предпочла бы оставить Киурели при себе: как-никак тяжело растить детей без отца.
Наска загасила лампаду перед иконой и принялась одеваться. Затем она вышла из дому, смела с крыльца и с тропинки во дворе только что выпавший снег, принесла пару охапок дров в избу. Своему коту, по кличке Ермак, она дала поесть. Затем старуха решила сварить за-ради праздничка суп из оленины. Мясо стоило дороже, чем рыба, но Наска не была прижимистой:
– Человеку только раз в жизни исполняется девяносто лет.
Именинница принарядилась, словно к обедне, и тут во дворе появились две машины. Такого не было уже несколько месяцев.
