— Вы понимаете всю важность этого наскального шедевра? — горячился Кузьма. — Это же сенсация. Он же старше знаменитой перуанской плиты с изображением сидящего в космическом корабле пилота! Эрих фон Денинкин отдыхает!
— Подожди, — прервал его Лев Валентинович. — Откуда ты знаешь, что старше? Пусть эксперты смотрят. Откуда эти люди вообще плиту притащили? Вы что, скалу взорвали? — обратился он напрямую к мужикам, которые отчего-то вызывали у него раздражение.
— Почему взорвали? — обиделся тот, у кого была рыжая борода.
— А что, выпиливали ее лобзиком из скального массива? — напирал Лева, которому надо было на ком-то сорвать досаду.
— Почему выпиливали? — снова обиделся рыжебородый. — Чего пристал? Лежала она у одного деда в сарае. Долго лежала. Я ему лет десять назад сарай этот чинил. Дед все думал — выбросить ее или не выбросить. Сил у меня, говорит, нет, тягать ее, а помочь некому. Я бы помог, но одному ее, видите, не поднять. Сели мы обмыть починку сарая, я и спросил: мол, зачем она тут? А он: «Вишь, чего там нарисовано? Я космос люблю, с большим почтением к нему отношусь». Плиту эту он хотел сначала подарить, не помню уж кому, но не успел. Потом хотел в музей ее передать, но не смог дотащить.
— И где твой дед плиту эту взял? — продолжал допрос Лева.
— Не знаю, не спросил я его.
— Так он что, подарил ее тебе?
— Почему? Я услышал, что в газете за всякие диковинки телевизор дают, сразу вспомнил. Поехал в деревню, а дед тот уже пень пнем — ничего не слышит, ничего не понимает. И бабка его орет — чего нужно, идите отсюда. Ну, пошел я в сарай — плита на месте. Тогда поехал за братом, — рыжебородый кивнул на чернобородого. — Мы выволокли ее из сарая, погрузили на трактор с прицепом — и прямо сюда.
— Скажите, а можно деньгами взять? — вдруг поинтересовался молчавший до сих пор чернобородый брат.
— Чего деньгами? — не понял Лева.
— Ну, не телевизор, а деньги. Они нам нужнее будут.
— Понятно, — усмехнулась Марина, — телевизор на водку не обменяешь.
— При чем тут водка? Забор надо новый ставить. — Чернобородый стал загибать толстые пальцы. — Тесу одного три куба, да кирпич, да цемент…
— А почему вы решили, что вам сразу дадут приз? Это еще посмотреть надо, — осадила Марина разговорившегося мужика.
Кузьма тем временем с лупой в руках изучал наскальную живопись. То и дело слышались его восхищенные стоны:
— Астронавты! Шлемофон с антеннами! Туземцы приветствуют спускающиеся на Землю летательные аппараты внеземных цивилизаций! Неизвестная планета! Неизвестная форма жизни! Две головы!
В этот момент дверь в приемную с грохотом распахнулась, и на пороге появилось страшное видение — седая крючконосая старуха с бородавкой на носу и сверкающими от ярости глазами. В одной руке она держала толстенную клюку и потрясала ею над головой, в другой зажала внушительных видов скалку.
— Ах вы, разбойники, — заголосила она на всю редакцию, — то-то мне сказали добрые люди, что вы сюда ее поволокли. Убийцы!
— Как убийцы? — ахнул Кузьма, роняя лупу на пол.
— Ей-богу… — начал рыжебородый, но бабка не дала ему закончить.
— Бога поминаешь? А что дед мой через тебя чуть не окочурился — это как?
— Да что случилось? — решительно вмешалась Марина. — Расскажите вы толком — кто помер? Или не помер?
— Действительно, бабушка, — поддержал ее стажер, — поясните, о чем вы тут кричите?
— А вы кто такие будете? — с подозрением спросила агрессивная старуха.
— Мы — комиссия из Москвы, — веско сказал Лева.
Это возымело действие. Старуха поправила сбившийся платок и с уважением поглядела на него.
— Ну, если из Москвы, тогда расскажу. Вот и рассудите потом, что с этими окаянными делать — в тюрьму их или еще куда.
— Так что? — поторопил ее Кузьма. — Выкладывайте, бабушка, что привело вас сюда.
— Вот они привели, — старуха махнула скалкой в сторону съежившихся в углу разнобородых братьев. — Я как сказала деду своему, что они плиту поволокли, он в крик — верни ее, а то помру.
— В какой крик? — попытался вклиниться рыжебородый. — Он же лежал, ничего не говорил и не слышал! Мы же хотели ему сказать…
— Замолчи! — рявкнула на него бабка. — Ишь, какой шустрый! Не слышал! Спал он!
— Он же сам говорил, что выбросить ее хочет, да сил нет…
— Эк, вспомнил! Это он когда так говорил! А последние годы часто плакал над ней, горевал, что не смог подарить ему картину. По почте не принимают, машины у нас нет, да и на поезде ее в Москву не повезешь. Беда, одним словом.
— Что-то я в толк не возьму, кому он хотел подарить ее? И почему плакал? — Марина решила наводящими вопросами прояснить запутанную ситуацию.
— Юрию Алексеевичу, — выпалила бабка.
— Кто такой Юрий Алексеевич? — осторожно спросил Лева. — Ученый?
— Космонавт, — снова заорала вредная старуха. — Первый космонавт! Он ему хотел подарить картину! И не смог.
— Простите, — не поняла Марина. — А плита эта каменная при чем? Он картину не смог подарить, а плакал над плитой. Почему?
— Так она же и есть картина. — Старуха посмотрела на Марину как на душевнобольную. — Дед мой над ней корпел целый год, старался, готовил подарок для Юрия Алексеевича. А он до нас не доехал, хотя совсем рядом был. И как нам ему ее передать в Москву, если она весит килограмм двести? Или триста?
Лицо Кузьмы, который с тревогой вслушивался в этот странный диалог, исказила гримаса отчаяния:
— Так эта наскальная роспись — дело рук твоего деда?
— А ты думал? Давно это было, считай, полвека прошло, чуток меньше. Весь инструмент в доме извел. Хочу, говорит, вечное создать, в камне. Чтобы и потомки помнили первые полеты в космос. Внизу — это Земля, наверху — Луна. На Земле люди радуются полету человека в космос.
— Значит, вот там, в этой штуке, сидит наш космонавт?
— Наш, — с гордостью произнесла старуха. — Наш первый советский космонавт!
Кузьма удрученно опустился на свободный стул. Марина и Лев Валентинович изо всех сил сдерживали смех. Вдруг Кузьма встрепенулся и, повернувшись к бабке, с нажимом спросил:
— А с двумя головами кто — тоже космонавт?
— Нет, это собачки.
— Какие собачки? — почти прорыдал несчастный журналист.
— Белка и Стрелка. Они раньше человека в космос полетели. И дед мой говорит — пусть им памятник тоже останется.
Чтобы не обидеть Кузьму, Марина, сделав серьезное лицо, строго спросила:
— А где ваш муж такую плиту добыл? Специально для картины…
— Не, случайно вышло. В каменоломне нарезали их, для какого-то строительства. Ну, зять там работал на самосвале. Заехал как-то, сбросил несколько штук — для хозяйства, сказал, сгодится. Так их все, кроме этой одной, под фундамент использовали.
Первым выскочил на улицу Лев Валентинович, за ним семенила Марина, стараясь не расхохотаться раньше времени. Минут пять после этого они приходили в себя на лавочке перед редакционным подъездом.
— Все, — решительно сказала Марина, — пора заканчивать этот балаган. Я, не дай бог, сестры могу лишиться, а тут сплошная комедия, и никакого толку.
Лев Валентинович не успел возразить — из подъезда бодро вышла старуха, сопровождаемая грустным Кузьмой.
— И чтобы сегодня же привезли обратно. И в сарай чтоб положили, — повелительно говорила бабка.
— Обязательно, обязательно, — успокаивал ее грустный Кузьма.
Бабка уже удалилась на почтительное расстояние, когда Лева вдруг сорвался с места и бросился ее догонять.
— Скажите, бабушка, — преградив ей дорогу, выпалил он, — а вы не слышали случайно про такую книгу, которая лечит? Типа волшебной. Ничего такого здесь не говорили?
— Да был тут старик-лекарь, лечил по старинной книге, где про все болезни написано. Вот из нашей деревни девка от бесплодия у него вылечилась. Я тоже ходила к нему — он в пещере врачевал. Только не помогло мне что-то. Надо было еще раз сходить, да не успела я. Совсем была плохая, меня подружка везла, очень она ему верила, вот ей он помог, от радикулита, бедная, сильно мучилась.
— Можно поговорить с ней?
— Нельзя.
— Почему?
— Померла она.
— Как померла?
— Как помирают? Жила-жила, потом померла. Весной схоронили.
— А девка эта, которую от бесплодия вылечили? С ней можно поговорить?
— Нельзя.
— Померла?
— Почему померла? В Барнаул с мужем переехала.
— Ну, а кто еще этого старика с книгой знал? — Лева почувствовал возбуждение, как гончая, взявшая след. — Кто лечился у него? Как их найти?
— Не знаю я. Говорят, в Барнауле есть какой-то пункт, где записывали к нему. Оттуда и автобус, слышала, ходил, и провожатые были — пещера эта далеко, так просто не найдешь. Спроси там.
— Да кого спросить-то? — застонал Лева.
— Ты молодой, найдешь. — И старуха, обогнув стоящего на пути парня, решительно зашагала прочь.
