Дело в том, что среди карт, висевших на стенах полицейской академии, которую он закончил, почему–то не хватало карты Центральной Азии; а на стенах полицейского учзаведения Холодинца — Латинской Америки.
— Ладно, продолжаю. Василевского отозвали из отпуска, который он проводил в столице Суринама Парамарибо, чтобы тот организовал расследование убийства председателя госкомитета.
Прищепкин, конечно же, слышал об отравлении Сбруевича, знал некоторые подробности, но сделал вид, будто слышит впервые.
— Ограбление?
— Да нет, Жора, где ты живешь? Из–за своей кристальной честности Сбруевич был беден, словно церковная мышь. В общем, группа расследования особо важных преступлений полковника Собынича трудилась круглые сутки, были проработаны десятки версий, в том числе и самые сумасбродные — все до одной оказались провальными, никакой продвижки, тормоз. Ну, может, что–то они упустили, сам оценишь. Материалы дела я принес с собой.
— А зачем? Собынич надеется подключить к расследованию и нашу группу? — со сладким замиранием сердца — вот она, слава! — дымя трубкой, спросил Прищепкин.
— Бери выше, Жора, это сам генерал попросил переговорить с тобой Собынича, полкан в свою очередь — меня. Василевский до смерти боится за погоны. Если раскрытие убийства зависнет, то с «аллергиями» ему придется прощаться. А значит, с «мерседесов» пересядет назад на «волги», от виски и сигар вернется к водке и «Космосу». Сам понимаешь, его барское чрево этого не перенесет. Почему именно к нам обратился? Уж очень Василевского впечатлили наши успехи в деле Болтутя.
— Интересно, а кто в таком случае нам гонорар будет платить, вдова Сбруевича? — сделал вид, будто в первую очередь его волнует оплата, романтик Прищепкин.
— Как ты считаешь, Администрация Президента достаточно платежеспособна? — невинно спросил Холодинец.
Прищепкин аж дымом подавился:
— Ни фига себе! Может, и сам президент о нас знает?
— Если с отравлением разберемся — будь спок — узнает, — уже вполне серьезно ответил Сергуня.
Кстати, благополучное возвращение Артема маме Леночке оказалось неоплаченным. Ведь заказчик, «вервольф» Болтуть, остался в Египте. У Леночки же ничего ценного, кроме нескольких пар сережек, подаренных бывшим директором «Оптики», не было. Жила она в обычной, принадлежавшей мужу типовой трехкомнатной квартире, ездила на его добитом «мицубиси». Роман Лены и Прищепкина был в самом разгаре. Но об этом — в процессе.
— Вот это дело! — В волнении Прищепкин даже вскочил с кресла–качалки. — Давно о таком мечтал: чтобы сразу — раз! — и на всю республику прогреметь.
— Однако, если опростоволосимся, больше нас к делам подобного уровня и на пушечный выстрел не подпустят, — охладил его пыл Холодинец.
— Да уж, Собыничу теперь только дай повод нас перед генералом грязью облить, — согласился Прищепкин. — Ведь Василевский ему как бы открытым текстом сказал: пора тебе, батенька, на пенсию… Ладно, что будешь: «Аз воздам», безалкогольное пиво или грог?
Немного поколебавшись, душевный Сергуня, хотя желудок его жалостливо и екнул, сумел–таки сделать правильный выбор:
— Жор, какой может быть грог в такой день? Только «Аз воздам»!
— Верно мыслишь! — расползлись в улыбке губы Прищепкина. — Мне, знаешь, тоже именно фирменного чайку нашего захотелось.
Как и всегда в таких случаях, чтобы не скочевряжиться от вони паленой собачьей шерсти, Холодинец закурил «термоядерную», то есть не менее вонючую «астрину».
— Как там наши ребята? Где Швед, Бисквит? Чем занимаются Юрочка, Арно с Валерой? — спросил Прищепкин, вдохновенно заваривая мерзопакостнейший «Аз воздам».
— Швед совсем запутался в своей семейной жизни. Теперь прежняя любовница, которая ему «еще в тюрьме надоела», получила официальный статус жены. А прежняя жена, знаешь, кем для него стала?
— Истцом, наверно. Неужели без разборки в суде обошлось?
— Лизка, с которой он долго и скандально разводился, теперь его любовница!
— Супер!!! — восхищенно выдавил Прищепкин, разливая «Аз воздам» по щербатым «холостяцким» кружкам.
— Бисквит стал спортивным бонзой — возглавил Республиканский Совет по кулинарболу.
— Я всегда говорил, что Лешка далеко пойдет! — с гордостью за воспитанника произнес шеф. — Небось, офис на Машерова, шестисотый «мерс», секретарша секс–бомба?
— Как бы не так! Комнатка в ЖЭСе. Ведь кулинарбол так и не включили в олимпийские виды спорта.
— Бюрократы! — проворчал Прищепкин.
— Точно, — со вздохом согласился Сергуня. — Что же касается Юрочки и его однокурсников, то ребята в полном ажуре. Перешли на следующий курс своего политеха.
— Слава Богу! — удовлетворенно произнес Прищепкин и с отеческим чувством, философской интонацией добавил: — Молодым сейчас тяжелее всех приходится. Мда. Однако вернемся к отравлению Сбруевича. Эту папку с материалами дела пока спрячь куда–нибудь. Не буду и смотреть. Специально, чтобы не довлело чужое мнение. Могут понадобиться только заключения экспертиз. Ну и, может, та самая коробка с кофе. Учитывая, что на расследовании споткнулись опытные профессионалы, его лучше опять начать с чистого листа. Мне нужна ночь, чтобы собраться с мыслями. Обзвони ребят — пусть будут наготове.
Вниз по Богдановича Прищепкин проводил друга до станции метро «Немига». Вместе с ним не спускался, портреты в траурных рамках погибших здесь в давке подростков всегда сбивали ему настроение. Все–таки для сыскаря он оставался слишком впечатлительным. Начинал думать о брошенном сыне: где сейчас Ромка, все ли у него в порядке? Все же я большой грех совершил, неизменно корил он себя, бросая взгляд куда–то на колокольню Владимирского кафедрального собора.
Можно даже и не гадать, что он сделал в первую очередь, вернувшись на Коллекторную. Правильно, высыпал на стол горку грецких орехов и отрегулировал светоотражатель настольной лампы таким образом, чтобы свет падал не на лицо, а жестким золотым кругом сфокусировался на том участке стола, куда намеревался складывать пустые скорлупки. Тише, троллейбусы, не шуршите так шинами, затэкэ форсажи, автобусы! Эй вы, толпящиеся в бильярдной «Лукойла», низкие духом нувориши, поумерьте свои голоса! Георгий Иванович над делом об отравлении Сбруевича думу думает.
Как и следовало ожидать, в коробку с желудевым кофе оказался подмешанным цианистый калий. Как туда оный попал? На первом листке школьной тетрадки в клеточку Георгий Иванович записал все возможные варианты:
а) Некий работающий на ошмянской фабрике обозленный на всех и вся гражданин (или обезумевший от ломки наркоман) подсыпал наугад в коробки яд, таким образом мстя человечеству за свои обиды (невыносимую боль всего тела). Аналогичную ситуацию, кстати, описал Ирвинг Шоу в романе «Богач, бедняк». (Георгий Иванович, как известно, был большим любителем чтения).
б) Такого типа психопат трудится в универсаме «Волгоградский», в котором Сбруевич купил коробку кофе.
в) Яд подмешал кто–то из близких Сбруевича (например, жена или какие–нибудь родственники), когда коробка с «желудевкой» уже находилась в квартире.
г) То же самое действие произвел некий злоумышленник, проникнув в квартиру Сбруевичей.
д) (гибрид вариантов «а», «б» и «г»). Злоумышленник вступил в сговор с работником фабрики или универсама, и сию манипуляцию тот произвел за вознаграждение.
При детальном обследовании коробки Прищепкин пришел к выводу, что она вскрывалась два раза. Первый, когда некто сделал это чрезвычайно аккуратно, подмешал яд и заклеил опять. (Георгий Иванович отметил на коробке два разных слоя клея: нижний, по всей вероятности нанесенный на фабрике, был темным дикстриновым, верхний — светлым казеиновым.) Второй раз коробка вскрывалась уже непосредственно Сбруевичем — грубо, с помощью некоего колюще–режущего предмета. Следовательно, яд в кофе был подмешан не на фабрике, а в универсаме или квартире.
На следующий день Георгий Иванович съездил в «Волгоградский» и перебрал личные дела всех работников универсама. Два грузчика состояли на учете в наркологическом диспансере. Но не наркоманы — алкаши. А те на такое преступление не способны. Алкоголики живут с миром в гармонии — а зачем еще пить? Ни один из работников универсама под судом и следствием не состоял. Значит, вариант отравления Сбруевича психопатом практически исключался.
Зато вариант «д» еще более актуализировался. Верно, в торговлю не идут психопаты, но ведь корыстолюбие в этой структуре даже поощряется. Еще с советских времен был заведен обычай платить работникам торговли самую мизерную зарплату — словно в расчете на то, что те сами чего–нибудь нахимичат. В этом мы проявляем себя как народ кровно восточный. В Древней Византии нанимаемым продавцам зарплаты вроде бы вообще не платили — те жили на «хабар». Таким образом вступить в сговор со злоумышленником мог практически любой «волгоградец», однако подсунуть «заминированный» продукт «объекту» проще всего было девушкам, которые наблюдали за покупателями, находясь среди них в торговом зале.
