Молодой человек, здраво рассудив, решил воспользоваться вокзальным сервисом. Тем более что в списке его знакомых ни одного с козякинской пропиской не значилось.
В комнате матери и ребенка он представился школьником без документов, отставшим от туристической группы. Сонная дежурная сочувственно покивала ему из дверного проема и, выслушав грустный монолог подростка, сказала:
— Без мамы не пущу, сынок.
Акселерат покосился на раскладушку, где, раскинув кулаки, грозно храпел здоровенный детина.
— А это, часом, не моя мамка?
— То не мамка, сынок, то папка, — все так же нежно ответила дежурная. — В виде исключения впустила с пятью мальчишками. Пожалела деток.
— Его дитяти? — допытывался пришелец, заглядывая в коридор, где на полу, затаившись, спали чеченцы.
— А ну их, — махнула сердобольная рукой, — беспризорные. Пропадут ведь. Ну, ты иди, сынок, места все равно, вишь, нет. Иди с богом, голубчик.
Комната отдыха для взрослых и одиноких ввиду нерентабельности была переоборудована в видеозал, и оттуда доносилась пальба.
Не теряя присутствия духа, молодой человек прошелся возле касс, без намерения заводить там знакомства, пообщался с дежурным по вокзалу и, воодушевленно насвистывая, вернулся в общий зал.
"Ложка дегтя кашу не испортит", — рассудил он, примирившись с неудобствами.
Из всего этого следовало, что привело его в эти края какое-то важное и, должно быть, срочное дело.
По станции объявили о прибытии почтово-богажного поезда, и двое отчаянных пассажиров бросились к нему, освободив два кресла. Правила этикета, как известно, на вокзалы и кладбища не распространяются, и поэтому за вакантные места развернулась равная борьба между мужчинами и женщинами. Незнакомец подобрался. Ближайшее место было в левом крайнем ряду, и к нему он явно не успевал. Изловчившись, он метнул через головы конкурентов свою сумку и еще, до того, как она, описав дугу, плюхнулась на сиденье, крикнул: "Занято!". Оторопев от такого нахальства, граждане на мгновение застыли, чем метатель и воспользовался, хладнокровно завладев креслом.
Томиться предстояло до утра. Молодец выбрал удобную позу и, склонив на спинку голову, прикрыл глаза.
Заснуть ему мешал неопрятного вида старичок, явно претендовавший на тоже место. Старик маячил взад-вперед и, как бы невзначай цепляясь за ботинки почивающего молодца, сварливо ворчал:
— Клюшки расставляют тут всякие… Нормальным людям проходу нету. Эхма, бездельников развелось.
Бездельник лениво открыл один глаз и беззлобно пригрозил:
— Мужчина, будете нарушать общественную дисциплину — арестую.
— Брешешь ты все. Никуда ты меня не арестуешь, — отозвался старик и расположившись прямо на полу, принялся мостить из своих пожитков подобие подушки. При этом его узел подозрительно постукивал о кафель, издавая глухой металлический звук.
— Э, а ты, часом, не террорист, мужик? — спросил скучающий молодец. — А то мне выспаться надо.
— Не-а, не террорист, — признался старик, старательно произнося трудное слово. — Я бомж. Бомж Бруевич.
— Кто?
— Без определенного места жительства Бруевич. А ты кто будешь?
— Сомж Мамай, — представился молодой человек.
— Чего?
— С определенным местом жительства Потап Мамай.
— А, не слыхал, — откровенно сказал старик, скручивая козью ножку. — Значит, ничего живешь? А меня вот не сажают. Третью зиму маюсь, в тюрьму по-человечьи посадить не могут.
— Воровать пробовал? — участливо спросил Потап.
— А как же! Только щас на копейку украдешь, а морду набьют на целый рубель.
— Потерпевшие бьют?
— Какие там потерпевшие! — горестно отмахнулся Бруевич. — Воры ж и бьют. Воров щас больше, чем потерпевших, понимаешь.
— А президента материть пробовал?
— Кто ж за это посадит!
Мамай задумчиво посмотрел на огромную пыльную люстру.
— Ничего, — проговорил он, — ничего, когда я стану президентом — приходи, помогу.
— Чем же ты мне поможешь?
— В тюрьму посажу.
— Вот спасибо, — поблагодарил бомж, укладываясь, — приду.
— А пока жениться тебе надо, фиктивно. Чтоб прописка была. Прописка будет — тогда посадят.
— Это верно. Меня первый раз с пропиской сажали.
Помолчали.
— И за что ж ты срок мотал? — полюбопытствовал Потап с настороженностью, какую обычно испытывают люди несудимые к судимым.
Старик подложил под голову свой картуз и охотно ответил:
— Статья двести двадцать четыре-прим, а вторая ходка — по двести четырнадцатой.
— Занятие бродяжничеством или попрошайничеством либо ведение иного паразитического образа жизни — от одного года до двух лет, — быстро проговорил Потап Мамай, проявив тем самым недюжинные познания Уголовного кодекса. — А вот двести двадцать четыре-прим что-то не вспомню.
— Незаконное занятие каратэ, — подсказал Бруевич, — до двух лет.
— Да ну! Чтоб за такое сажали!
— А отчего бы и нет? Раз есть статья — значит, кому-то надо по ней сидеть.
— Так ты, значит, каратист? — спросил Мамай, не скрывая сарказма.
— Конечно ж, каратист, — подумав, рассудил бомж, — зазря ж не посадят. Но теперь я с этим делом завязал. А вообще-то я бомж. А ты тут проездом или по делу?
— Проездом по делу, — сказал Потап, потеряв интерес к беседе. — Родственника одного ищу. Спать давай.
Спрятав лицо в воротник, будущий президент вскоре уснул. Старик еще долго ворочался в углу, тайком курил и размышлял о прописке и связанных с ней приятных последствиях.
Свистнув, восьмичасовая электричка унеслась в сторону областного центра. Мамай открыл глаза, потянулся и, переступив через спящего Бруевича, бодро направился к выходу. На перроне он обратил особое внимание на памятник Ленину, придирчиво осмотрел его со всех боков и, явно удовлетворенный, ринулся в город.
Дальнейший маршрут Потапа пролегал по главной улице — 42 года Октября. Миновав универмаг, управление смешторга и УТОС, он интенсивно завертел головой в поисках гостиницы.
Обычно подобным заведениям дают название либо самого райцентра, либо нарекают их "Родиной". С одной стороны, такие вывески свидетельствуют о патриотизме местных властей, с другой — позволяют скрыть их политические склонности.
После недолгих блужданий пытливое око экскурсанта остановилось на двухэтажном доме с треснувшей трубой, на крыше которого громоздились четыре первые буквы слова "Родина". Фанерные "н" и "а", очевидно, реставрировались.
Мамай огляделся, вошел вовнутрь и на короткое время задержался в темном подъезде. Когда он появился в холле, в облике его произошли некоторые изменения. Студенческое пальто было распахнуто, и грудь Потапа приятно освежала довольно белая рубашка, украшенная галстуком-бабочкой. Правая рука облачилась в белую перчатку. Перчатка была размера на два меньше руки, и пальцы в ней неуклюже топырились, не имея никакой возможности сгибаться. На торчащем вверх мизинце красовался медный перстень с фальшивым брильянтом. На левой руке гостя не было ничего, и ее приходилось прятать в кармане.
Решительным шагом Потап Мамай надвигался на стойку администратора.
За стеклом сидела толстая девица в оглушительно красной кофте. Девица вязала.
— Минутку внимания, — деликатно обратился к ней посетитель. — Сударыня, в этом приюте имеются приличные апартаменты?
— Местов нет, — прозвучал вечный ответ.
— Мне не нужно "местов", мне нужен люкс. Хотя бы трехкомнатный.
— Местов нет, — не поднимая головы, повторила девица.
— Ну хорошо, пусть будет из двух комнат.
— Местов нет.
— Ну, знаете ли! — возмутился Мамай. — Со мной такого даже в "Метрополе" не случалось!
За стеклом презрительно фыркнули. Мамай быстро соображал. По своему опыту он знал, что провинциалы — самый непредсказуемый народ. Находясь по социальному, географическому и прочим положениям где-то между городом и деревней, часть из них откровенно симпатизировала сельской романтике, другая часть категорически причисляла себя к цивилизации индустриальных центров. В критических ситуациях первых нужно разжалобить, вторых — подавлять значительностью. Обе категории одолеваются также измором.
— В конце концов, это дело принципа! — провозгласил Потап и направился к выходу. — Эй! — крикнул он на улицу — Эй, водитель! Поезжай! Багаж привезешь позже. Закажи ужин в ресторане и жди распоряжений! Пока все!
Отдав приказ, посетитель вернулся и сердито забарабанил пальцами по стойке, не давая администратору расслышать шум удаляющегося мотора.
Сцена произвела на девушку впечатление, и в ее глазах заиграло любопытство.
