– А где труп-то?
Я подивилась ее тупости и после паузы медленно, отделяя одно слово от другого, ответила:
– Здесь, в квартире напротив, понимаешь? Живу я здесь, понимаешь?! И труп здесь сидит, понимаешь?!
Ника встала, прошлась по кухне и, обернувшись, вдруг выпалила:
– Труп здесь, а милицию вызвала на улицу Локтевых?
Я снова удивилась, но уже собственной тупости. Замечательно! Вызвать милицию в старую квартиру, откуда съехали. К новым жильцам!..
– Знаешь что, Ирина, – услышала я сомневающийся голос Ники, – пойдем-ка к тебе и посмотрим «а был ли мальчик?».
Я потерянно поднялась и поплелась следом за ней. Ника вошла в мою квартиру раньше меня, хотя и не без осторожности.
Труп все так же удивленно рассматривал подоконник. Ничего не изменилось. А вот обычно храбрая Ника меня поразила. Она вдруг сравнялась цветом лица с трупом, левой рукой смяла на груди ворот халата, испуганно взвыла и, хаотично крестясь щеткой то слева направо, то справа налево, попятилась, с криком «Покойник!!! Покойник!!!» резко развернулась и выскочила на площадку. На всякий случай я взвизгнула и бросилась за ней. В ее квартиру мы влетели вместе и вместе захлопнули за собой дверь. Отдышавшись, я спросила у трясущейся как в лихорадке соседки, что она ожидала увидеть у меня, кроме покойника, ведь я уже больше получаса твержу о нем. Ника, похоже, никак не реагировала на мою тираду. Обеими руками она упорно пыталась соединить верхнюю челюсть с нижней таким образом, чтобы они перестали выбивать дробь. Щетка ей мешала. И тут я гаркнула:
– Свистать всех наверх!!!
Дробь прекратилась, Ника опустилась на табуретку, а я прислонилась к стенке. Молчали мы долго. Наверное, наряд милиции уже успел побывать на моей старой квартире. Новые жильцы с удовольствием подскажут этот адрес. В надежде, что меня отправят в сумасшедший дом.
Ника почему-то шепотом произнесла:
– Понимаешь, мы ведь уже хоронили его один раз полгода назад…
– Кого? Труп? – Я тоже перешла на шепот, почувствовав озноб.
– Ну да… Бывшего хозяина квартиры Уханова Олега. Правда, он здесь редко появлялся, только когда от жены отдыхал. Сюда он Аньку и близко не подпускал… Она у него стерва!
Ника глубоко вздохнула и собралась еще что-то сказать, но в это время раздался резкий и длинный звонок в дверь. От неожиданности мы обе подпрыгнули.
– Тьфу ты, нечистая сила! – нормальным голосом проговорила Ника. – Пять лет живу здесь и пять лет собираюсь звонок сменить. Мама боится, что не услышит, если кто позвонит.
Мы обе подошли к двери, и Ника спросила:
– Кто там?
– Откройте, милиция. – Голос был очень молодой и уверенный.
Ника посмотрела на меня, затем в дверной глазок и щелкнула замком. В открывшемся пространстве я увидела фигуру стража порядка в милицейской форме, а за ней – свою настежь открытую входную металлическую дверь. В дверном проеме стоял молодой человек в цивильной одежде, самой что ни на есть цивильной наружности. Эта наружность выражала крайнюю степень раздражения. Рядом с ним стояли еще двое незнакомых цивильных среднего возраста, как оказалось впоследствии – понятых.
Страж порядка представился и сказал:
– Нам, собственно, в 48-ю квартиру, не подскажете, где может быть Ефимова Ири……
Договорить ему я не дала, заголосив:
– Она здесь, здесь!!! Я! Я! Ефимова Ирина Александровна – это я.
– Можно попросить вас, Ирина Александровна, пройти к себе в квартиру?
Я радостно кивнула и, уже направляясь к себе, услышала, как милиционер просит разрешения у Ники переговорить с ней чуть позже. Надо же, какой вежливый!
Поведение второго сотрудника оставляло желать лучшего. Он ухмыльнулся и издевательски-широким жестом пригласил меня войти в мою же квартиру. В ответ я тоже хмыкнула и, задрав кверху подбородок, как мне показалось, надменно, пронесла себя мимо него. Чувство собственного достоинства, впрочем, как и все остальные чувства, кроме ощущения подступившей к горлу тошноты и головокружения, оставило меня в холле. Краем уплывающего сознания я сначала испуганно, а потом с полным равнодушием успела отметить, что труп исчез.
Очнулась я на диване, в окружении уже трех лиц мужского пола. Вяло удивилась и опять закрыла глаза, решив, что у меня не все в порядке со зрением. Но тут мне в нос ударил пронзительно-мерзкий запах нашатыря, от которого в мозг вонзилось большое количество тонких жалящих ледяных иголочек. Отчетливо поняв, что задыхаюсь, и судорожно набрав ртом воздух, я снова открыла глаза и сразу все вспомнила.
– Его что, нет там? – махнула я рукой в сторону холла
Вежливый сотрудник коротко сказал:
– Нет.
– Очень жаль, я успела к нему привыкнуть.
Лицо гражданской наружности усмехнулось, представилось следователем Листратовым Виктором Васильевичем и неожиданно участливо спросило, как я себя чувствую и в состоянии ли разговаривать. Ответив, что чувствую себя живее всех живых, я выразила готовность сотрудничать с родной милицией. Третий сотрудник, который, очевидно, пришел позднее первых двух, получив от следователя указание «работай, Рома», отправился в холл вместе с понятыми.
Меня попросили ответить на ряд формальных вопросов, касающихся анкетных данных. Я, сочтя неудобным отвечать на них в положении «лежа», попыталась сесть. Мне помогли. И тут я чуть снова не потеряла сознание, увидев, что сижу в старой розовой пижаме своей дочери с веселыми медвежатами, зайчатами и белочками. Трикотаж растянулся от стирки, пижама дочери стала велика и… не пропадать же добру. Выходит, я так и шлялась все время в столь экзотическом виде.
Если не сознание, то дар речи я потеряла и упорно молчала, опустив голову и водя указательным пальцем по зайчонку на коленке.
– Вам плохо? – спросил следователь.
«Да, мне плохо, я не решаюсь встать и набросить на себя халат или хотя бы одеяло, отброшенное мною на довольно далеко стоявшее кресло», – мысленно ответила я и поежилась.
– Может быть, вам холодно?
Я молча кивнула в ответ, не поднимая головы, и спасительное одеяло было подано и даже заботливо наброшено на меня. Вопросы зазвучали снова, и я, стараясь не думать о пижамных зверушках, кажется, довольно толково рассказала о себе и о происшествии.
– А почему у вас возникла уверенность в том, что ночной гость был мертв? – спросил Виктор Васильевич.
Я была очень благодарна ему за то, что он не спросил, почему мной сделан ложный вызов милиции по старому адресу. Хотя он уже и сам, наверное, ответил себе на этот вопрос, сопоставив факт ложного вызова с моей пижамой.
– Просто потому, что мертвее не бывает. Он даже не дышал. Я вспомнила остановившийся взгляд покойника, его приоткрытый рот и опять поежилась.
– В этой ситуации странно только одно, – улыбнулся следователь, – как труп мог встать и уйти из квартиры? По-видимому, вы все-таки ошиблись. Рядовой вор-домушник, боясь быть схваченным, разыграл перед вами сцену собственной смерти, изрядно напугав вас. Театр одного актера. Когда вы выскочили из квартиры, он ушел. Кстати, вы его ничем не ударили?
Я отрицательно покачала головой, поразмышляла и выдала:
– Ушел и ушел… Его уже один раз хоронили, вероятно, ему не все понравилось. Вот он опять и пришел. Впрочем, спросите у соседки.
Следователь сделал знак милиционеру, улыбавшемуся откровенной, во все тридцать два зуба, улыбкой, и тот быстро вышел и также быстро вернулся, но уже вместе с Никой.
Она, растерянно улыбаясь, спросила, обращаясь ко всем сразу:
– Что, уже увезли?
– А что, вы тоже видели труп?
Анкетные данные у нее почему-то не спросили.
– Конечно видела, причем два раза.
– То есть?
– Ну, первый раз чуть больше полугода назад, тогда его первый раз хоронили. Только в тот раз он гораздо хуже выглядел, смотреть не на что было. А второй – еще и часа не прошло.
– Дурдом на выезде! – радостно раздалось из холла.
– Работай, Рома, работай, – оборвал Рому следователь. И обратившись к Нике, спросил: – Простите, вас зовут…?
– Вероника Анатольевна, можно просто Ника.
– Вероника Анатольевна, разрешите мне побеседовать с вами в вашей квартире. Это недолго. Мне надо кое-что записать, а здесь, к сожалению… – он развел руками
– Ну, если недолго… Мне в двенадцать часов уходить надо.
Виктор Васильевич взглянул на часы.
– Успеем.
Тут я, между прочим, вспомнила, что в два часа должна встретиться с представителями фирмы по поводу заключения договора на ремонт своей двухкомнатной квартиры, и спросила, могу ли уже рассчитывать на свободу действий.
– Нет, Ирина Александровна, вам придется подождать, – сказал Виктор Васильевич. – Мы еще не закончили. – И обратился к Роме: – Как там дела?
– Кухня и холл закончены, остался коридор. Комнатным окном, сами понимаете, нет смысла заниматься – все также радостно возвестил Рома.
«Мама дорогая, как будто речь идет о ремонте», – подумала я и загрустила.
