И тут они принялись неприглядно колоться. Они заговорили все сразу, наперебой. И я увидел, по их поведению и минам, что они ни при чем в смерти своего мозгового центра. Что они ни сном ни духом. Что это был дополнительный пункт, в программу не включенный. Полное единодушие в отрицании, русский хор в протестах. Нет, нет, только не это, Лизетта. Они воры, но никаких кровавых дел. Доказательством сему служит то, что они не доставили особых хлопот при задержании. И можно до самой смерти искать, у них, за исключением фомки или отвертки, не найдешь никакого оружия. Их стиль кража, вскрытие без боли.
Перед мозговыми костями (если будет позволено так выразиться), они выложили все начистоту. Целиком, полностью и подробно. Дело, разработанное красавчиком Флавием, способ, которым он вербовал своих пролаз. Период тренировок в дымоходных трубах заброшенного здания.
Лебедка на крыше, управляемая Педро и Прэнсом, в то время как трое худышек спускались по воздуховоду. Телефонная система для постоянной связи. Затем безопасная зона внутри хранилища. Копилки депонировал Когтистый с помощью своего первоклассного инвентаря. Благочестивый Робер занимался сортировкой, Коротышка Дзан загружал отобранное барахло в пластиковую корзину, используемую для подъема на крышу. Замечательная работа, чистая, аккуратная, которой они гордятся. Флавий составил план доступной части с безукоризненной точностью. Из настоящих профи, точно.
— Ладно, а что со сбытчиком? — осведомляюсь я.
Так же как и Мари-Анна, они не знают его имени. Прэнс не уставал повторять, что великие дела держатся на тайне. Он поделил наличные и золото, выдал им со всей честностью заключение, что и за сколько должно быть продано специалистом, и обещал держать их в курсе предложений, которые будут поступать. Сделка совершится только с согласия всех или, по крайней мере, абсолютного большинства.
И они ждали.
Ну и вот…
Что касаемо чемоданчика, то он входил в лот с не установленной стоимостью. Эти банки ничего не говорили им в смысле цены. Однако было понятно, что если их держат в депозитарии, то они неизбежно представляют какую-то ценность.
Получив признания, мы отвезли это маленькое общество в Большую Вольеру и загнали в клетку. Потом закатились заправиться свининой с картофелем и кислой капустой, чтобы восстановить сильно потраченные силы, в одну известную пивную в порту Сен-Мартен.
Эльзасское еще сохраняет вкус винограда и молодости. Разглагольствования Старика нас слегка достают, но куда денешься, надо уметь терпеть предков, прося Господа позволить нам когда-нибудь дожить до их лет.
— По-вашему, патрон, — спрашивает меня Лефанже, — кто спустил главаря?
— Только не один из этих гангстеров. Они ювелиры, а не живодеры.
В этот момент какой-то халдей в черной жилетке, совсем старомодный и даже с усами а ля Мопассан, подходит спросить, не присутствует ли г-н Сан-Антонио в нашем досточтимом обществе?
Заинтригованный, я указываю на себя.
— Телефон! — долго рассказывает он.
Ладно, покидаю алтарь и направляюсь в туалетные комнаты, поскольку рестораторы взяли за привычку размещать телефоны по соседству с толчками, чтобы явственно различался запах дерьма, когда говоришь о любви или делах.
Это Матиас.
— Откуда тебе известно, что мы здесь? — удивляюсь я.
— Я позвонил в главную контору, господин комиссар; бригадир Пуалала слышал, как вы предложили отправиться поесть свинину с кислой капустой, а поскольку я знаю, что вам нравится та, которую готовят в Пойле…
— Какие новости?
— Звонил «он».
— Парень, предлагавший продать нам чемоданчик?
— Он самый, я сразу же узнал его голос. Он потребовал Жерома Растепая. Я ответил, что вы вышли, парень сказал срочно с вами связаться и сообщить, что он готов скостить до трех миллионов, при условии, что дело завершится прямо сегодня, поскольку он покидает Францию и завтра будет уже поздно.
— Как с ним связаться?
— Он будет звонить сюда каждый час, пока вас не застанет.
— Когда перезвонит, скажи, мы согласны, и спроси, где он хочет, чтобы дело было урегулировано?
— Полагаю, он потребует прямого разговора с вами.
— Не обязательно, он ведь начал говорить с тобой?
— Верно.
— Но в любом случае, я еду.
Лица моих товарищей начинают разрумяниваться, за исключением пинюшевского, которое принимает оттенок его порея.
Я пересказываю изысканной компании, что происходит. Возбуждение становится всеобщим.
— Вы собираетесь отдать три миллиона? — спрашивает Люретт.
— Где я, по-твоему, их достану?
— То есть, будем их брать в момент обмена?
— Не вижу иного выхода.
— Было бы хорошо, если бы организацией сделки занялся я, — принимает решение Ахилл, вытягивая манжеты с запонками из сапфиров, которые крупнее, но не голубее его глаз.
— Рубайте вашу свинину, Ах, и ни о чем не беспокойтесь, — бурчит Его Величество, запихивающее в себя картофелину целиком, предварительно закутав ее в слой сала.
— Если мне будет позволительно высказать свою точку зрения, — блеет лилиоголовый, — я полагаю, за этим что-то скрывается.
Я всегда был чувствителен к мнению Ископаемого. Это существо рассудительное, умеющее обращаться со здравым смыслом так же хорошо, как я с молнией моей ширинки.
Очаровательная дама с красноречивой попой проходит мимо нашего столика, вызывая за ним молчание. Она помещает это дело на глупую банкетку, возвращая тем самым нам способность говорить.
— И что это может скрывать? — ворчит Берюрье, после экстравагантного звука, пришедшего откуда-то из глубины.
— Тип, предлагающий полюбовное соглашение с тем, чтобы сделка была заключена как можно быстрее, мне кажется малосерьезным.
И у меня телефонный звонок породил странное ощущение. Похоже, в стане держателей чемоданчика случилось нечто непредвиденное.
— Я побежал, ждите от меня вестей здесь, самое главное — не возвращайтесь на КП, на тот случай, если они следят за нашей «лабораторией».
— Я буду вас сопровождать, — принимает категоричное решение Старик, не рискующий оказаться пятым колесом в телеге.
В конце концов, если ему так хочется…
Он складывает свою салфетку, приглаживает плешь и встает. Его уход не огорчает моих подручных, которые чувствуют себя более непринужденно без него. Впрочем, Берю не ждет, когда мы выйдем, чтобы выразить в полный голос свое облегчение.
— Попутного ветра, приятель! — трубит его пещерный глас, — надо уметь отделять зерна от плевков. Вообще-то, это неплохой малый; вот только постоянно ему кажется, что он читает проповедь в Магдалине.
Их было четверо ужасающе широкоплечих, писал старик Тотор. Где, кстати? В Тружениках моря, пожалуй, нет?
В данном случае все-таки трое, но что касается размеров, тут ты не станешь спорить!
Не знаю, удается ли им прибарахляться в каком-нибудь магазине готового платья, если да, то надо бы спросить адрес, вдруг мне когда-нибудь понадобится одевать лошадь.
Один из них несомненный азиат еще два-три поколения назад, учитывая выдающиеся скулы и зашифрованный взгляд. (Черт, откуда стихи?) Другой явно made in Ireland: кирпичнобрысый, квадратный, со взором брата Метра Киллиана, потеющий рыжим пивом. Третий — решительный, пробивной, широченный, сто тридцать официально взвешенных кило. Возможно, бывший чемпион по письполу, как сказал бы Берю. Веки словно четыре жабы во время спаривания; для чтения он, должно быть, использует азбуку Брайля или белую трость, иных вариантов не вижу.
Они стоят посреди кабинета, головокружительные, как береговые утесы близ Этрета, с таким видом, будто хотят стереть все в порошок, но не знают с чего начать: с меня или обстановки.
Слово берет бывший азиат.
— Комиссия Rockett Verte[18], — объявляет он. — Директор полиции вас предупредил?
Черт, америкосы! Эта навозная куча направила их ко мне как раз в тот момент, когда мы готовимся разыграть самую деликатную карту данной партии.
— Минутку, please, — напускаю я на себя важности. — Присаживайтесь.
Старик чувствует себя обязанным намазать им гренки паштетом из трепотни с трюфелями. Не хочу бросать тень на Старика, но его английский не столь хорош, как у Леди Ди. Добавь сюда выспренность, присюсюкиванье чаехлеба из шестнадцатого или семнадцатого арондисмана и ты поймешь, почему Комиссия слушает его, нахмурив брови и спрашивая себя, не пересказывает ли он им переделку Э. Т. Потерпевшие крушение в Космосе?
Пользуюсь этим, чтобы позвонить Багроволицему.
— Послушайте, — ору я на него, — что значат эти трое игроков в роллербол в моем офисе?
Он позволяет себе смелость.
