— Я бы не утверждал этого с такой уверенностью. Мне приходилось иметь дело со многими молодыми людьми, причастными к террору. Среди них встречались очень мечтательные.
— И все же я готов поручиться за Иконникова.
— Скажите, Григорий Васильевич, а сам князь не мог сказать об этом кому-либо? Совершенно случайно.
— Нет. Князь знал о времени дуэли. Но о месте он сам не знал. Он попросил меня подыскать место подальше от города и укрытое от посторонних глаз.
— И вы подыскали?
— Я знал это место. Однажды мне пришлось стреляться на дуэли… И она состоялась именно на этом месте.
— Вот как! То есть вы не искали место, а уже хорошо знали его.
— Да, знал. Но это было очень давно. Несколько лет тому назад. Я хотел еще раз осмотреть место. И потом это все-таки далековато… У меня на примете было еще одно место… Но, осмотрев его, мне показалось, что оно не совсем соответствует тем условиям, о которых говорил князь.
— Вы осматривали оба места вместе с Иконниковым?
— Да. Вернее, в непригодности одного из них я убедился один. А потом мы съездили с Иконниковым на Касьянов луг, и я решил, что хоть это и далековато, но все-таки более подходящий вариант.
Глава двадцать вторая
БЛИЖАЙШИЙ СПОДВИЖНИК
(Продолжение)
— М-да, — Бакунин задумчиво покачал головой. — Очень ловко все подстроено… Не за что зацепиться… Григорий Васильевич, расскажите по порядку, начиная с вызова, как все было? Может, мелькнет зацепочка…
— Для умозаключения? — Мне показалось, что в голосе Кондаурова прозвучала насмешка.
— Вот-вот, — как будто обрадовался Бакунин. — Вы представляете, невозможно сделать умозаключение. А вы что же, изволили читать мою книгу об умозаключениях?
— Да. Книга ваша довольно известна. Читал. И с интересом.
— Благодарю за комплимент.
— Ну, я это сказал не для комплимента. Вы в самом деле тонкий психолог. У вас своеобразный, очень точный взгляд на вещи.
— В нашем случае злоумышленник сумел так умело остаться в тени, что просто не знаешь, с какой стороны подступиться. Даже как-то непохоже на террористов… И все-таки, Григорий Васильевич, расскажите по порядку, как, собственно, все произошло?
— Ну, все произошло случайно. То есть случайностью можно считать нашу встречу с Толзеевым в тот день. Мы с князем зашли пообедать в ресторан «Век», хотя никогда ранее ни он, ни я там не бывали. И совершенно неожиданно, то есть опять же случайность, встретили там сына Толзеева.
— То есть как сына?
— Когда-то князь Голицын, я и Толзеев — имеется в виду отец нынешнего Толзеева — вместе служили в Павловском полку. Полк привилегированный. Князь знатен и богат. Я тогда был просто богат. Ну и потом я состою в очень далеком родстве с князем. А Толзеев был не только не знатен, но беден. Однако блестящий офицер, храбрец. Мы тогда были молоды… Князь и Толзеев, отец разумеется, имели одно приключение… Они вдвоем посетили публичный дом. Находясь за границей. Потом прошли годы. Толзеев остался служить, но в генералы не вышел. Характер. После японской войны, весь израненный, поселился в своем маленьком имении. У него произошел конфликт с сыном. Он вырос мерзавцем. Князь вмешался в этот конфликт. Он был шокирован поведением сына. Вскоре Толзеев застрелился. Умер, лишенный сыном родового имения, которое тот промотал со скандалами в полгода. А потом Толзеев-сын вдруг оказался членом Государственной думы… Причем продолжал вести себя самым подлым, безобразным образом. И вот эта нелепая встреча… Толзеев почему-то решил объясниться с князем. Напомнил ему и о том посещении публичного дома, стал лить грязь на отца… Князь не сдержался, сделал вызов… Я хотел было сам стреляться с этим подонком. Но князь настоял… А потом опять нелепый случай — спускаясь по ступенькам, я вывихнул ногу. Пришлось пригласить секундантом графа Уварова. Он, кстати, не новичок в подобного рода делах…
— А что у вас случилось с ногой?
— Вывих. Врач предложил мне новое изобретение — гипсовый сапог. Обещал, что смогу передвигаться, я ведь все-таки хотел присутствовать на дуэли. Но в первые два дня ходить не смог. А вот сегодня сносно. Князь прекрасный стрелок. Но он не успел сделать выстрел. Если бы не вывих, я бы не допустил всего этого.
— Но что бы вы сделали, окажись там во время дуэли?
— Не знаю… Право, не знаю… Видите ли, господин Бакунин, я последние годы жил делами и жизнью князя. Причина в том, что моя собственная жизнь потеряла смысл и превратилась в какую-то пустоту.
— Как так?
— Честно говоря, не знаю. Не нахожу объяснения. И дела князя, его хлопоты о будущем России, ранее не занимавшие меня и вызывавшие улыбку, как-то избавляли меня от бессмысленности и пустоты. И я во всем помогал князю… И в первую очередь чувствовал какую-то обязанность защищать его. Я ведь знал и понимал, что его ждет участь Столыпина. Я должен был присутствовать на дуэли…
— Вы корите себя за то, что не смогли тогда поехать с князем?
— Вам покажется странным — в связи с тем, что я только что сказал, но нет.
— В самом деле странно.
— Видите ли, господин Бакунин, когда это все случилось, я вдруг почувствовал какое-то безразличие.
— Безразличие?
— Да, именно безразличие. Со мной это бывало в годы юности. Мы ведь дружны с князем с юношеских лет. Князь во многом был наивен. Он всегда следовал каким-то правилам. Правилам приличия, например. И, помнится, иногда мне это начинало казаться такой условностью, даже глупостью, Меня охватывало какое-то безразличие… Я как-то уединялся, отгораживался от той жизни, которой мы жили… Помню, бывали именно такие случаи. И вот теперь нечто подобное. Я как-то не огорчен смертью князя. Огорчен, что не смог поехать с ним, — да, огорчен. А вот то, что он погиб, мне как-то… Ну, убили Столыпина. Ну, убили Голицына. Маленькая пулька остановила еще одного великого человека. Почти как маленький комар — Александра Македонского. Ну и что?
Я тут же вспомнил слова дядюшки о маленьком комарике, посланном судьбой Александру Македонскому. Видимо, и Кондауров и Петр Петрович имели одинаковый взгляд на вещи.
— Вы склонны к философичности[38], — сделал вывод Бакунин. — А скажите, Григорий Васильевич… Вот ежели б вы все-таки поехали тогда на дуэль… Ну, предположим, не поскользнулись бы на этих ступеньках… Вот выстрел Толзеева… Князь упал… Все подбежали… Увидели, что князь убит двумя пулями… Ну, и что бы вы предприняли?
Кондауров на секунду задумался, лицо его стало жестким — он, казалось, представил себя на месте дуэли и словно вжился в ситуацию.
— Я бы взял револьвер князя, да и револьвер Толзеева и изрешетил бы склон, покрытый лесом, по направлению, откуда мог быть произведен второй выстрел.
— Говорят, второго выстрела никто не слышал.
— Это не меняет сути дела. Слышали его или нет, но раз была пуля, был и выстрел.
— Скажите, а нельзя предположить, что те люди или тот человек, не зная места дуэли, просто проследили за князем и за Толзеевым?
Кондауров задумался.
— Не исключено.
— Толзеев тоже не знал о месте дуэли?
— Нет.
— А секунданты?
— Графу Уварову я назвал место — Касьянов луг. Но указать место должен был Иконников.
— А граф Уваров мог сказать об этом — то есть назвать Касьянов луг секундантам Толзеева?
— Возможно. Но ведь его можно спросить об этом. Он педант и расскажет все подробности.
— Да, я читал его показания. И еще поговорю с ним.
— Вы думаете, что Толзеев связан с террористами?
— В наше время этого нельзя исключить. Ведь Толзеев практически не умел стрелять. Зная его беспринципность, можно предположить, что он мог попросить кого-либо подстраховать его.
— Толзеев законченный подлец и негодяй. Но не до такой же степени… Хотя…
Кондауров поднялся с кресла и, довольно легко переставляя ногу в гипсовом сапоге, отошел кокну. Когда он повернулся к нам, лицо его изменилось. Казалось, он едва сдерживает гнев. Кондауров вернулся к креслу, сел и придал лицу прежнее спокойное выражение.
— Я подумаю об этом, — сказал он.
— Григорий Васильевич, а вы не могли бы пролить свет на сегодняшнее происшествие?
— Что вы имеете в виду?
— Ночное посещение кабинета князя.
— Ума не приложу.
— Княгиня сказала нам, что в сейфе хранились секретные документы…
— Ну, не сказать, чтобы очень секретные… Хотя, конечно, секретные. Но из сейфа ничего не пропало.
